Борис Тряпицын: чудо многоликое

Не верите в волшебников? Напрасно. На одной из челябинских улиц, почти в самом центре города, есть подвал. А в нем – абсолютно осязаемый волшебный мир: огромные диковинные рыбы, невиданной красоты деревья, доисторические существа с глазами вселенского разума, герои сказок, мифологические персонажи... Одним словом, ты включаешь в темной подвальной комнате свет и попадаешь в мир обетованный. Этот мир населил невероятно талантливый челябинский художник-керамист Борис Тряпицын.

От его работ на выставках трудно оторваться. Каждая вмещает столько потаенных пластов земного и внеземного пространства, что ты начинаешь стыдиться своей слепоты, пытаешься проникнуть сквозь видимое, понять, найти название и объяснение скрытому. Это чудо чудное рождается в живых, особо чувствующих древние природные стихии, руках художника, закаляется в тысячеградусной жаре его же руками построенной печи, и продолжает жить уже по каким-то своим, очень стройным и оправданным законам.

Но выставка – это одно, а полуподвальная «галерея» художника – совсем другое измерение. Здесь керамические боги снов и фантазий Бориса Тряпицына стоят рядами на стеллажах, на полу, случайных табуретах и скамейках... Не только меня, но и много повидавшего, искушенного в своем деле искусствоведа Галину Трифонову охватывает немое благоговение. А художник посмеивается, смотрит хитрым глазом – не мы первые потеряли дар речи, очутившись в населенном им мире.

Галина Семеновна прерывает молчание первой.

– Чудо многоликое! Художник как будто безо всякого надрыва рождает эти образы, они у него просто роятся... Причем, фантазия Бориса Ивановича развивается в любую сторону: природы, мифологии, сказки, литературы... Достаточно этому художнику тронуть какой-либо из пластов нашей жизни, как его фантазия начинает интенсивно работать. Самобытность – вот первое качество, которое характеризует Бориса Тряпицына как художника. Он чувствует материал, огонь, земные стихии, как древний человек. И работает-то он между древними стихиями: глина, вода, огонь, воздух... И декоративность этот художник чувствует в совершенстве. При жизни надо создавать музей Бориса Тряпицына, чтобы люди увидели все это. Самостоятельную галерею можно открыть. Борис Тряпицын – это же достояние Челябинска, это живой, гармоничный лик уральского искусства.

– Борис Иванович, как и когда вы пришли к керамике?

Борис Тряпицын: Когда окончил художественное училище в Екатеринбурге и вернулся в Челябинск. Я пришел работать в Челябинскую художественную школу, и мне с порога сказали, что им нужен керамист, скульптор. Так все и началось: я вошел в свой небольшой класс, где стояли два муфеля (печи для обжига керамики), в ванне лежала глина... И я начал изобретать свое колесо: размял глину, налепил, обжег, покрасил... А потом познакомился с Виктором Федоровичем Тайницким. Он был не только замечательным художником, керамистом, гончаром, но и первоклассным рыбаком, строителем лодок...

– Как вы познакомились?

Борис Тряпицын: Я пришел в мастерские худфонда, мне навстречу вышел маленький человечек, я его спрашиваю: «Где найти Тайницкого?» – «Я, – говорит, – Тайницкий». Как же я был удивлен: мне он представлялся великаном! Вот так мы и познакомились. И в Мухинское училище в Петербург я поступал уже как керамист.

– Сразу взяли?

Борис Тряпицын: Владимир Сергеевич Васильковский во время экзамена, где было задание слепить кувшинчик и покрыть его кобальтом, подошел ко мне и говорит: «Вот тут надо понежнее, понежнее...». Слышу, ребята рядом шепчутся: «Все, этот точно поступит». (Смеется.) И я поступил.

Галина Трифонова: Чем покрывается керамика, почему глазурь на работах так по-разному переливается?

Борис Тряпицын: Сначала шамот покрываем медью, потом глазурью, и идет обжиг в печи с кислородом. Потом, пока керамика горячая, по глазури проходишь еще паяльной лампой, чтобы медь восстановилась – вот почему такие работы как будто позолотой покрыты. Обжиг – очень важная часть в работе керамиста. А матовые фигурки – это керамика без глазури.

– Как готовится шамот? Это же не простая глина?

Борис Тряпицын: Шамот изобрели французы в 1955 году – как раз в год моего рождения. (Смеется.) Это глина, обожженная и превращенная в крошку, а затем еще раз смешанная с обычной глиной. Вот так получается шамотная масса, которую готовит сам художник. У нее очень прочная структура – жесткая и мягкая одновременно. При лепке шамотная масса мягка, а после обжига становится неимоверно прочной. Шамот очень хорошо держит форму, и ты не боишься, что при обжиге в печи у тебя что-нибудь лопнет или покроется трещинами. Это не красная глина, которую нужно сушить неделю.

– А сколько сушите шамот?

Борис Тряпицын: Два-три дня нужно. Сначала печь нагревается до 700 градусов – это первый обжиг для того, чтобы химическая вода вышла. Затем достаю изделие из печи и покрываю глазурью, снова ставлю в печь – уже на 980 градусов. Самое интересное, что работа не готова после первого обжига с глазурью, надо еще и еще глазуровать и обжигать, чтобы достичь того, что задумал. Как говорил Тайницкий, печка сама покажет, готова или нет работа.

– Это особая печь?

Борис Тряпицын: Это наша третья с Тайницким печь, мы сделали ее собственными руками. Она предназначена только для керамики. Есть еще старая печка – заводская – кроме меня ею никто не пользуются. Она сложна в эксплуатации.

Галина Трифонова: В керамике многое делается на интуиции, на внутреннем чутье.

Борис Тряпицын: Это точно. Порой думаешь, пару раз обожгу и готово, но печь не дает ожидаемого результата. И приходится «поколдовать». (Смеется.)

Галина Трифонова: Вы же все лепите из пласта?

Борис Тряпицын: Конечно, керамист – не гончар. Я беру пласт шамота и превращаю его в фигуру. Мелкие детали делаю отдельно и соединяю с основной фигурой. Работаю я и с красной глиной – делаю и посуду, и горшочки какие-то. Но шамот мне ближе, потому что люблю фигуры объемные, композиции. Например, есть у меня вот такая композиция «Как мыши кота хоронили». Там целая куча мышей, которые идут за гробом с цветами, несут фотографию кота... Их там человек тринадцать. (Смеется.)

Галина Трифонова: «Как мыши кота хоронили» – прекрасный лубок петровского еще времени. Да, художники в своем мире, как дети.

Борис Тряпицын: Кстати, мы с Тайницким сделали очень много сказочных композиций из шамота для игровых площадок в детских садах. По-моему, все они живы сегодня.

Галина Трифонова: В Борисе Ивановиче сохранилось умение ребенка удивляться раскрывшемуся перед ним миру. Это фантастика настоящая – его существа будто из-под земли выходят. Они как будто бы воскрешены художником: и доисторические существа, и литературные персонажи. Все со своими лицами, характерами, со своим миром. Мне кажется, что художник углублен в архаические пласты, славянские, древние, дохристианские – там, где главенствует природа...

Борис Тряпицын: Мифология христианская меня тоже интересует. Есть у меня «Троица», «Святой Николай», «Симеон Верхотурский», «Тайная вечеря». Симеон Верхотурский был и рыбаком, и портным, пришел к нам на Урал, основал монастырь – очень интересная судьба. Я уж не говорю про Святого Николая, который спасал людей. Поэтому мне хочется лепить этих святых, как я их вижу. При этом я не ломаю веками сложившихся представлений о святых отцах церкви, а создаю свои декоративные образы. У меня есть также святые Борис и Глеб. Эту работу еще никто не видел, хочу показать ее на XI региональной выставке в Тюмени.

Галина Трифонова: Работы Бориса Ивановича – это всегда синтез: скульптура и декоративное искусство.

Борис Тряпицын: В скульптуре сегодня приветствуется декоративность. В основе, конечно же, лежит академическое искусство, но потом все это обрастает видением художника, интерпретацией автора. Эрнст Неизвестный, к примеру, вообще превратил скульптуру во что-то механистическое. Так что у каждого свой путь.

– В Мухинское училище вы поступали уже вполне сложившимся художником со своим видением мира. Вас пытались «перекроить» в этой знаменитой школе?

Борис Тряпицын: Этого делать нельзя. Художнику нужно дать основы искусства в школе – все начинается с рисунка, с композиции... А потом он живет своей головой, если она у него есть. У меня были прекрасные учителя и в свердловском училище, и в «Мухе». Я им очень благодарен. Но главными учителями для меня были Ботичелли и Филонов.

Галина Трифонова: Думаю, Филонов – очень родной вам художник. Его искусство настолько естественное, оно как трава или дерево, как природа сама.

– А ваши ученики стремятся повторить вас в своих работах?

Борис Тряпицын: Повторять не только невозможно, но и бесполезно. Повторить – значит сделать плохо. Лучше превзойти учителя.

– Часто художники не любят говорить о работах, в которых разочаровались по той или иной причине.

Борис Тряпицын: Что сделано, то ушло. Проехали. Не надо останавливаться, надо ехать дальше.

– То есть никогда не переделываете того, что уже сделано?

Борис Тряпицын: Это живописцы могут себе позволить подобную роскошь. Гончары тоже разбивают свои неудавшиеся горшки, приговаривая: «Уродцы порождают уродцев». А мой мир только прирастает новыми образами. Смею думать, что уродцев в этом своем мире я пока не наплодил. Дело в том, что у керамиста есть возможность на первом этапе все переделать, пока до обжига не дошло. Спасибо жене моей Ларисе, она иногда вмешивается в процесс, говорит, что не так. Она архитектор – глаз у нее хороший.

Галина Трифонова: Да, творческое содружество – это очень хорошо. Прекрасно, когда есть кто-то рядом, кто может сказать и от лица зрителей, и как профессионал.

Борис Тряпицын: (Смеется.) Естественно, я сопротивляюсь, говорю: «Да ты ничего не понимаешь»! А потом в комок все сминаю и по новой делаю.

– Как рождаются ваши сказочные герои?

Борис Тряпицын: Литературный сказочный герой – это всегда образ, который рождается в моей голове. Вот мы с Александром Пушкиным сидим под деревом, композицию я назвал «Пушкин, я и Кот ученый». Мы с поэтом подняли бокалы за искусство, а кот говорит Пушкину: «Не пей!». (Смеется.) И есть мои домовые, мой дед Куделька в разных вариациях...

Я всегда иду от своего образа, хотя в основе – фауна и флора, мифология.

Галина Трифонова: Вот это мастерство и способность увлечь своими композициями, где есть место и добродушному юмору, и сказке, и некой таинственности, в этих странных, подчас на грани вымысла и осязаемой реальности, персонажах – все эти качества очень естественно преломились в композициях для детского музея внутри областного краеведческого. Ваши работы попали в унисон с архаикой и детским восприятием. Это уникальное место, где работы наших художников-керамистов органично живут и заразительно увлекают детей почвенностью родной земли.

– А ваши диковинные носороги, рыбы, гномы – это еще и фигуры ландшафтной архитектуры?

Борис Тряпицын: Бывает, покупают и для ландшафтной архитектуры. Но я не для этого их леплю. Просто вижу образы и леплю. А у других художников при виде этих фигур рождаются свои образы. Посмотрите, с обратной стороны этой фигуры есть слова поэта Натальи Рубинской: «Очи умные, кроткие, Повторяют за мной, Что ужасно короткие Дни у жизни земной». На мой взгляд, очень точно.

– Скажите, как возникло это красивое семейство обезьян?

Борис Тряпицын: Эта композиция носит название БИТЛЗ. В этой аббревиатуре моя жена соединила наши имена: мое, ее и нашего сына Ивана. Любая композиция рождается путем проб – сначала рисую, бывает, накапливается целая гора рисунков, прежде чем родится тот образ, который и воплотится в шамоте. У меня куча эскизов, я называю их «какашками». (Смеется.)

Сначала я слепил первую фигурку, которая всем своим обликом говорила, что ей очень холодно. Потом появилась вторая, и они уже мерзли вдвоем. А потом я подумал – где же сынок? И слепил третью фигурку. Но сыну нашему жарко! Мы как бы холодаем, а ему нормально, хорошо ему и весело. Наш сын Ваня сейчас учится в Екатеринбурге, в академии искусств. Один год проучился в Праге, но я его убедил вернуться в Россию, потому что в Праге их не учили ни рисунку, ни другим основам, на которые всегда опирается художник. Ваня будет скульптором. Среди моих работ вы видите его дипломные работы.

Галина Трифонова: Надо отметить, что мир керамиста Бориса Тряпицына продолжается в его графике, акварели, есть у него прекрасные рисунки, офорты.

Борис Тряпицын: Я всем занимаюсь. В 2005 году на своей персональной выставке показывал и керамику, и графику, и акварели. Однажды Ваня меня спросил: могу ли я быть скульптором? И я слепил его голову, вот она.

– А почему глаза закрыты?

Борис Тряпицын: Потому что я все время говорю: «Ваня, что-то ты много спишь, работать надо!» (Смеется.)

– Борис Иванович, вероятно, такому художнику, как вы, сложно выныривать из своего особого мира в наш реальный?

Борис Тряпицын: Да нет – в реальном мире я просто живу, он меня не пугает. Но потом ухожу в какой-либо образ и быстро перевоплощаюсь. Когда я работаю, у меня необыкновенное ощущение легкости, я наслаждаюсь работой! Не поверите, вчера давал мастер-класс для преподавателей из области, учил их наминать глину, делать свистульки, домовых... Им так все это понравилось, они за работой и запели... (Смеется.) Поют и уходить не хотят!