Леонид Песин, доктор физико-математических наук, президент городской федерации фехтования: «Я люблю провокации. Но только в спорте»

Впервые с Леонидом Абрамовичем Песиным мы встретились полгода назад, когда для подготовки материала о нанотехнологиях нужен был человек, который смог бы доступно рассказать о значении этого модного термина. На базе кафедры общей и теоретической физики ЧГПУ, которую возглавляет Леонид Абрамович, начал работать научно-исследовательский центр «Низкоразмерный углерод». Его сотрудники занимаются синтезом и изучением свойств углеродных цепочечных наноструктур. Правда, тогда, из-за недостатка времени, нанотехнологии так и остались основным предметом беседы. Сегодня мы восполняем этот пробел.

В школе не умел решать задачи

– Леонид Абрамович, вы коренной челябинец?

– Да, родился в Челябинске в 1951 году, и детство у меня было замечательное. Хотя были вроде бы трудные послевоенные годы, но я этого как-то не ощущал. Папа был инженером на Челябинском тракторном заводе, мама работала в ЧГПИ, преподавала физику. Она стала одной из первых аспиранток института. Даже в музее института есть про нее данные – Иванушкина Елена Васильевна. А про отца – Абрама Давыдовича – есть статья в энциклопедии «Инженеры Урала».

– Что особенно запомнилось из детства?

– Из своего детства я помню, что у меня даже была няня. Она помогала маме по хозяйству. Я называл ее «мама Дуня». А жили мы в маленькой двухкомнатной квартире с печным отоплением в Тракторозаводском районе, на улице Крымской, теперь это улица Правдухина. Рядом была пожарная часть. В квартире всегда жило очень много народа – тетя с дядей, с сестрой моей двоюродной, мы с мамой, папой и братом, дедушка с бабушкой и обязательно кто-нибудь из более дальней родни…

Еще одно воспоминание из детства – прямо рядом с домом взрослые вскапывали грядки и сажали там огурцы и укроп, специально для нас, для маленьких. Мы могли просто срывать овощи, когда нам захочется, сыпать на них соль и есть. А по воскресениям ЧТЗовские мужики напивались, били друг другу морды – это тоже для нас, можно сказать, было познавательно.

– Вы были прилежным учеником в школе?

– Нет, не очень старательным. Особенно испортился в пятом классе. Буквально первого сентября меня положили на месяц в больницу. Соответственно, я сильно отстал от учебной программы. Знаете, есть пословица: ждать и догонять – хуже некуда. Я убедился в ее правоте на собственном опыте. Догонять было лень, хотя папа со мной сидел и прилежно занимался после работы. Упущенное наверстать удалось, но интерес к учебе угас. Самое неприятное, что я не умел решать задачи по математике. Если примеры более-менее удавались, то с задачами никак не выходило.

– Даже не верится, что вы, будущий доктор физико-математических наук, не умели решать задачи! Так и мучились до десятого класса?

– Нет. В седьмом классе мне попала в руки замечательная книга детского писателя Николая Носова «Витя Малеев в школе и дома». Прочитав эту штуку, я научился решать задачи, логически мыслить. И это заслуга детского писателя. Хотя никто до этого мне не мог втолковать, как надо решать задачи – ни в учителя в школе, ни мама-физик дома.

– А физикой в школе тоже увлекались?

– Нет. В школе я увлекался литературой, историей, географией. Меня больше интересовало, как люди живут, какие у них обычаи, а не сколько стали и чугуна они производят. Я и читать-то научился сам.

– Каким образом?

– В пять лет уже знал все буквы. У моей двоюродной сестры Тамары, которая жила с нами, все буквы были написаны на листочке. Она подбегала и спрашивала меня, чтобы подразнить: «А это какая буква?» Чтобы отвязалась, что-нибудь ей скажу, а она, радостная : «Ан нет, это вот такая-то буква!» Так все буквы запомнил. А потом, когда сидел дома и болел, в садик не пошел, то научился эти буквы складывать, читать. Хотя мама мне до этого объясняла какие-то правила чтения, но я их не понимал.

Фехтование против физики

– После школы долго выбирали, в какой институт поступать?

– Проблема была в том, что в старших классах я начал заниматься фехтованием. И у меня были определенные успехи – я стал чемпионом области среди школьников, ездил на российскую школьную спартакиаду. Когда заканчивал школу, мой первый тренер, Борис Александрович Рюмин, работал в политехническом институте на кафедре физвоспитания и собирался уезжать в Барнаул, на Алтай. В местном институте была кафедра фехтования на спортивном факультете, и он звал меня с собой. Возникла дилемма. Нет, даже трилемма: или уехать, или поступать в ЧПИ на механико-технологический факультет, который окончил мой папа, или же поступать в ЧГПИ, куда меня звала мама. Она завлекала специальностью «физика на английском языке». Мол, выпускники едут работать в разные жаркие страны, учат людей физике на иностранном. И вот я подумал-подумал и решил пойти на физику на английском. Хотя в английском и в физике в школе не блистал.

– Не жалели, что выбрали ЧГПИ?

– Ни разу не пожалел. У нас на факультете были замечательные преподаватели. Мы получили прекрасное фундаментальное образование. И студенческие годы были бурными! Я занимался спортом, пел в вокальном ансамбле «Октава». В 19 лет женился и стал папой. В дипломе у меня написано «Учитель физики средней школы с правом преподавания на английском языке». В нашу группу физического факультета набирали 20 человек «физика на английском» и 10 человек «физика на французском». «Французы», правда, чаще ездили за границу, чем мы. Французский многие из них в школе даже не изучали, и в институте прямо с 1 сентября они начинали учить язык с нуля. А мы поехали на картошку почти на целый месяц, где очень хорошо сдружились. И «французы» нам завидовали, что у нас так все романтично сложилось. Правда, с будущей женой я не на картошке, а в троллейбусе познакомился.

Лаборант – это мое

После института Леонид, как все выпускники институтов в то время, отправился служить в армию. С высшим образованием тогда служили год.

– Моя военная специальность – «механик по авиационному оборудованию». Сначала полгода учился этому в Стерлитамаке, остальные полгода служил в Ивано-Франковске на Западной Украине. Там Карпаты, хороший воздух, только керосином воняет от самолетов…

Вернувшись из армии в ноябре 1974 года, он отправился преподавать физику в челябинскую школу №52. От обязательного распределения Леонида освободили, и до ухода в армию он работал на родной кафедре лаборантом.

– В то время заключались договоры между промышленными предприятиями и высшими учебными заведениями. Предприятиям нужны были научные разработки, которые они использовали в своей производственной деятельности. С 1 января 1975 года начал действовать новый договор, и в ЧГПИ меня обещали взять уже не на место лаборанта, а на место младшего научного сотрудника. А так как я вернулся из армии в ноябре, мне не хотелось терять время до конца года, и я пошел работать в школу №52. Там заболела учительница, и я ее подменял. Уже на четвертом курсе института я увлекся научной работой. Мы тогда проводили исследования углерода под руководством Сергея Васильевича Шулепова. И я понял, что это мое, понял, что я – лаборант. Мне было интересно получать экспериментальные результаты, обрабатывать их, обдумывать. Но эта была работа не совсем лаборантская – лаборант должен только получать результаты. Мне очень понравилось работать с научным оборудованием, проводить измерения, которые до меня никто не делал.

– А помните, какой закон физики поразил вас больше всего?

– Меня до сих пор поражают многие вещи. Например, мы говорим: вот, существует электрический заряд. А я до сих пор не понимаю, с какой формой движения связано существование электрического заряда? Или почему зарядов только два: положительный и отрицательный? Почему существует минимальный заряд? С чем связано? Известно, что не может быть заряда меньше, чем одна целая шесть десятых на десять в минус девятнадцатой степени Кулон. Меньше только ноль. Все. Почему такая дискретность? Физика еще только начинает развиваться. Считается, что она как наука имеет большую историю, а ведь очень многие вещи до конца не изучены.

– А чего требуют занятия наукой? Тишины, сосредоточенности, любопытства?

– Одному человеку нужно одно, другому – другое. Я не считаю себя сверхталантливым человеком, в основном, всего добиваюсь упорным трудом. В школе у меня такого не было, там я частенько лодырничал. Но со временем стал таким. Когда есть интерес к какому-то делу – хочется работать. При этом никогда не устаешь.

– В чем заключается практическая значимость ваших последних исследований?

– Сейчас совместно со студентами и аспирантами я занимаюсь темой синтеза наноструктур. Вообще стараюсь избегать модных слов, а «нанотехнологии» сегодня как раз к таким и относятся. Чтобы было понятнее, поясню, что приставка «нано» означает десять в минус девятой степени, то есть одна миллиардная часть метра. И мы на поверхности полимерной пленки пытаемся создать углеродные цепочки этих самых наноразмеров. Практической значимости тут пока нет, мы не можем сейчас предложить, вот, давайте, для этого будем их использовать. Но перспективы большие. Если такой материал создать, то это будет прекрасная основа для микро- и наноэлектроники. Понимаете, у нас не прикладная цель, а фундаментальная.

Не конкурс, а конкуренция

– Леонид Абрамович, у вас большой опыт преподавания. Как изменились сегодняшние студенты по сравнению со своими предшественниками?

– У нас на физическом факультете студенты меняются мало. Но, конечно, меняются. Например, они стали говорить через каждое слово «короче», и от этого речь становится только длиннее. Они все время говорят «как бы», и поэтому сомневаешься в их словах. Но в целом они такие же. В каждой группе есть, по крайней мере, один человек, которому учеба интересна. А иногда таких людей несколько. И вот ради них стоит работать. Есть такие, которые, как и раньше, приходили, чтобы от армии отсидеться или диплом получить о высшем образовании. У нас на факультете никогда не было конкурса, но всегда была жуткая конкуренция. Со стороны физического факультета ЧелГУ, со стороны ЮУрГУ, где теперь тоже есть физический факультет.

– Педагогический вуз иногда упрекают в том, что очень мало его выпускников идет работать по специальности.

– А что делать? Учителю в школе платят очень мало. Если бы платили больше, у нас бы многое было лучше. Во-первых, хорошие люди в школу потянулись бы. Сейчас там, по сути, работают бабушки! Да, они опытные, прекрасно владеют методикой, если надо – подготовят и к ЕГЭ хорошо. Но когда-нибудь наступит момент, когда у этих бабушек уже не будет сил вести уроки. И тогда станет пусто, ведь нынешние выпускники в школу не идут. Но кто у нас задумывается об этом? Начинать нужно со школьного учителя. Тогда, глядишь, и конкурс будет на физический факультет ЧГПУ.

– А куда сейчас идут ваши лучшие выпускники?

– В банки, там сейчас есть компьютерная техника, которую надо обслуживать, для которой надо писать программы. В посреднические конторы, инженерами на промышленные предприятия, в БТИ, всякие торговые фирмы, магазины. Вообще, наших выпускников можно встретить везде. Они очень востребованы, это не только физики и математики со знанием компьютера, это просто нормальные люди с хорошим образованием. Но есть и Иван Иоголевич, и другие ребята, отдавшие, не побоюсь громких слов, сердце детям. Их тоже много, и мы ими гордимся.

– Леонид Абрамович, почему миру известно больше мужчин в области физики, нежели женщин?

– Наверное, есть генетически заложенные отличия в устройстве мозга у мужчин и женщин. Я не скажу, что мужчины умнее женщин, это не так. Но, может, есть какая-то генетическая предрасположенность к этой науке. Понимаете, я как преподаватель наблюдаю, что девушки – очень старательные, очень пунктуальные, но они стараются выучить, а не разобраться. А парни, как правило, немного разгильдяи, но если они хотят какой-то вопрос уяснить, они тысячу «почему» зададут, но разберутся. У мужчин больше любопытства.

Фехтование – сплошная цепь провокаций

– Вы все о работа и о работе. Но расслабляться-то как-то надо?

– О, у меня очень много отвлекающих факторов (Смеется.) Внуки есть, двое парней и девочка маленькая, ей третий год идет. Одному орлу у меня уже девять лет исполнилось и другому скоро тоже девять будет.

Семье я, к сожалению, очень мало времени уделяю, внукам тоже мало перепадает, но, тем не менее, я их очень люблю и стараюсь чаще навещать. Еще у меня есть общественная работа. Я президент городской федерации фехтования. Надо трудоустраивать тренеров, посылать на соревнования спортсменов. Чиновники редко и мало дают на это деньги, а спонсоров мы не можем привлечь, потому что на соревнованиях у нас в Челябинске мало зрителей. Самая большая проблема: организация учебно-тренировочного процесса и выездов на крупные соревнования наших юниоров и взрослых спортсменов. Это хорошо подготовленные фехтовальщики, которые перестают заниматься спортом только из-за отсутствия возможности роста своего мастерства. По большому счету их продолжают тренировать на общественных началах детские тренеры, не получая ни копейки. Высокие спортивные разряды и звания в фехтовании можно получить только за счет побед над мастерами спорта, причем определенное количество побед необходимо набрать за ограниченный промежуток времени, например, в течение года. Без достаточно частого участия в крупных турнирах эти нормативы выполнить невозможно. А ведь выступая на соревнованиях, наши ребята могли бы не только отстаивать спортивную славу города и области, но и рекламировать продукцию или услуги спонсоров. Я, например, видел у спортсменов других регионов нарукавные нашивки «Мегафона». Мы же обращались и в наш «Мегафон», и в «Макфу», и в «Челябинвестбанк», и в «Юничел», но нигде не нашли понимания. Большие надежды мы связываем с управлением по делам молодежи администрации Челябинска, где нам искренне хотят помочь.

– Давайте еще поговорим о вашем увлечении фехтованием. Вы согласны с Мольером, который определил сущность фехтования, как «искусство наносить удары, не получая их»?

– Да, тем более слово «удар» мне особенно близко – я специалист по рубящему виду оружия, сабле. А есть еще рапира и шпага, но они только колющие.

– Фехтование помогает вам расслабиться, выплеснуть агрессию?

– Да, это же очень эмоциональный вид спорта, но, кровь, конечно, льется не на каждой тренировке. В фехтовании побеждает не тот, кто быстрее двигается, быстрее реагирует, а тот, кто перехитрит противника, спровоцирует его на какое-то ожидаемое действие. Словом, сплошная цепь провокаций.

– А у вас дома есть сабли?

– Нет, зачем они мне дома. Я на лето брал с внуком порубиться, но он не захотел. Внуки пока не разделяют моего увлечения. Я участвую только в ветеранских соревнованиях. Например, в декабре регулярно проводятся соревнования, посвященные памяти двух замечательных тренеров, которые жили и работали в Челябинске – Георгия Ильича Романова и Вячеслава Николаевича Афанасьева. С Вячеславом Николаевичем мы в одной команде фехтовали, много ездили вместе как спортсмены, потом детей тренировали… Меня от тренерской деятельности только физика отвлекла.

– А еще у вас замечательный голос…

– Ну, это такой высокий бас или низкий баритон, я затрудняюсь точно определить. Я пою в ансамбле духовной музыки под руководством Светланы Петровны Андриановой, это тоже прекрасный способ переключиться. На днях, например, мы разучивали новые произведения Гаврилина, который написал музыку для балета «Анюта», и цикл «Перезвоны», очень красивые. С хором мы даже два раза ездили в Болгарию на международный конкурс среди профессионалов.

Если бы я не ходил в этот хор, я не знаю, выдержала бы у меня голова такие нагрузки. Мне приходится как заведующему кафедрой и как преподавателю воспринимать много информации.

Преподаватель должен давать идеи

– Каково быть преподавателем?

– Преподаватель вуза в нашей стране – просто загнанная лошадь. Это страшная нагрузка. Правда, есть у нас преподаватели, не по физике, а вообще, которые к занятиям не готовятся. Они берут конспект или, как сейчас модно, ноутбук, где у них все написано. Они проецируют это на экран, и студенты записывают. А я еще и не такое видел. Открытая дверь в аудиторию, преподаватель сидит за столом, перед ним раскрытый учебник, он читает студентам по этой книге, а они записывают. Но это вообще маразм! Зачем нужна такая лекция, когда все можно прочитать в книге!

– Как тогда, по вашему мнению, надо преподавать?

– Я считаю, что преподаватель должен новые идеи давать, но это сложно, для этого надо очень много знать и готовиться. И, конечно, наиболее сложные тривиальные вопросы тоже надо объяснять людям. Вот, в книжках написано – «легко видеть, что из формулы 13 получается формула 14». На самом деле это не всегда так легко. По таким предметам, как физика и математика, считается неприличным давать лекции по бумажке. И приходится все держать в голове. Это традиция.

– Вы следуете этой традиции?

– Конечно, спросите у моих студентов.

Мне не важно признание

– Каждый журналист мечтает о премии Пулитцера. А о чем мечтает физик? Может, о Нобелевской премии?

– Нет. Есть у меня один соавтор, Хидеки Ширакава, в одной книжке печатались – «Карбины и карбиноидные структуры» (Леонид Песин опубликовал более 50 научных работ, в том числе и в зарубежных журналах – авт.). Когда этот японский ученый стал лауреатом Нобелевской премии по химии в 2000 году, я послал ему поздравительное письмо по электронной почте. Он мне ответил, дескать, благодарю за ваши сердечные поздравления и цветы, которые вы мне любезно прислали. А я цветов-то никаких не посылал. То есть это была заготовка на те многочисленные поздравления, которые ему приходили.

– Леонид Абрамович, вы все же не ответили на вопрос…

– Мне не премии интересны и не признание. Хочется, чтобы мои исследования люди использовали в своей работе. Я пишу научные статьи не для того, чтобы самоутвердиться или чтобы начальство знало, что я научной работой занимаюсь. Я, кстати, даже опрос среди своих коллег проводил – для чего нужны научные публикации? Спрашивал докторов педагогических наук, профессоров. Они не знают. Но правильный ответ дала корректор, которая у нас в редакции работает – сказала, это для того, чтобы информацией поделиться. Только для этого. Вчера, например, мне итальянец прислал две своих научных статьи. Я ему одну свою выслал по его просьбе. Вот так и обмениваемся информацией с коллегами.

Для меня самая большая награда – узнать новое. Это ни с чем не сравнимая радость. У меня раза три или четыре такое в жизни было. Вот я работаю, работаю, иду куда-то, что-нибудь делаю, или на рыбалке сижу с удочкой , и при этом постоянно думаю о загадке, которую требуется решить, которую природа передо мной поставила, о нерешенной проблеме. И обязательно решение находится. Это удивительные минуты. Это такое состояние, когда спать уже не можешь, тебе надо встать, проверить с ручкой в руках или за компьютером свою идею, свое озарение, и оказывается, что все как кирпичик с кирпичиком сходится! Вот это – величайшее счастье и награда!