Будущее в разрезе: путешествуем по Челябинску, в котором всё прекрасно

В день рождения Челябинска мы решили вспомнить обещания властей в разные годы, дать волю фантазии и представить, что бы случилось, если бы всё сбылось. А может быть, фантазия не так уж далека от реальности?

Челябинск. Исправлено и дополнено

Когда торопишься, всё раздражает. Раздражает парк, в котором я вечно плутаю до станции «Тополиная аллея». Раздражает бесшумность электромобилей. Раздражают квадрокоптеры доставки шаурмы.

Но больше всего раздражают понаехавшие. Все эта так называемая интеллигенция, все эти ученые, поэты и художники, от которых у станции не протолкнуться.

Я никак не избавлюсь от привычки отличать их по говору, вычленять вальяжную речь москвичей и округлые гласные жителей какого-нибудь Мышкина. От их гула холл станции содрогается в резонансе. Чего вам не жилось на родине, в ваших Мышкиных? Зачем вас потянуло на Урал? Ну да, здесь вам и работа, и природа, и горные лыжи. Здесь экология.

Приезжие активно «чёкают», стараясь сойти за местных, но я их всё равно отличаю. У коренных челябинцев лица другие, попроще что ли, поприятнее. В челябинцах, как ни крути, чувствует уральская стать.

У метро меня перехватывает разговорчивая девушка-промоутер, собирающая подписи против строительства второй очереди гелиостанции под Магнитогорском. По мнению активистов, она нарушает ареал байбаков, которые живут в степях у южной границы.

— Байбаков? — переспрашиваю я нехотя. — Сусликов что ли?

— Сурков.

— Ну раз сурков... — я касаюсь смартфоном её планшета.

— Аркаим принимает в год миллион иностранных туристов, и каждый увозит магнитик с байбаком. Представляете, если они вымрут из-за солнечных панелей? — объясняет мне Снежана, студентка ЮУрГУ из Красноярска, которая пишет диплом о челябинской экосреде.

На её планшете уже 14 тысяч подписей. Такими темпами сурки выиграют осенью губернаторские выборы. А я потерял ещё пять минут.

Мне стоило поехать на машине через Шершневский мост и Томинский заповедник, полюбоваться панорамой города, к которой не могу привыкнуть еще со времен саммита ШОС. Когда смотришь с моста на плотину, горизонт скалится белыми зубьями высоток со зданием конгресс-холла во главе.

Но за летние месяцы я отвык спускаться в промозглый паркинг, где ждут каршеринговые машины, и ноги сами несут к метро. Здесь можно шикнуть на приезжего («чё» надо говорить отрывисто, а «ё-моё» — протяжно). А можно посмотреть на больших экранах анонсы драмтеатра.

Ехать мне через всю агломерацию. Сначала — по Металлургической ветке до станции «Западный берег». Затем переход на линию «Городской бор» до станции «Колупаевка», где рядом с «Катюшей» поставили памятник Маршрутчику — бронзовый гражданин сидит на ишаке с протянутой назад рукой. Молодежь не понимает иронии и трет ишаку между ног на счастье, отчего между ног у ишака изрядно блестит. От Колупаевки по скоростной Еткульской линии можно добраться до самой Розы.

Толпа приезжих рассасывается на остановке «Институт стали и сплавов». В вагоне остаются несколько человек, в основном — туристы, которые торопятся на регистрацию шестичасового рейса из Калачево в Екатеринбург. Есть же любители полетать, когда «Сапсан» приходит в северный хаб минут на двадцать позже. Пижоны столичные.

В районе Синеглазово поезд на секунду выныривает из тоннеля, чтобы хвастливо показать гостям города таунхаусы, вписанные в береговую линию на скандинавский манер. Заморочились же. Раков развели, форель. Продают куда-то в Европу.

Если бы я не болтал с любительницей сурков, я бы почти успел. От вагона я мчусь к гребенке эскалатора и спускаюсь в длинный тоннель к парку экстремального отдыха «Коркинский». В его котловине свет становится приглушенным, а звуки съедает зелень.

Я бегу через смотровую площадку, откуда хорошо виден дайв-клуб и затопленный БелАЗ (главная достопримечательность), мимо трассы для скоростного подъема на холм, мимо каскадного сада цветов.

Запыхавшись, я озираюсь у кафе «Уголёк». Недовольная Алиса расхаживает в толпе. На спине у неё рюкзак с эмблемой спортшколы ЧЭМК.

— Пап, тебя просто смерть сколько можно ждать, — ворчит она. — Ты же полчаса назад выехал.

— Я же из центра выехал, — пытаюсь я обнять её.

Алиса выскальзывает из-под руки:

— Из центра до Розы — пятнадцать минут. Я уже час сижу.

— Ну сходила бы в зоопарк.

— Питона увезли, а остальных я видела.

Мы идем к выходу. Самый длинный в Европе эскалатор поднимает нас к железнодорожной станции «Карьер».

— А знаешь, раньше здесь добывали уголь и воняло на весь Челябинск, — отвлекаю я дочь от сердитых мыслей.

— Если бы воняло, тут бы не построили парк, — фыркает она. — Ещё вспомни, как у тебя горло болело, ты думал — ангина, а оказалось — воздух такой.

— Было дело.

— Ой, пап, может, хватит? Воздух — он и есть воздух. Ещё скажи, воду вы пить боялись. И фильтровали через уголь. И уголь брали прямо в этом карьере.

— Через уголь и фильтровали. Другой немного...

— Ой, ну всё!

До самого Еткуля она молчит, но уже на станции «Рыбный кластер» отмякает и вспоминает о выходных. Вот бы, мол, поехать в Бакал на этап чемпионата мира по многоборью.

— И вот бы наши победили, — подначиваю я её. — И заняли бы весь подиум.

Алиса оживляется:

— О, да! И я бы взяла у Пефтелева автограф...

— А его дед, кстати, был главой Челябинской администрации давно, когда всё ещё начиналось...

— Да? — удивляется Алиса. — Вот вы, наверное, здорово тогда жили. Такие люди. А теперь даже третье кольцо достроить не могут. Бардак сплошной.

— Ага. Круто жили, — смеюсь я в бороду.

— Ну я собираюсь в Бакал?

— Ага. Миелофон не забудь

— Пап, ну серьезно?

Ладно, помечтали — и хватит. Такой бред в голову лезет. Разошелся я. Не победят наши, конечно. Максимум, в тройку попадут. Смысл ехать-то? Целый час на поезде. Или всё-таки победят?

— Вот увидишь, победят, — теребит меня Алиса. — Ну победят. Они же обещали. Сам Пефтелев обещал. И Будровский. Ну едем?

— Ну раз Пефтелев и Будровский обещали, тогда наверняка, — соглашаюсь я. — Едем.