Андрей Успенский, абсолютный победитель конкурса «Учитель года России-2006»: «У детей должны быть вопросы, а не ответы…»

Когда в финале конкурса «Учитель года России-2006», проходившего осенью прошлого года в Челябинске, впервые прозвучало имя Андрея Успенского – учителя русского языка и литературы небольшой школы из Череповца (Вологодская область), – вряд ли кто-то мог предположить, что оно будет звучать снова и снова. Слишком много среди участников было учителей-словесников. Но очень быстро череповецкий учитель покорил сердца не только членов жюри, но и всех, кто был на его выступлениях и уроках. Ещё бы! Не каждый может во время урока запросто взять в руки гитару, а на занятиях по русскому языку заговорить по-польски. Потому победу Андрею Успенскому некоторые прочили уже после первого тура.

На прошлой неделе Андрей Геннадьевич вновь приехал в Челябинск. По приглашению руководства 31-го лицея он провел несколько уроков для лицеистов, а также мастер-классы для учителей. Мы воспользовались этим случаем, чтобы побеседовать с обладателем титула «Учитель года России-2006» о конкурсе, школе, литературе и учительстве.

– Первый вопрос, естественно, о конкурсе «Учитель года России»? Рассчитывали ли вы на победу?

– Скажу прямо, я ехал сюда не побеждать. Побеждают в битвах, а я не собирался биться. Хотелось просто показать свое видение преподавания литературы, не более того. Хотя в «пятнашку» попасть хотел. Учителя нашей области в финале всегда попадали в 15 первых. И мне было просто неудобно оказаться ниже других. А дальше… Заранее об этом не думал. «Надо во что бы то ни стало» – такого не было.

Когда здесь, в Челябинске, попал в «пятёрку», было даже немножко грустно. Представьте: сидят 15 человек, и каждый из них надеется. Зажигается один экран… Второй… Четвёртый… Шли какие-то сюжеты, а потом появлялась фамилия. Пятый… И произошла накладка: сначала показали крупным планом лицо моего товарища, Марата Алимова из Москвы. Мы с ним жили в одной комнате, познакомились еще до конкурса. Общаемся и сейчас, я в гостях у него был уже два раза. И вот показывают его крупным планом, а потом называют мою фамилию. Представляю, как Марату было плохо, что поманили, а не дали. И потом, я видел лица тех, кто не попал в «пятёрку». Поэтому состояния «ура-ура-ура!» не было вообще. Когда в Москве объявляли первого из пяти, было совершенно все равно. Потому что все пятеро – абсолютно достойные люди. И самое главное – никто из нас не желал страстно оказаться первым.

Восторга не было совершенно, прыгать от радости не хотелось. У меня другие представления о конкурсе. Мне кажется, что лучше бы это был фестиваль, где люди показывают то, что умеют. То есть то, ради чего я ехал. Без обязательного «рейтингования».

– Андрей Геннадьевич, вы достаточно поздно пришли в школу – в 27 лет…

– В 1987 году, в разгар горбачёвской перестройки. Было время, когда учителям немного увеличили зарплату. Но я ушел с завода, где работал электриком шестого разряда – довольно высокий разряд, и зарплата соответствующая. К тому же у меня родилась вторая дочка. Да, наверное, какое-то время было похуже с деньгами… Но ведь не за деньгами же идут в школу.

– А за чем пошли вы?

– Не думал, не гадал, после армии решил поступать не в политехнический вуз, хотя работал по технической специальности, а в педагогический – на филфак. Мне казалось, что филологическое образование – настоящее классическое. Про себя думал, закончу, а потом посмотрим, что к чему. В школу не собирался, но пошел на обязательную педагогическую практику. Мне понравилось, и я подумал: «А почему бы не попробовать? Если уж совсем не пойдёт – вернусь на завод». Но не вернулся, как видите.

А деньги… Чуть больше, чуть меньше. В конце концов, хороший специалист в любой сфере может обеспечить себе достойную жизнь. Просто понимание о достойной жизни у каждого свое. Говорят, богатый не тот, у кого денег много, а тот, кому достаточно. Мне достаточно.

– Сегодня уже расхожей стала фраза «образование в кризисе», в том числе и применительно к школам. Много претензий к его качеству высказывают и вузы, и родители. Школы, в свою очередь, отвечают: сколько нам платят, на столько мы и учим. Насколько важна для учителя зарплата?

– Без нее вообще плохо было бы. Но если говорить о зарплате… Богатая страна не та, где много получают, а та, где все дешево стоит. Неплохо, конечно, поднять зарплату учителям, но жизнь от этого лучше не станет, потому что цены тут же подскочат. Чтобы у нас в стране все стоило дешево, нужно всем работать. Армией все недовольны, а ведь какое общество, такая и армия. Школа – то же самое. У школ, кстати, тоже есть претензии к вузам. Пора уже отказаться от взаимных претензий и начать работать.

– С началом реализации национального проекта вновь заговорили о реформе образования, о реорганизации, об инновациях. Но многие считают, что образование, и особенно школьное, – явление достаточно консервативное и должно быть таким по определению. Как, на ваш взгляд, должны соотноситься консерватизм образования и творческая профессия учителя?

– Если в консервативном понимании есть место для творчества, разве это плохо? Просто у нас все реформы проходят… Может быть, это национальная черта: «Весь мир насилья мы разрушим до основанья…» Уберите слово «насилие», поставьте любое другое. Часто реформа у нас начинается именно с разрушения. Надо потихонечку менять, пересматривать какие-то взгляды. Слишком революционно реформировать, наверное, не стоит. Школьное образование, по крайней мере, раньше хвалили. И если ребята из этого лицея (31-го – А.В.) выигрывают международные олимпиады… Конечно, здесь много нового, но ведь не отказались же они от старого вообще. Это лучшее из того, что есть в нашей школе. Чем плохо?

Сейчас хотят ввести профильное образование. Я против этого, потому что нельзя загонять людей в один коридор сразу. Они еще сами не определились, кто за них решит? Родители, которые, как им кажется, знают лучше, куда ребенку пойти, исходя из своих представлений? Теперь в школе будем пичкать одним и тем же. Нельзя, например, урезать литературу в пользу математики. Так же, как нельзя урезать математику в пользу литературы. Должен быть нормальный баланс. В школе нужно давать пусть не всестороннее, но многостороннее представление о мире.

– А у вас лично есть какие-то учителя, педагоги, на которых вы ориентируетесь?

– Мой дед. Он был учителем и личностью. Это самое главное. Поставьте личность у доски – и окопов между партами и доской не будет. Если есть представление о том, зачем ты пришёл к детям, будет всё хорошо.

А людей, которыми я восхищаюсь, очень много. В нашей школе, например, очень много достойных людей, которые знают, зачем они пришли сюда. Наша школа небольшая, всего 16 учителей, и я там не лучший преподаватель.

– Вы поэтому отказались от предложения Виктора Садовничего стать преподавателем МГУ?

– Нет, даже не поэтому. Просто у человека должен быть дом. У меня он есть, и это не просто стенки. Можно менять квартиры – дом не переменишь. Череповец, может быть, не самый лучший и красивый город в мире, но это мой дом. И я не хочу уходить из него никуда.

– В этот раз на первом уроке для старшеклассников вы рассказывали им о Хармсе. Это был ваш выбор?

– Да, Хармс – это мой выбор. Мне очень нравится литература непервичной реальности. И искусство вообще, не только литература.

– На нашем сайте не так давно обсуждалась идея предоставления ученикам права выбирать учителя-предметника. На ваш взгляд, насколько возможно и правильно «отдать учителя на растерзание детям»?

– Во-первых, это совершенно невозможно. Учитель, которого выберут много учеников, физически не сможет работать со всеми. Кто-то окажется в числе обиженных, и этот педагог перестанет быть таким любимым. Во-вторых, по какому критерию будут выбирать? Ведь каждый по-разному оценивает: один – потому что домашнюю работу не задает, другой – потому что можно в спину плевать, мелом рисовать, и он ничего не сделает, третий – потому что знания хорошие. Насколько выбор будет мотивирован тем, что принесёт пользу ребёнку?

Вот оценка учителя учениками должна быть обязательно. Опросы, проводимые психологом, и так далее. Есть модное слово «мониторинг». Я не очень люблю такие слова, но уж коль есть, то есть. Вот мониторинг отношения детей к учителю должен быть. А выбор – это нереально.

– Нереально, в том числе, и потому, что не вписывается в классно-урочную систему, которая существует на протяжении нескольких веков и практически не меняется. Но насколько сама она эффективна? Может быть, есть какая-то альтернатива?

– Безусловно, в ней есть недостатки. Потому что учителя тянут одну лямочку… не скажу, что в разные стороны, но несогласованно. В итоге есть несколько картин мира, нарисованных разными преподавателями. И часто бывает так, что в единую они не складываются, особенно в больших школах. Но я просто не знаю, что может быть лучше. Должно быть, но пока я просто этого не представляю.

– Еще одна очень популярная тема – ЕГЭ. У вас есть опыт преподавания и русского языка, который Андрей Фурсенко назвал недавно «точной наукой», и литературы. Насколько достаточно жёсткая схема ЕГЭ подходит для проверки подготовки выпускника по словесности?

– Обычно начинают говорить с того, что плохого в ЕГЭ. Скажу о том, что есть хорошего. Обязательно должна быть независимая проверка знаний. Другое дело, что форма ее проведения пока еще как-то слишком несовершенна. Выучить-то все подряд несложно, вопрос только – зачем?

Какой итог должен быть по русскому языку в 11-м классе? Мне кажется, дети должны хорошо писать и грамотно излагать свои мысли. То есть пользоваться языком, а не рассказывать, что в нем из чего состоит. Это они выучили, поняли, и это должно помогать совершенствоваться в употреблении языка, которое и нужно проверять, если уж на то пошло. А пока много таких вещей, может быть, не столь важных, то, что в жизни точно не пригодится. Большая часть, и наиболее высоко оцениваемая – «задания для пятиклассника». Причем, очень жесткая схема речевой практики. Где там полет? Где там фантазия? Спонтанную речь так не проверить, а именно она должна быть грамотной. Вот итог.

По литературе пока слабо себе представляю… Тоже есть какие-то формальные вещи, которые можно проверить, но опять вопрос – нужно ли? Не думаю, что вузы, для которых литература является профильным предметом, будут засчитывать результаты ЕГЭ. А в школе есть право выбора. Сомневаюсь, что будут выбирать литературу в качестве экзамена по ЕГЭ. Кстати, и Фурсенко отмечает, что вопрос насчет экзамена по литературе – достаточно спорный.

Дело все в том, что в массовой школе приходится готовить к ЕГЭ. Цель какая? «Натаскать» на эти дурацкие правила? Да, в русском языке есть вещи достаточно точные, но надо ли их держать в голове: все эти теоретические выкладки, правила? Их нужно освоить, записать на «подкорочку» и пользоваться, не вспоминая о том, что они есть. Однако, как будет внешняя проверка с этим справляться? Надеюсь, что она останется внешней, а форма будет совершенствоваться.

– Сейчас стали популярны книги, излагающие краткое содержание произведений школьной программы. Как вы к этому относитесь?

– Нужно такую атмосферу создать в классе, чтобы было стыдно и смешно такими книгами пользоваться. И потом, большинство оценок я ставлю за знание текста. Нет учебника по литературе, потому что в учебниках, даже самых хороших, есть заранее данные ответы. А нужно, чтобы у детей были вопросы, а не ответы.

В общем-то, чтение сборника «Все произведения школьной программы» не спасет. Но опять же все зависит от учителя: если его устраивает такое знание текста – тогда да. Это как пересказ музыки: «Расскажи мне, про что поют битлы» – «Ну, примерно про то». Здесь то же самое. Литература – искусство, которое надо воспринимать. А наша задача – научить воспринимать. Тогда детям самим будет смешно и стыдно пользоваться этими выжимками и сборниками «250 золотых сочинений», «300 платиновых…»

– Вы достаточно много общались с челябинскими учителями, когда приезжали на финал и сейчас. Как впечатления?

– У вас, вообще, образование поставлено лучше, чем у нас. Это видно и по самим учебным заведением. Пусть оно чувствует себя не как младенец в люльке, но и не как сирота под кустом. А если более или менее нормальное отношение к образованию, тогда и преподаватели будут расцветать. У вас действительно очень много талантливых педагогов, детки светлые. Я ведь сюда вовсе не учить приехал, а учиться. И есть чему.

– А вы планируете ещё вернуться в Челябинск? Или пока не было предложений?

– Предложения были, но пока загадывать тяжело. Хотя, когда договорились о том, что я приеду в 31-й лицей и дам несколько уроков, перспективы тоже были достаточно туманными. Но желание-то было! И оно воплотилось. Так что, почему нет? Мне в Челябинске очень нравится. Здесь очень комфортно.