Валерий Гартунг, депутат Государственной думы РФ: «Я многое переосмыслил»

Сегодняшний гость редакции называет свое хождение в политику испытанием судьбы. Валерий Гартунг, в политической карьере которого были не только крутые взлеты, но и болезненные падения, продолжает работать в Государственной думе России. Кто помог ему пережить потерю руководящего кресла в Российской партии пенсионеров? Чем займется Валерий Карлович, если перестанет быть депутатом? Почему Валерий Гартунг стал здороваться со своим «заклятым другом» Михаилом Гришанковым? Какой привкус остался после попытки создать собственный медиабизнес? Почему у него нет номера мобильного телефона губернатора Петра Сумина? Об этом и многом другом Валерий Гартунг рассказал в развернутом интервью нашему сайту.

Авторское клеймо

– Валерий Карлович, чем стал для вас Челябинский кузнечно-прессовый завод?

– Это, конечно же, не просто бизнес. Так сложилось, что я после института сразу пришел на ЧКПЗ. Там вообще династия Гартунгов. Мой дядя был на кузнечно-прессовом энергетиком цеха, главным энергетиком, генеральным директором, потом стал председателем совета директоров. Это он меня позвал на завод, я тогда еще на четвертом курсе политеха учился и подыскивал место работы. Скорее, место, где дадут жилье. У нас тогда с Мариной уже Андрей родился.

– На ЧКПЗ в то время еще давали жилье?

– Я был последним, кто получил квартиру. В течение года – как полагалось по закону. Многие в заявлении писали: «нужно жилье» и получали комнаты. А я написал: «нужна квартира». Может, мой характер – обращать внимание на мелочи в ущерб главным вещам – сыграл здесь нужную роль. Но сейчас это место – ЧКПЗ – стало для меня особенно важным, потому что там четвертый год работает мой старший сын Андрей. И у него неплохо получается. Не столько радуешься своим успехам, сколько успехам сына. У него характер во многом мой, и все-таки он больше стратег. Он не замечает мелочей, в отличие от меня. Креативный парень.

– Вы сыновей своих нацеливали на то, что они должны занять ваше место в бизнесе или у них был свободный выбор?

– Специально мы этого не делали. Но в семье, видимо, атмосфера этому способствовала. Мы с Мариной по жизни все делаем вместе. Поэтому исподволь, наверное, это все-таки воспитывалось. Конечно, если опросить десять отцов, девять из них скажут, что хотят, чтобы дети пошли по их стопам. И только один – что такой судьбы своему сыну не желает. Может быть, вслух не признаются, но большинство так думают.

– Родословную Гартунгов хорошо знаете?

– Мой дядя Виктор, который сейчас живет в Германии, занимался родословной. В России он работал главным редактором молодежных программ Сочинского телевидения, окончил факультет журналистики МГУ. Преподаватель литературы мог задать его однокурсникам вопрос: что общего между Виктором и одним из героев толстовской драмы «Живой труп»? Он имел в виду генерала Леонида Гартунга, несправедливо оклеветанного и застрелившегося в зале суда за пять минут до оглашения оправдательного приговора. Все Гартунги в России – родственники. И понятие чести было самым высоким в семье. Генерал Гартунг был женат на дочери А. С. Пушкина Марии Александровне. Кстати, ее внешность описал Толстой, когда создавал образ Анны Карениной. Первое же историческое упоминание фамилии Гартунг, в немецком звучании – Хартунг («харт» – твердый, трудный) относится к Х веку, когда братья Гартунги – короли вандалов (германских племен) – завоевали священную Римскую Империю. Виктор отправил запрос в архивы, и ему была выслана геральдика древнего рыцарского рода Гартунгов и все подтверждающие документы. История нашей семьи в современной России – это история спецпереселенцев, немцев, высланных в годы войны из Саратовской области. Деда в 1941 году выслали на Север, отец был годовалым ребенком еще. После войны дед попросился в шахты на Урал и более 40 лет добывал уголь. Отец тоже шахтером стал. Моя родина – город Копейск. А мама из села Шатрово. Моя бабушка в церкви села Селезян крестилась, я этот храм помогал восстанавливать. Они тоже из репрессированных, как, наверное, большинство живущих на Урале.

– Немецкий в школе давался без проблем?

– Неплохо. Мне повезло с учителем. А в семье не говорили на немецком. Папа погиб, когда мне года не было. Воспитывался в русской маминой семье. И только, когда приезжал к родителям отца, слышал немецкую речь.

– Торговля «Мерседесами», продукция завода с маркой «Хартунг» – все это дань родословной?

– Бренд «Хартунг» предназначен для продажи нашей продукции на экспорт. И мы заранее раскручиваем именно европейское звучание фамилии. «Хартунг» в древнем германском языке – название месяца января, в том смысле, что это трудный, тяжелый месяц. Подходящее название и для тяжелой техники. В Германии никому не надо объяснять, что это такое, а вот Гартунг – уже не совсем немецкое. Бренд больше характеризует отношение к бизнесу. Это как авторское клеймо. Сегодня на заводе как раз проводится аудит по мировым стандартам автомобильной промышленности. Речь идет о сертификации процесса, который должен быть так построен, что брак невозможно произвести. Качество процесса контролируется на уровне статистической погрешности. Так в мире все работают. У нас в стране, в кузнечном производстве, пока ни один завод не работает по таким стандартам. Когда Андрей пришел, он буквально через полгода начал этим заниматься. Сейчас нам должны сказать – соответствуем ли мы этим стандартам. Если да, получим сертификат. Хотя по мировой системе баллов мы уже вошли в категорию поставщиков, прошли аудит 2F, Scania, Arvin Meritor. И заключили с ними договоры, сейчас поставляем продукцию.

Кайдзен по-уральски

– Когда после института пришли на завод, что вам там особенно не понравилось, и что, когда стали хозяином ЧКПЗ, удалось исправить?

– Мне многое нравилось. Была высокая производительность труда, ремонтная служба хорошо работала. Это был 1983 год, наше производство было на уровне мировых стандартов, но потом вместе с экономикой и культура производства упала. Сейчас мы в некоторых вещах восстановили тот уровень, который был в начале 1980-х. Правда, мир за это время ушел далеко вперед. То есть мы не только теперь должны нагнать то, что за 20 лет потеряли, но и вперед двигаться. На самом деле не оборудование надо менять на заводе. Оно везде примерно одно и то же. Менять надо техпроцессы. Но самое главное – с того времени, как производством стал заниматься Андрей, собралась команда, которая хочет работать и жить по мировым стандартам.

– Где специалистов находите?

– По всему миру. Технолог по колесному производству у нас из Украины, с кременчугского завода. С КамАЗа приехал к нам начальник цеха, он с собой привез механика, мастера и так далее, это колесное производство. В «Уральскую кузницу» мы рабочих возим вахтовым методом из Кургана, Чебаркуля. Специально два автобуса «Мерседес» купили для этого. Зато кузнецы квалифицированные. А кузнеца надо три года обучать, и то не всякого обучишь. Правильнее дать хорошую зарплату и привезти. Очень долго искали главного инженера, нашли в Америке. Это Михаил Петрович Славин – русский, уехавший 30 лет назад в Штаты, учился там, работал главным инженером в Мексике. С семьей теперь приехал в Челябинск. Директора по мехобработке тоже нашли в США. Правда, контракт еще не подписан, но он уже согласился. Кстати, американца привезти дешевле, чем специалиста из другого российского города. Иностранцы тщательно прописывают контракт, но в жизни более самостоятельны, привыкли свои проблемы сами решать.

– Каким вы ЧКПЗ видите в глобальной системе?

– У нас есть четкий план развития, продуктовая стратегия, в которую вносятся коррективы. Но в ближайшие три года мы в своей нише должны стать номером один в России. Что это значит? Первый шаг – внедрение TS 16949. Мы по качеству будем номером один. Сейчас какая в России проблема – нет производителей автокомпонентов. Если сборочные заводы фирмы сами строят («Тойота», «Форд»), то компоненты все привозятся. А пошлины и все прочее повышают себестоимость. В России нет сертифицированных производителей. Мало того, учитывая высокое качество, сегодня мы имеем большую маржу. У нас цены выше, чем на российском рынке, но ниже, чем в Европе. При этом наша доля все время растет. А раз у нас большая рентабельность, мы имеем большую возможность выбирать специалистов, тратить деньги на перевооружение, что и делаем. Достаточно большие вложения идут в развитие производства. В этом году план перевооружения 800 миллионов, на следующий год, правда, пересмотрим в сторону уменьшения, потому что стоимость ресурсов возросла. Но план выполним. В этом году сертификация кузнечного производства, в следующем – все остальные. Масса предложений от западных фирм о сотрудничестве во всех областях. Есть предложения о создании на нашей площадке совместных производств. Они приходят с технологиями, а мы реализуем. Но пройдет какое-то время и не будет необходимости в привлечении западных партнеров, во всяком случае, в кузнечном производстве. Гораздо дешевле купить специалистов, чем покупать ноу-хау целой компании. Мы все сами создадим. Огромные деньги тратим на обучение людей. У нас работает американский кайдзен-институт. Чтобы сертификат получить, нужно людей обучить. Если сертификация – система контроля за качеством процесса, то кайдзен делает производство более гибким и эффективным, устойчивым, живым. Максимальный эффект для производства дает внедрение одновременно обеих систем. Что мы и делаем сейчас. Это тойотовская штука, но она взята была из американской системы. Японцы взяли ее после войны и довели до такого совершенства, что теперь уже у японцев учатся американцы.

– Когда мы вступим в ВТО, по вашему прогнозу, и что за этим последует?

– Обсуждать это сейчас бессмысленно, потому что вероятность события равна нулю. Я не вижу смысла вступления в ВТО. В ближайшее время этого не произойдет. А потом ситуация в экономике будет уже другая. Сейчас у нас другие задачи, другие проблемы.

– Не собираетесь расширять производство, заводик где-нибудь на Украине прикупить?

– Пока есть куда развиваться и на нынешней площадке. В этом году по кузнечному производству выйдем на 30 тысяч тонн. А можем реально и 150–180 тысяч тонн продукции в год делать. В пять-шесть раз можем увеличить объемы продаж и в полтора раза перекрыть советские показатели.

«Мерседес», «Ауди» и другие

– А дилерский центр «Мерседес» – это все-таки хобби или бизнес?

– Раньше было хобби, потому что я не особо ему уделял внимание. Все началось совершенно случайно. В Германии меня познакомили с одним из руководителей «Мерседес-Бенц», и он мне предложил стать дилером. Не было тогда в Челябинске дилера. Помещение у меня было, поэтому согласился. В итоге пришлось заниматься всем этим всерьез. И сейчас это уже как бизнес рассматриваем. Если относишься несерьезно – лучше прекратить дело. Сейчас, когда я перестал активно заниматься политикой, этот бизнес буду расширять. Строим на границе Копейска и Челябинска новый дилерский центр. В декабре планируем его сдать. А в старом салоне откроем продажу автомобилей другой марки, плюс хотим развивать дилерские центры грузовиков, ведем переговоры. Планы серьезные. Думаю, кризис года через три закончится, мы же не на год вперед смотрим.

– Как кузнечно-прессовый эти испытания переживет?

– ЧКПЗ выйдет из кризиса уже через год. Динамика роста, которая сейчас затормозилась, восстановится. А в этом году, даже с учетом серьезного падения в последний квартал, мы план должны выполнить, потому что неплохо работали. И рассчитываем, что в будущем году, несмотря на кризис, выйдем в плюс.

– Конкуренция в дилерстве не пугает?

– Конкуренция – это нормально.

– На каких автомобилях предпочитаете ездить?

– К вам приехал на «Мерседесе». Но вообще-то я консервативен в этом плане. Автомобили практически не меняю. Главное место занимает «Мерседес», к нему особое отношение – думаю, заслуженное. Хотя считаю неразумным ездить на дорогих автомобилях. Прежде всего, они должны быть средством передвижения. Сейчас много качественных автомобилей делается в более низком ценовом сегменте. «Тойота», например. Это мой рабочий автомобиль, он меня вполне устраивает. Есть у меня «Ауди» в Москве, но как-то не очень нам с этим автомобилем повезло: двигатель третий уже ставят. Когда мне начинают что-то говорить про проблемы «Мерседесов», я рассказываю, как езжу на «Ауди». Даже в суд подавал на дилера, все меняли. Хотя машина в аварии не была. Но мы все уладили с дилером, и я отозвал иски.

Политика на автопилоте

– Недавно в журнале «Эсквайр» вышла переписка Акунина с Ходорковским. Писатель задает бывшему бизнесмену вопрос, что переживает человек, спустившийся с вершины богатства в несвободу. У вас не про богатство хочется спросить, а про политический олимп. Вы были главой федеральной партии, в партийной области такой высоты только вы из челябинцев достигли. Как ощущаете себя сейчас без партии? С течением времени изменилось ваше отношение к этой ситуации?

– Конечно, я ее переосмыслил. думаю, все в жизни для того и дается, чтобы мы извлекали уроки. Это для меня был жизненный урок. Не первый и, думаю, не последний. За него я судьбе благодарен. И семье благодарен, что она мне помогла его усвоить. Я понял, что для меня главное в жизни, приоритеты расставил. Как в старых русских сказках: огонь, вода и медные трубы. Надо к таким вещам относиться как к испытаниям. На самом деле, партия была обречена, она не могла стать правящей – у нее не было представительства в элитах. А что такое смена элит – революция? Да и название, если бы оно было другим, может, к партии и отношение было бы другое? Не может серьезный вес в стране иметь партия пенсионеров, нигде такого нет, это ненормально. А фишка-то в бренде была. Она возникла до меня. Когда я встал во главе Российской партии пенсионеров, то начал так же тщательно к ней относиться, как к производству. Менеджеров подбирал, со СМИ выстраивал отношения, минимизировал затраты, издержки. И получилась очень эффективная партия. Это как бизнес-процесс, а результат – получение голосов на выборах. Только на выходе здесь были не деньги, я считал аморальным устраивать из этого бизнес-процесс. Потом понял, что многие, кто в нем участвовал, именно так на него и смотрели. И когда понял – начал чистку. Это больно. Тем более, когда люди в регионах поняли, что они могут на этом заработать. Когда я осознал, что это действительно серьезный процесс, который может повлиять на расстановку сил в стране, ужаснулся: а кого же я приведу?! Вот тогда уже начал переосмысливать то, что делаю. И как раз 122-й закон о монетизации льгот... Я понимал, что это неправильный закон. Это сейчас все признают, что там было много ошибок. А тогда же никто этого не хотел признавать. А я не мог по-другому сказать, потому что видел, что это неправильно. Вот эта моя позиция стала камнем преткновения. А тут наши удачи на региональных выборах плюс всякие аппаратные интриги... Был случай даже, когда я давал пресс-конференцию и сказал: «Мы еще пока не исчерпали возможностей парламентской борьбы и будем идти этим путем». В администрацию президента идет текст без «не»... и вызывают меня на разговор серьезный. Благо у меня была запись. Но, как говорится, «ложечки нашлись, а осадочек остался». Я понял, что меня начинает затягивать в процесс интриг, в котором участвовать не хочу. Это не мое. В тот момент и решил уходить. Но выйти вот так из ситуации, в которой я оказался в 2005 году, это... все ангелы, наверное, меня защищали. Честно скажу, что должен благодарить судьбу. Я шел на автопилоте, решения интуитивно принимал.

– Политика для российского бизнесмена – вещь необходимая или элемент честолюбия?

– Я случайно попал в политику и вовремя понял, что это не мое. Я хотел бы заниматься бизнесом, автомобилями. В этом разбираюсь и люблю. А что касается политики?... Наверное, лет через 20 я точно скажу, что для меня это было. В какие-то моменты, наверное, честолюбие. В какие-то считал, что я должен это сделать: если не я, то кто?

«Единица – ноль...»

– Два года назад на онлайн-конференции на нашем сайте вы сказали, что следующим президентом России будет Дмитрий Анатольевич Медведев. Тогда его имя еще не звучало. Откуда такое провидение?

– Нельзя сказать, что я был уверен в этом на 100 процентов. Просто с высокой степенью вероятности полагал, что именно так и произойдет. В силу разных причин. Он первым был назван в качестве преемника. Но потом появились другие имена, вероятно, по причине того, что явного преемника обнаруживать нельзя – затопчут. По совокупности черт характера Дмитрий Анатольевич подходил на должность президента с большей долей вероятности.

– Были еще моменты, когда ваши предположения оправдывались?

– Провидцем себя не считаю. Но... были.

– Сейчас вы действующий депутат Госдумы. Что там происходит? Время харизматичных одиночек в Госдуме прошло?

– Да, их теперь и физически нет – депутатов-одиночек. Я сейчас во фракции «Справедливой России». Хотя беспартийный, но подчиняюсь партийной дисциплине. Я всегда мечтал быть в составе крупной фракции и давно говорил, что в одиночку ничего не сделаешь. Фракция в 30–40 депутатов – совсем другой вопрос, хотя бы тебя услышат и будут анализировать, что ты предлагаешь.

– Почему не вступаете в «Справедливую Россию»?

– Ну, вступлю – и встанет вопрос, где я буду стоять на учете? В Челябинске. А здесь уже сложилась структура, Рогоза есть. Зачем мне это? Начнут товарищи ходить к Рогозе и говорить: а Валерий Карлович то-то сказал... А сейчас никто не контролирует, что я подумал и что сказал. Вот когда подойдут выборы в Законодательное собрание, я, конечно, поработаю. Причем, постов мне никаких не надо. А так, мне пока никто никаких поручений не давал. Но по моему внутреннему убеждению я нахожусь в той фракции, в которой должен находиться. Ведь в «Справедливой России» очень много бывших членов Партии пенсионеров, перед которыми я чувствую ответственность моральную за то, что делается в думе. Собственно говоря, я там для этого и работаю. Эту партию я знаю лучше всех.

– И опыт ценный, и возраст – самый расцвет политика, нет планов вернуться в большую политику?

– Ничего не исключаю и ни о чем не загадываю. Заранее знать свою судьбу невозможно. Пока политиком в будущем себя не вижу. В силу разных причин допускаю, что работаю и буду работать в думе... а может, и не буду.

– Власть для вас – не наркотик?

– Нет, слава богу, излечился.

«Чувствовал себя ходоком»

– Помните те ощущения, которые владели вами, когда вы впервые оказались на верху политического истеблишмента?

– Когда возвращался из Москвы в Копейск, в Челябинск, встречался с людьми, то все время рассказывал: я видел то-то и то-то. Как будто меня ходоком туда послали: иди, посмотри. Я себя ощущал копейчанином. Это довольно долго продолжалось. Потом немного увлекся и понял, что не только надо рассказывать, что видел, но пытаться донести до Москвы, что думают здесь. Чем активнее начал это делать, тем активнее вовлекался в политику. Так и стал лидером партии. А когда понял, что люди, которые меня туда посылали, уже не ждут от меня таких вещей, ситуация изменилась – и ходоки-революционеры надоедают немножко. Тогда ко мне пришло понимание – никто тебе не давал поручений спасать мир.

– Может быть, и нет у вас врагов, но вы все-таки известны как бескомпромиссный человек. Вот эта ваша история с Гришанковым, которому вы руки не подаете...

– Подаю. Все меняется, люди меняются, переосмысливаешь свои отношения с людьми.

– Как вы помирились?

– Да мы и не ссорились. Просто я понял, что не вправе судить Гришанкова. Ну, поступил человек так, как считал нужным. Я признал за ним право так поступать, если он что-то делает не так, то не я с него должен спрашивать. Сейчас здороваемся, не скажу, что обнимаемся, но нормально общаемся.

– Можете с учетом 11-летнего пребывания в политике оценить, как менялась дума?

– Выскажу свое субъективное мнение. Естественно, чем ближе к событиям 1993 года, когда случилось противостояние между исполнительной и законодательной властью, тем боевитее был дух думы. В 1995 году – вторая дума – мне удалось в ней поработать два года, была самая боевая. Но тогда же я увидел, насколько депутаты продажны. Когда голосование по импичменту было, чемоданами носили в думу дензнаки и покупали голоса. Противно. Тогда у меня шок был. Я проголосовал за импичмент и пошел собирать вещи. А мне говорят: «Да ты что? Все давно посчитано, за все проплатили, все нормально» – «Как?». В думе-то какие выступления были! А мне говорят: да тот, кто выступал и кричал, проголосует как надо. Не по одному пункту 300 голосов не наберется. Причем, участвовали все фракции... Но все равно дух был боевой у той думы: обсуждения были, бились по бюджету, поправки вносили. Правда, и лобби работало, деньги опять же носили. В 1999 году тоже была боевая дума. Много было сильных регионалов, у меня тогда была компания с Аристовым, помните?

«Медиабизнес – опасная штука»

– С нынешним главой Челябинска, с губернатором у вас тоже были в разные времена разные отношения...

– Теперь нормальные. Деловые.

– С Михаилом Юревичем часто общаетесь?

– Мое постоянное место жизни – Москва, а у него – Челябинск, что само по себе не допускает частых встреч. Но можем позвонить друг другу, есть у нас номера мобильных телефонов.

– Губернатору тоже можете позвонить на мобильный?

– Нет, все-таки Петр Иванович старше меня, я считаю, что дистанция должна быть. С Михаилом у нас история взаимоотношений другая. А губернатору я в приемную звоню, меня с ним сразу соединяют, или он перезванивает. Проблем нет. И когда прошу встречи – всегда назначает. Отношения доверительные, деловые, уважительные.

– А цивилизованное лобби есть, коллеги по бизнесу в Челябинске к вам обращаются?

– Присылают бумаги. Все официально. Я смотрю, если вижу, что нужна помощь – помогаю. Но сразу скажу, неприличных предложений не поступало. Однажды было такое, мне не предлагали ничего, но задали вопрос... после моего ответа больше ко мне никто не подходил. Я мягко ответил, но однозначно. А информация такая быстро распространяется. Зато письма все просматриваю, работа ведется.

– У вас и со СМИ менялись отношения, были судебные процессы, когда вы еще работали в «Лидере», теперь вас часто называют лояльным к журналистам.

– Да, хотел доказать когда-то, что публикации – неправда. И этим многие пользовались. Когда у человека есть недостатки, им легко манипулировать. Моя бескомпромиссность в то время была недостатком моего характера. Раньше я гордился, что около 40 исков выиграл. Это не было соревнованием, просто такой была позиция. Юридическая служба работала беспрерывно. Самое громкое дело, это когда у прокурора Брагина рубль выиграл. Сейчас по-другому стал к таким вещам относиться.

– Газету «Деловой Урал» под выборы покупали? Не предполагалось СМИ сделать бизнесом?

– Предполагалось. Но я понял потом, что это не мой бизнес. Этим надо уметь заниматься. Медиабизнес – вообще опасная штука. Он может навредить другому. Чем я точно не буду заниматься никогда – медиабизнесом.

– Это слух или правда, что газета «Новости», которую вы в свое время спонсировали, закрылась после вашей встречи с Петром Ивановичем, и вы избавились от активов сразу же?

– Были у меня такие разговоры с губернатором по поводу газет. Мне, честно говоря, было неприятно слышать все это, я нормально относился к Петру Ивановичу. Кстати, именно газеты спровоцировали меня в поход на губернаторские выборы. Именно газеты столкнули меня с губернатором. Мною манипулировали с помощью моих же СМИ. Я это признаю. В 2000 году я не должен был идти на губернатора, это было против моих интересов. Если человек делает что-то против своих интересов, причем, частично это понимая, это же ненормально. Я говорил об этом с журналистами и раз, и два, потом понял: мне приносят вред, и я еще за это плачу. Я просто перестал платить, сэкономил деньги. Тогда я не понимал, что новости – это профессия. Если их нет, то надо их создавать... Не хочу быть участником этого процесса.

– Но если бы не было этого этапа в вашей жизни, вы многое потеряли бы как яркий харизматичный политик?

– Не было бы так, было бы по-другому. История не терпит сослагательного наклонения, как известно. Если бы я тогда был более разумен, я, возможно, стал бы крупным промышленником... Вспоминаю 1993 год, когда тот же Потанин только создавал свою империю, а у меня уже были серьезные активы. В то время у Дерипаски их было меньше. Люди целенаправленно бизнесом занимались, а я занимался другим делом. Хотя не жалею об этом. Так сложилось.

– Однажды Прохоров сказал в интервью, что есть бизнесмены-«эволюционеры» (те, кто постепенно развиваются), а есть революционеры. Вы себя к какому типу относите?

– Я бы не ставил себя с ним в один ряд, не считаю себя выдающимся бизнесменом. В какой-то период я считал, что бизнес – это главное в моей жизни. Но после того как мой сын начал бизнесом заниматься, я понял, что надо переосмыслить свое место. Потому что пацан такие вещи говорит порой, которые мне даже в голову не приходили. Если мой сын меня в этих вещах превосходит, то могу себе представить, насколько другие люди могут меня превосходить в бизнесе. Поэтому я на себя и свое предназначение совершенно по-другому посмотрел. Так что не буду себе такой оценки давать. Я просто стараюсь прожить жизнь достаточно полно.

– Вы сказали, что не хотите быть губернатором, кем же вы хотите быть?

– Я хочу делать автомобили. Любые. Грузовые мне нравятся. Я этому учился, это мое родное дело. Мне нравятся все нюансы в технологиях, выстраивании бизнес-модели... меня здесь все интересует.

«Не хватало, чтобы еще я в этой очереди стоял»

– Жалеете о том, что в свое время Марина пошла в политику? Это чья была идея?

– Моя. И эта идея сработала. Когда я был в политике, а Марина занималась проблемами семьи – семье это мешало. Что-то было в этом неестественное. Супруги должны жить одной идеей. В определенный момент я понял, что в моей партии не так много людей, которым я могу доверять. Мне не хотелось за них краснеть. Помните наш лозунг, с которым мы шли в городскую думу? «Выбор, за который не стыдно». А я краснел, когда увидел, что депутаты, прошедшие под флагами пенсионеров, просто продались администрации города за какие-то блага. Поэтому сейчас я решил, что буду отвечать только за себя и свою семью. Немного таких людей, за которых я могу поручиться. И вот в 2005 году Марина мне действительно во всем помогала, поддержку Андрея я чувствовал. И я понимал, что у Марины большой потенциал, поэтому предложил пойти на выборы. Неважно, что она не получила депутатский мандат – это другой вопрос. Важно, что у нее получилось, она получила полезный опыт для оценки своей личности. Она сейчас может спокойно заниматься какими-то вопросами и делами, не считая, что потеряла годы... Она вполне могла заменить меня, Марина видит вещи, которых я не замечаю. В политике это очень важно. Поэтому на встречи мы часто ходим вместе. Сейчас мы более счастливы.

– Людмила Улицкая сказала недавно, что ей приятнее иметь дело с женщинами-бизнесменами, чем с мужчинами. А с женщинами-политиками вам приятнее дело иметь, чем с мужчинами? Может, действительно, у женщин больше потенциала в политике?

– Что такое политика? Это компромисс. Женщины в силу своего характера более способны к бесконфликтному решению проблем. При таком подходе в политике жизнь, думаю, складывалась бы лучше. Но иногда, в кризисных ситуациях, нужен мужской ум.

– Раньше часто в адрес депутатов звучали обвинения, что они не ходят на заседания. Сейчас с дисциплиной порядок?

– Во фракциях установили дежурство, люди ходят по графику. Сейчас не та дума, которая была в 1995 или в 1999 годах, фанатиков нет. Нет людей, которые могут встать и сказать: вот мои избиратели думают то-то и то-то. Все говорят: наша фракция... Это другая ответственность. Хотя я могу внутри фракции на заседании встать и высказать свое мнение. Но все равно потом будет консолидированное решение. Поэтому дискуссий интересных теперь почти нет. Дума даже перестала быть интересным местом для журналистов. Хотя сейчас единороссы понимают, что выхолащивать парламент вредно, гайки потихоньку отпускают. Ведь радикалов в думе нет, а головы светлые есть. Не надо им рот затыкать, они могут что-то толковое сказать. Первое время мне было тяжко в этой думе, я понимал разницу возможностей. Но прошло полгода, и картина стала меняться. Поняли, что иначе парламент просто умрет. И появятся альтернативные органы. Энергия народная куда-то пойдет, так лучше ей дать волю в управляемых рамках. Как, допустим, меня «прессовали» в той думе. Квартиру хотели забрать – заберите. Из бюджетного комитета исключили – перешел в другой: мне какая разница? Для чиновников это важно, мне – нет. Но это был сигнал, хотя они понимали, что мне все равно. Я никогда ни в какие служебные командировки за границу не ездил, ни разу. Ходить, кланяться: «Возьмите меня!» – я себя не представляю в этой роли. Кроме меня там столько желающих, не хватало чтобы еще я в этой очереди стоял! Мне есть чем заняться.

«Моя естественная жизнь»

– Говорят, вы часто отдыхаете на заводской базе «Чайка»?

– Отдыхаю, и Андрей там регулярно отдыхает. Домик у нас там свой.

– С людьми общаетесь, не отгораживаетесь?

– А что я, другой что ли?

– Но это часто воспринимают как пиар.

– Сейчас, может, уже поняли, что не было никакого пиара. Просто это моя естественная жизнь. Ничего не изменилось. Я не скажу, что исключительно только там отдыхаю. Последний раз там был месяца два назад, сейчас не получается часто. Нет у меня жестких предпочтений. Я люблю горы, море, лес – главное, чтобы природа была. А где – неважно. Но самое любимое место – «Чайка». Хотя мест в мире много красивых, но это визы, перелеты. А я и так много летаю, поэтому стараюсь длинных перелетов уже не устраивать. В пределах трех часов лета. Это Западная Европа или Кипр. Раньше мы часто с семьей летали в Эмираты, удобно по цене-качеству. Прямой рейс, раз 10 там были. Но в последнее время там столько народу... Стараемся выбирать места, где меньше людей и больше природы. На горных лыжах люблю кататься. Первый раз ездил во Францию, в Шамани катался. В Абзаково бываю, в Завьялихе. У нас очень красивые места. Если сравнивать со Швейцарией, Урал нисколько по природе не уступает. Если бы не наши металлургические комбинаты, думаю, Челябинск был бы прекрасным городом. Да хотя бы закон природоохранный не нарушали, ведь не бедные же предприятия. Нельзя же на здоровье и жизни других людей зарабатывать. А сейчас страшная экологическая обстановка у нас.

– Как оцениваете свой стиль управления?

– Как авторитарный. И у Андрея, к сожалению, такой же. Слава богу, что мы это понимаем и пытаемся себя останавливать. С нами трудно.

– Доводилось в большом количестве увольнять людей, жесткие решения принимать, которые на людях отражались?

– Приходилось. Выводы, главное, надо из этого делать. Когда понимал, что не прав, бывало, и извинялся. Я же это делал искренне. Стараюсь компенсировать ущерб.

– Можете назвать самое успешное достижение за все эти годы, чем гордитесь по-настоящему?

– Что на Марине женился.

– В семье вы тоже авторитарный человек?

– В моей семье трудно быть таким, потому что все четверо – лидеры. И единственный способ для нас быть счастливой семьей – взаимное уважение, умение договариваться между собой.

– А младший сын чем занимается?

– Учится сейчас на последнем курсе вуза.

– Он ведь учился в 93-й школе?

– Да, и ему там поставили двойку по математике и, почему-то, по рисованию. Не знаю, как сейчас, но раньше эта школа была очень претенциозной и страдала тяжелым наследием советского прошлого: неумением раскрыть творческий потенциал ребенка. Марина повела Диму в физматшколу №31. Директор Александр Попов проэкзаменовал сына и вынес вердикт: умный парень. И, действительно, через два года Дима стал одним из лучших учеников. Будучи в Москве, он единственный из школы выбрал возможность сдавать математику в форме ЕГЭ, хотя в то время это не было обязательным. В результате набрал 95 баллов, 70 – это пятерка. В Высшую Школу Экономики поступил без экзаменов. Я думаю, Дима благодарен 31-й школе за опыт добрых, умных, демократических отношений между учителем и учениками, за опыт осознания своих возможностей.

– Вы с ним вдвоем сейчас в Москве?

– Нет, Марина, я и Дима – в Москве, Андрей здесь, на хозяйстве. Собираемся часто, и в обязательном порядке – в мой день рождения, 12 ноября.

– Чувствуете себя москвичом?

– Уже да, потому что большую часть времени там нахожусь. Работаю в думе. Поначалу, чтобы не вызывать ревностных чувств – все-таки новая фракция, новый руководитель, достаточно много неопытных депутатов, которые только избрались – я скромно вел себя. Но прошло полгода, и мне говорят, что-то вы на фракцию не ходите, сейчас хожу, не пропускаю. Марина у меня помощник, когда нет меня – она за меня все вопросы решает.

– Как проходят сегодня депутатские приемы?

– 30 числа на Воздвиженке, в приемной думы, буду вести депутатский прием. А в Челябинске работает моя приемная, на Ленина, 59. На завод приносят обращения. Плюс сайт есть. Все обращения обрабатываются, за исключением случаев, когда требуется личный прием. Тогда встречаемся и разговариваем. Ни одно обращение без внимания не остается. Раньше, когда я вел личные приемы, приходили порой люди, которым надо было не ко мне, а к врачу идти. Особенно весной или осенью. Порой людям надо просто выговориться. Бывали приемы, когда я со всеми помощниками (9 человек) одновременно работал, просто приходило огромное количество народа – человек 50–60. Сейчас есть приемная «Единой России», туда люди идут. Кто хочет ко мне обратиться – пожалуйста. Самое главное – суть изложить. Когда человек на бумаге просьбу излагает – легче понять, в чем он нуждается. Потому что часто много слов, а смысл неясен.

– Бывает, что приходится личное участие в судьбе человека принимать?

– Конечно. Часто помощники мне говорят: вот человек, которому вы помогли. Бывает, что мы обращаемся к людям, чтобы помогли конкретному человеку. Делаю сам, что могу.

– Нет желания книгу написать о хождении во власть?

– Человек пишет, когда потребность появляется поделиться чем-то. У меня потребности в мемуарах пока нет. Вот приехал к вам в гости и поделился. Вы напишете, а я буду другими делами заниматься.

– Когда перестанете быть депутатом, чем займетесь?

– Жить буду. Я найду себе занятие, буду прицепы «Хартунг» делать. Чего-чего, а недостатка в идеях у меня никогда не было.