Как мама за дочку боролась...

Декабрь – мой самый любимый месяц в году. Именно в декабре три года назад случилось настоящее предновогоднее чудо. 22 декабря 2008 года ровно в полдень я, достаточно взрослая девушка 30 лет, летала по квартире в слезах и с боевыми криками радости Причиной столь бурного выражения эмоций стал звонок из опеки: «Вы можете ехать забирать ребенка!»

А началось все очень много лет назад. В далеком 1998 году я вышла замуж. Жили, любили друг друга, хотели ребенка. Сначала «старались» сами, потом – с помощью врачей, в итоге диагноз «бесплодие неясного генеза». Отчаяние и первые мои попытки поговорить про усыновление с мужем. В ответ – категоричное нет. Спустя восемь лет решаемся на ЭКО. Проходим – и безрезультатно. Ну а дальше все пошло совсем не так, в итоге – развод, а после него – год, который практически выпал из жизни.

В какой-то момент поняла, что я очень хочу, чтобы рядом со мной жил тот, для кого в сердце еще так много любви и нежности. И начала действовать: приобрела в ипотеку небольшую квартиру и ровно через год после развода, в сентябре 2008-го, пошла в опеку уже по новому месту жительства и начала собирать документы на оформление приемной семьи.

Все шло гладко как никогда. До определенного момента. В ноябре, меньше чем через месяц, я уже получила заключение из опеки о возможности быть приемным родителем (стараниям специалистов самой опеки по району, за что им огромное спасибо). Так как по нашему району деток нужного мне возраста не было, пошла вставать на учет опеки других районов.

Все время, пока готовилось заключение, я просматривала Федеральный банк данных (ФБД), смотрела девочек четырех-шести лет. Составила целый список более-менее похожих на меня: темноглазых да темноволосых. Видела и свою (пока еще будущую) малышку, подумала, до чего же славная, но не мой же типаж: белокурая да светлоглазая, да и по возрасту маленькая.

А дальше получилось так: дали мне в один день две разные опеки по направлению. Договариваюсь, еду в тот детский дом, что ближе. А когда подошла к зданию, поняла, что не могу и не хочу туда заходить. Солнце светит вовсю, мороз, тишина вокруг такая, аж звенит! А я стою как вкопанная и не понимаю, что происходит. Через минуту набираю номер второго дома ребенка, где мне разрешают приехать в течение часа.

Заведующая и главный врач показали мне личные дела трех девочек, дали информацию о них, о семье, рассказывают. Слушала их как во сне, было полное ощущение нереальности происходящего. А слова: «Мы вам сейчас их по одной приведем, а вы выберете» – еще больше выбили меня из колеи.

В длинный коридор из группы выводят девочку. Воспитатель показывает жестом, чтобы я пока шла за ними. Иду, а ноги подкашиваются… Девочка, белокурая, кудрявая и очень-очень маленькая, идет медленно и как-то покорно, что ли. Заходим в кабинет, в котором человек пять персонала. Все сидят вдоль стенки, малышку ставят посередине, я захожу следом. И ощущение, что в этом мире только я и это нежное и бесконечно испуганное личико, совершенно бледное от страха да и болезни. Беру на руки, слышу, как стучит сердечко, что-то говорю и так, разговаривая, сажусь с ней на диванчик. Моя девочка, прижавшись ко мне, засыпает прямо тут же. В это время заводят другую девочку, я знаками показываю заведующей, что больше никого смотреть не буду. Меня пытаются убедить, что посмотреть стоит, что другие девочки лучше, что у «моей» диагнозов куча и вообще «страшненькая» вырастет. Вздыхая над моей упертостью, начинают читать диагнозы. Вот честно, хорошо, что я на тот момент была абсолютным профаном по части всяких болезней и диагнозов, потому как сейчас я иногда достаю нашу медкарту и читаю, как страшилку какую-то, и не знаю, рискнула бы я так во второй раз. «Настя, два года два месяца, рост 79 сантиметров, а вес семь килограммов, девочка очень тихая, но с характером», – звучит официальный голос. И я, ни капли не сомневаясь, подписываю согласие.

Через неделю (все это время я приходила к Насте) специалист опеки по месту нахождения ребенка вызывает меня к себе и заявляет, что они мне ее не отдадут и дом ребенка «не имел права вам ее показывать, так как у ребенка нет статуса». А затем уже в процессе нашего «милого» разговора прямым текстом сообщила, что ребенок «предназначен» для другого человека. Сказать, что я в шоке – не сказать ничего. Лечу на работу и сразу же в Интернет на поиски законов, дружественных форумов, чтобы найти любую зацепку и забрать дочку.

Спасибо еще раз огромное всем-всем-всем, кто дал мне четкие и дельные советы, как действовать, кто поддержал и не дал усомниться в успехе и выиграть это сражение. Средств противник не выбирал, вплоть до давления на персонал дома ребенка и мою опеку, утерю документов и постановку еще одного «страшного и неизлечимого» диагноза. Но это им не помогло...

22 декабря 2008 года вместе с братом на машине с цветами для персонала и одеждой для ребенка я помчались за своей красой. Мы быстро прошли все формальности: нам – документы, мы – подарки. Выводят мне мою малышку. Настена ничего не понимает, глазами хлопает, в меня вцепилась. Вокруг дети из группы, персонал. Я от страха не помню, как одела ее (уже дома обнаружили, что костюм был одет наизнанку, про сапоги зимние мы вообще забыли). Брат берет Настюшу на руки, и мы со всех ног несемся в машину. В окно машут воспитатели, и смотрят, расплющив носы о стекло, ребятишки. Вот так и началась у нас новая жизнь…

Настя – моя дочка до последней клеточки. Даже в еде с самого начала все те же «некоторые странности». Только я теперь искусственно кудрявлюсь, а Настя начала темнеть. И нам постоянно говорят, как мы похожи.

Мои родители, семья брата и все друзья приняли дочку так, будто она у меня родилась, только сразу двухлетней. Дочка – самая залюбленная внучка и племянница, иногда даже приходится вмешиваться в этот процесс, а то избалуют совсем. Все мое близкое и не совсем окружение и в первые дни, и сейчас просто завалило нас подарками, игрушками, помощью и, что самое ценное, своим вниманием и любовью.

Были и сложные моменты, ведь они могут случаться в любой семье. Где-то через полгода, когда схлынула эйфория, наступил некий кризис. Может, это была адаптация. Но сначала я совершенно не могла понять, что происходит. Пришлось работать над собой, и я делаю это до сих пор. Многого от себя я вообще не ожидала, и это пугало. Тяжело было и одной. Бабушка, дедушка далеко, а когда ребенок маленький, температурит, его не с кем оставить, а тебе надо бежать за лекарствами и едой... Наваливалась безысходность.

У Насти адаптация проявлялась, наверное, как у всех: полгода она не давала себя обнимать, становилась столбиком, движения были все механические, еда уничтожалась вся, что была в поле зрения, палец мы сосем до сих пор. Ну а диагнозы, кстати, нам почти все сняли. То, что осталось, не так страшно, ведь не бывает же совсем здоровых, бывают недообследованные.

В общем, краткие итоги: сейчас нам пять лет. Настя – уверенная в себе барышня с целой кучей обожателей и почитателей. Ходим на фигурное катание и танцы, занимаемся дополнительно в «маленькой» школе и по развитию догнали своих сверстников. Хохотушка и болтушка оказалась та еще, а уж актриса… Очень ласковая и нежная и в то же время к поставленной цели идет невзирая ни на какие преграды.

И еще… Как только Настюша приняла меня, свой дом и эту жизнь, она по тысяче раз в день задает один вопрос: «Мама, а ты меня любишь?» И я отвечаю по тысяче раз в день: «Люблю! Люблю больше всех на свете!» И я очень верю, что настанет день и дочка моя поверит, что ей нечего больше бояться и что есть в мире мамина любовь, с которой ничего не страшно.

Ольга Т.