Главная женщина его жизни

Юлька счастлива! В солнечный июльский денек она вышла замуж за самого лучшего мужчину на свете, который души в ней не чает и носит буквально на руках. Свадьба была такой, как она хотела, в специально назначенный день и час по-летнему щедрой и беззаботной. Потом торжественное таинство венчания. Запах ладана и свечей, кружевная белоснежность накидки на хрупких плечах невесты, уверенные голоса церковного хора, чинные и веселые гости, подарки, золотое колечко на том самом девичьем пальчике, сияющее настоящим бриллиантом, пьянящие ароматы целых охапок роз, слезы восторга и умиления: вот оно счастье, случилось!

Во всей этой сказочной безоблачности была одна маленькая тучка, и понабежала она где-то за пару недель до радостного события. Будущие молодожены стоптали уже ноги до ушей, завершая подготовку и к девичникам-мальчишникам, и к венчанию, и к регистрации, и к свадьбе, и к свадебному путешествию (да-да-да, все – как у взрослых и по полной программе!) и падали на подушки в беспамятстве, едва вечером, а скорее ночью, переступая порог своего уютного любовного гнездышка. Вот в такой практически безмятежный будний вечер и раздалась заветная трель.

Запиликала до боли знакомая мелодия, и Юлька вдруг, к своему ужасу, почувствовала, как на загривке у нее встает шерсть дыбом. «Да, мам. Нет, еще не спим. Да, вот зашли... А что ты хотела?... Ну, проверь, может просто контакт отошел... Там посмотри сзади у системника..., черная такая коробка под столом стоит... Папу попроси, а, спит уже... Ну, хорошо, завтра в обед … Мам, прям вот так срочно-срочно?...» – Леша нарезал круги из коридора в кухню, перетаскивая все пакеты с покупками, не выпуская из одной руки телефон. Юлька понимала, что в ночь-полночь, несмотря на 12-часовой рабочий день большого начальника, он сорвется-таки и полетит помогать маме, потому что у нее что-то там стряслось. Наличие в мамином доме папы, в Юлькином понимании, вполне равнозначной мужской замены сыну, в расчет не входило. Леше даже в голову не приходило менять однажды заведенный уклад по первому требованию являться пред матушкины очи спасать – помогать – выручать и т.д. И не то, чтобы Юльке это было неприятно, или тяжело, или не нравилось. Ее не покидало ощущение, что у нее где-то в районе запястья привязана невидимая, тонюсенькая, но такая крепкая нить, за которую ее дергают, как дрессированную. И – вторая, и тоже дергают. И она идет, молча и улыбаясь, терзаемая сомнениями в собственном несовершенстве и стервозности, и делает то, что угодно. Кому-то другому, но не ей.

Пакеты перекочевали на кухню, их содержимое – в холодильник, по шкафчикам и полочкам, чайник призывно засвистел и утих, Леша нарисовался в арке гостиной: «Я поехал. Чайник горячий, пей свой чай. Я быстро, котенок, но ты не жди, ложись». «Ты куда, – скрывать металл в голосе Юльке удавалось с трудом. – Что ей опять надо?» Эх, нельзя было так говорить! Но не воротишь... Дежурный чмок в лобик, и: «Маме надо помочь», – ударение на первое слово. Нотация удалась, Леша расправил плечи: он нашел правильный ответ, он хороший мальчик, разве непонятно?! И проложил взглядом курс до входной двери. – Ты устала, ложись, я быстро». Леша технично свалил, пока Юлька ловила воздух ртом, решив, что оно само рассосется, когда любимая поспит и отдохнет.

За окном никак не желал просыпаться пасмурный денек, последний в июне. Дело близилось к полудню, а светило еще даже не улыбнулось. Лада обещала заехать в обед и даже отэсэмэсила, мол, еду. Желудок с такой трактовкой не соглашался и жалобно булькал на разные голоса, требуя кормежки и уважения.

К часам двум офис рассосался: кто куда уехал по делам, а мы остались с Юлькой в кабинете вдвоем. Вдруг она разрыдалась в три ручья, утирая слезы и вопрошая, как так-то. Ее не столько мучило исчезновение любимого и пропадание до двух ночи у мамы, сколько своя дикая, немотивированная ревность сына к матери. Юлька никак не могла взять в толк, ну почему она так противится желанию Алексея помочь родной маме?! Ведь он делает все правильно?!

– Что правильно? – мой вопрос выуживает Юльку из дебрей ее замученного сознания.

– Как что?! Он же маме помогает, почему же я не могу это принять?!

– Ты уверена, что это «нормально» – звонить своему тридцатилетнему сыну, у которого скоро свадьба, в полдвенадцатого ночи и просить о какой-то услуге, когда, слава богу, никто не умер, не заболел, не пропал без вести?

– Ну-у, – Юльку не радует, что я озвучиваю ее мысли. – Я так думаю...

– И я бы так подумала, а какого, собственно, рожна, она звонит так поздно. Это даже просто неприлично, если не сказать – эгоистично, – вытаращенные Юлькины глазенки смотрят на меня с ужасом и трепетом.

– А что делать?! Я же не могу с ней воевать: она же ему мама! – отчаянье и безвыходность прям на моих глазах поглотят это субтильное создание, аки пучина.

– А ты ему – жена, ты тоже – мать: его будущих детей. Так что столби свою территорию, – умничаю, а что делать?! – Задавай правила игры прямо сейчас, иначе потом придется резать по живому.

– Да?!

– Да! А за что голосуем? – фурия влетела в кабинет, наполняя пространство тонкими нотками ее каких-то сложных и безумно модных духов, ветром, пойманным случайно в копну ее бронзовых волос, и громогласным «давайбыстрособирайсяпоехалиуменявсегосорокминутпотомвстреча». Нормально?! Совесть есть?!

– Нету, – Ладка скалится всей своей голливудской пастью и чмокает меня в щечку.

Юлька замолкает и утыкается в монитор. Краем глаза замечаю, как над ее белобрысой головкой веют «вихри враждебные» новых мыслей, совершенно неправильных, таких гремучих и почему-то ей очень симпатичных. Мне забавно наблюдать ее баталии с недорезанной пуповиной, поскольку мы-то уже там бывали и с переменным успехом то выходили, то ввязывались вновь. Сказать по секрету, никаких временных границ нету: тридцать лет сын привязан к матери – еще тридцать будет «отвязываться». Потому что он хороший мальчик, он любит свою маму и заботится о ней. Ну, кто против?! Возражайте! Ага, как же... дураков нет! Пока «мальчик» сам не осознает, что эта связь стала патологичной, что она тяготит его и связывает буквально по рукам и ногам, дергаться и вмешиваться бесполезно.

– Алле, гараж, я здесь, твоя лучшая подруга. Я изволю тебя иметь на обед, – Ладка дергает меня от душевной соляночки и бьет наповал. – И сообщаю, что я гадкая и мерзкая стерва.

– Упс, – я чуть не подавилась оливкой. – А шо-таки это новость?!

В меня летит пестрый комок Ладкиного невесомого батика, добытого с какого-то эксклюзивного показа новомодного дизайнера, хорошо хоть не сумка... А то она в выборе оружия не скромничает: у нее летает все, Туполев, блин, в юбке...

– Я ненавижу Вику.

Хорошенькое дело! Только Вике – всего три годика, и она – дочь от первого брака ее ненаглядного Петеньки, за которого Лада не иначе как замуж на днях засобиралась. И сказать, что с Викусеньки сдуваются все мыслимые и немыслимые пылинки, в том числе и Ладкой, не сказать ничего.

– Только не делай такое лицо, и без тебя тошно! – Лада швырнула в сердцах вилку, та вытворила в воздухе пирует, оттолкнулась о край стола и полетела в соседний столик.

В следующие пятнадцать минут пролетают последние полгода счастливой Ладкиной любви с поправкой на дочь. Петя – хороший отец, ну, даже вот отличный! После развода с бывшей посуды не бил, мебель не пилил, ребенка не бросил. По выходным забирает ее всегда погулять, сходить в театр, в кино, в парк, нянчится с ней, когда та болеет, деньги на Вику не считает: сколько просят – столько дает и еще сверху. Вика очень быстро подружилась с прекрасной Еленой, и Лада считала, что теперь в ее семье – полная идиллия. Пока... Вика для Пети – свет в окошке, ну ясно же – дочь, родная кровиночка! Вике нужно то, Вике нужно се, туда отвезти – оттуда забрать, тут – заболела, там заскучала, и Петя, как преданный пес, всегда готов к услугам. И как-то само собой и Лада попала в этот круговорот жизни, эпицентр которой – Вика.

Стоп. Пардоньте-с, как это – Вика?! А Ленка, собственное дите и кровиночка? А личная, прямо скажем, интимная жизнь молодых? А планы на совместную жизнь и даже свадьба? Все вдруг разом стало подчиняться расписанию Вики. Последней каплей Ладкиного терпения стала покупка трехгодовалому ребенку «Макбука» вместо запланированной плиты. «Ребенку нужно развиваться, у всех в садике есть «Макбуки», а она что, хуже всех, если ее отец бросил?!» И Петя «не бросил», купил вожделенный ноутбук с покусанным яблоком на крышке.

Накрахмаленная салфетка этого дорогого ресторана превратилась в пожеванную тряпочку, истерзанную Ладкиными пальцами. Подружка заглядывает мне в глаза и вопиет ответа, а его нету! Что за день такой?! Так, ладно, вопрос встает ребром: какая женщина в жизни мужчины – главная: мама, дочь или сестра? Племянница? Бывшая жена? Первая любовь в детском саду Марина Минченко? Ну, уж если речь пошла о ребре, то никто же не сомневается, что у Адама главная – Ева. А вот у Иисуса – его мама, Дева Мария. Хотя как там в Библии написано: «Да отлепится сын божий от родителей своих и прилепится к жене своей?» Так что ли? А почему – так, а не у мамки останется, она ж его зря что ли рожала?

Ммм, есть в этом некое лукавство, игра ума, спекуляция. Глупость, конечно, пилить близких людей на главных и не главных, но заковырка в том, чтобы не «пилить», а обозначить точку отсчета. Куда ты хочешь двигаться – вперед или назад, так и решай. И мать, и дочь, и сестра, и племянницы – часть твоей жизни, но не вся. Они идут своим путем, отличным от твоего, и не могут дать тебе как мужчине всего. Это – прошлое твое. Прекрасное, нежное любимое и параллельное. Или настоящее, но не будущее.

– Столби территорию, – кажется, сегодня я повторяюсь в советах. – Потом хуже будет.

Лада хлопает на меня глазами и недоверчиво вздыхает, легко сказать!

– Мужчины не любят сложных задач. Они уверены, что все решается просто, как в шашках: бац-бац, и в дамки. Все эти бабские подковерные игры и хитрости – не для их тонких натур. Им нужен враг конкретный, чтобы сражаться, а не перетягивание каната. Это в тебе должна быть мудрость, ты умеешь, я знаю.

Никто же не спорит, что мама – самый дорогой, любимый и родной человек. И что теперь – проторчать весь свой век у маминой юбки?! Дочь вырастет и упорхнет вить свое гнездышко, и престарелый, будь он хоть трижды распрекрасный папанька, красавице будет не особо и нужен. Рядом с ним будет какая-то другая женщина, которая накормит, приголубит, «тучи разведет руками», будет любить и нежно целовать... Какая-то другая тоже ведь любимая женщина – кем ты ее назовешь: женой или просто любимой, каким статусом наградишь, так и сложится твоя жизнь. Скажешь: моя женщина, и она горы своротит ради тебя, а будешь держать на коротком поводке, так она одичает, начнет кусаться и лаять, а потом и вовсе сбежит к более ласковому и заботливому хозяину.

Мне досталась самая веселая история. В жизни моего любимого я – не известно какая по счету любимая женщина. До меня – и мама, и дочь, и другая дочь, и две бывшие жены. И как меня угораздило встать в эту очередь, вообще не понимаю! До недавнего времени даже стояла, как будто за каким-то дефицитом, ждала заветного продвижения и доступа к телу. Не дождалась. В одну прекрасную августовскую субботу, когда, плавясь от жары, я ждала, что мы вот-вот поедем на озеро, где нас ждали и мои дети, и мои друзья, и даже мои родители. А Игорь ждал бывшую, которая попросила посидеть с их дочерью, а сама уехала в супермаркет «буквально на пять минут» еще утром, но к пяти часам дня так еще и не появилась. Впервые за пол-лета обещали хорошую погоду, и мне уже грезилось ленивое валяние на солнышке, прохлада озерных погружений и равномерное гудение дружеских разговоров. Все так и случилось, только не для меня, а для его бывшей. После супермаркета она заехала к друзьям на другое озеро, где чудно провела время. Оказывается, о наших планах она и не знала, Игорь ей ничего не сказал, вот она и решила, что имеет право немножко и отдохнуть, раз уж дочь с папой.

Он так и не понял, почему я уехала на озеро одна, без него, не понял, почему я не отвечаю на его звонки, не понял и страшно обиделся. Он уверен, что я просто ревную его к дочери и бывшей жене. К обеим, всем четырем сразу, оптом. Конечно, ревную! Хочу быть в его жизни единственной главной женщиной, как при всех своих мужчинах: папе, сыне, братьях, дядях и друзьях – почитала его за главного, и те даже и не сопротивлялись.

На дворе стоял сентябрь, когда свадебная суматоха улеглась, и Юлька вовсю погрузилась в жесткий рабочий ритм. Елена Николаевна больше никак не всплывала, как вдруг однажды я заметила на тонкой цыплячьей шее новый крестик. Взгляд невольно уперся в его бриллиантовое поблескивание, и не успела я задать вопрос, как новоиспеченная невестка прощебетала: «Это мне Лешина мама подарила еще перед свадьбой в качестве извинения за то, что стала причиной нашей ссоры!» Юлька лучилась якобы одержанной победой, а мне было смешно. Ох уж эти женщины, все им главенство подавай! Где ты, Гюльчатай, которую товарищ Сухов назвал своей любимой женой?

Тем же августом Лада, не мудрствуя лукаво, сгребла всех девиц в охапку: и отболевшую Вику, и прекрасную Елену, и Петину бывшую – и махнула на Кипр. Причем, провернула это так ловко, что Петр даже ойкнуть не успел. А когда вся банда с главарем была изъята из аэропорта – загоревшая, счастливая и подружившаяся, то урок был заучен на зубок: разделяй и властвуй. Пока женщина одна, она – твоя, а как их две или три, то это заговор и свержение власти. Мужики, оно вам надо?!