Павел Ходаев: ода обочине

Жара. Мастерская под крышей челябинской многоэтажки – словно раскаленная сковорода, но ее хозяин невозмутим – покуривает трубочку, склонен к философии. Павел Ходаев – один из художников, основавших в Челябинске известную группу «Традиция». По словам искусствоведа Галины Трифоновой, выставки «Традиции» вызывали в конце ХХ века огромный интерес: «Аникин, Ходаев, Качалов, Латфулин и раньше заряжали наши областные и городские выставки – все шли смотреть прежде всего на их работы. Это свидетельствовало о том, что художники находятся в постоянном развитии, движении. Это так зажигало!»

Павел Ходаев: Сейчас как раз готовлюсь к новой выставке с названием «Цветы на обочине», которая состоится в картинной галерее. Давно заметил, что самые красивые цветы растут на обочине. Вот работа, которую я сделал в 59 лет. Видите, верстовой столб – 59-й километр. Жаркий июль. Цветут травы.

Галина Трифонова: Если говорить о дороге жизни, то у всякой дороги есть обочина. Посмотрите, как видит это живописец, для которого цвет – жизненное начало. Форму рождает цвет: светлая гамма, цветочная, пробуждающая радость. И мы можем наблюдать, как под кистью художника происходит преобразование мира – от конкретного к абстрактному.

– Судя по цветовой гамме, настроение у художника в то время было замечательное?

Галина Трифонова: Да, это зрелый период в творчестве и жизни художника – все пульсирует, цветет, все в некоем равновесии внутреннего мира художника и окружающего мира. Во всем ощущается присутствие целой своей системы авторского видения.

Павел Ходаев: Все верно. Это слияние состояния внутреннего и происходящих событий. Вот одна из первых моих «обочин».

– Что символизирует этот полосатый оградительный шлагбаум – границу между человеком и природой?

Павел Ходаев: Это, конечно же, намек на конфликт человека и природы. Крашеная железяка среди всей этой роскоши иван-чая, который волнуется под ветром, демонстрируя все свои краски... А если живописец взял краски, то он должен выжимать из них ту энергию, которую они в себе хранят.

Галина Трифонова: Все, что делает художник, должно быть внутренне оправданно.

Павел Ходаев: Без этого я вообще не могу приступить к работе.

– Павел Петрович, как возникают сюжеты будущих картин?Павел Ходаев: Вот, когда дрова рубят, летят щепки. И вдруг ты обратил внимание на одну из них – необычную и очень красивую в этой своей необычности. Так и темы порой возникают. Всегда, делая большую работу, я рядом держу малые холсты, чтобы, когда возникнет эта «щепка», зафиксировать ее на малом. Порой она бывает важнее того, что было планомерно задумано. Поскольку я не могу порой ясно и четко определить горизонты, стараюсь их и не обозначать. А потому хочется придать объективность тому, что делаю. Это скучно звучит. Но это так. Вот Пушкин напишет даме в альбом стишок и это становится достоянием всего общества. А какой-нибудь Самоделкин напишет, стишок останется достоянием лишь той дамочки. Потому что он субъективен и не может подняться на объективный уровень. Пока не преодолеешь субъективности, ничего не получится. Самовыражение – вещь опасная. Однажды Сезанна спросили: «Вы не хотели бы попробовать еще что-то?» На что он ответил: «Я вынужден делать то, что должен».

– Как это понять – что должен?

Павел Ходаев: Значит, не смогу делать того, что против моих понятий и убеждений. Считается, что живопись – сплошное чувство, а я считаю, что это сплошной рассудок, бесконечное конструирование.

– Скажите, есть прототип у вашей дамы с букетом?

Павел Ходаев: Конкретная героиня? Нет. Меня мало интересуют люди конкретные. Меня больше всего интересуют образы. Моя дама в шляпе. Шляпа позволяет человеку провести границу между миром собственным и внешним. Человек сразу становится защищенным от всего внешнего. Я стремился создать определенную температуру под этой шляпой. Женщина рассматривает свой букет. Все чаще меня стала занимать тема созерцания, и все чаще она возникает в работах. Эстетическое наслаждение – важная составляющая личности.

Галина Трифонова: Мне показалось, что дама в шляпе – посвящение Павла Петровича своим любимых французским и испанским художникам. Здесь столько наслоений от искусства впечатлений: от раннего Пикассо, испанских художников, которые часто изображают даму в мантилье, какие-то кубистские вещи... Это не подражание, а посвящение любимым художникам Франции и Испании.

Павел Ходаев: Остается только разобраться – хорошо это или плохо?

Галина Трифонова: Это ново, раньше у тебя не было таких работ. Хотя раньше любимым мотивом Павла Ходаева была девушка у окна. Много было вариаций этого мотива: голова женщины с косой. Девушка смотрит в окно.

– У вас очень много вариаций с забытым горожанами или даже неизвестным им образом – поленницей дров. Это тоже важная для вас тема?

Павел Ходаев: Это «фугетта» на основе поленницы.

Галина Трифонова: Посмотрите, в спилах поленьев заключено движение: вертикальное, круговое, крестообразное. И все это пробуждает мысль. Есть срез дерева. Кольца дерева. Наслоение многих и многих ассоциаций. За счет этого картина охватывает человека воспоминаниями, былыми ощущениями. Но, самое главное, что мне нравится в работах художников группы «Традиция» (и это, при всей разности, их сближало), что они основываются на живых и чувственных воспоминаниях пережитого. И это близко людям нашего поколения, это поколенческое. Мы жили в этом мире, у нас есть внутренняя духовная связь с ним, понимание цельности жизни как таковой. Это богатое смыслами понятие.

Павел Ходаев: К одной из выставок я сделал целую серию таких работ, которые пронизаны темой дня: утро, полдень, закат, сумерки, и, наконец, пепел – конечная субстанция поленницы. Интересно наблюдать изменение структуры дерева. Здесь речь идет о множестве вещей и событий, о времени…

– Коллекционеры интересуются вашими работами?

Павел Ходаев: Интересуются. Большей частью люди просвещенные и «живые».

– Сложно художнику в мире потребления сохранить себя, не стать угодником потребностей обывателя?

Павел Ходаев: Это непросто, сейчас не в моде «служение искусству».

– Время и вас размывает?

Павел Ходаев: Меня размыть невозможно. Хотя, конечно, очень сложно найти в себе силы, чтобы остановиться и подумать, когда толпа бежит, не впасть в массовый психоз. Художник ХХ века Пауль Клее говорил: «Всему, что ни происходит в этом мире, я должен дать личную оценку». Согласен с ним. Другой вопрос – способен ты это сделать или нет – дать отрицательную оценку в то время, когда весь мир восхищается. Но, когда я стою у мольберта, мне весь мир может противоречить, я никого не услышу. Потому что здесь я решаю свои проблемы, преодолеваю свою косность, свои невозможности. Всякая работа на холсте – преодоление. Это работа и мозга, и души. Пока она есть, можно жить. В жизни первично желание во всем, даже Богу оно нужно было, чтобы сотворить мир. Самое страшное, когда желание исчезает. Дефицит желаний останавливает все, всю человеческую деятельность.

– В ваших работах – результат созерцания. Это качество приобреталось с летами или было свойственно вам с детства?

Павел Ходаев: С детства любимым занятием было наблюдать. Наверное, этому способствовала моя деревенская жизнь – бесконечные рыбалки в одиночестве, до сих пор во мне живут эти солнечные блики от воды, это счастье от всего, что видел я днями детства.

– Память хранит те краски?

Павел Ходаев: Не только очевидные картины, которые, конечно же, вспыхивают в памяти. Однажды я кого-то ждал возле дороги, а рядом – трава, которую в народе называют «березка», она цепляется за все и тянется вверх, вся усыпанная мелкими цветочками, я сорвал листик этой «березки», размял пальцами и этот запах напомнил мне далекое детство… Любой человек обладает огромным количеством способов помнить, вынимать со дна памяти множество казалось бы ушедших впечатлений. Другое дело, что изобразить на холсте все невозможно. А еще я очень люблю запах красок. Люблю смешивать краски. Иногда, когда устану, думаю: каким бы я был первоклассным маляром, смешивал бы краски в ведрах... (Смеется.)

– Как художнику живется в городе?

Павел Ходаев: Живя в городе, всегда старался избегать толпы, тусовки, а сейчас – тем более… Но город – это возможность встречи с единомышленниками, с людьми, которые тебя понимают, тебе интересны.

– А в мастерской можно окружить себя холстами, где тоже повторяются сюжеты деревенской жизни.

Павел Ходаев: Вы о «Прелюдии 48»?

Галина Трифонова: Павел Петрович так называет эту работу, а я называю «Сенокос». (Смеется.) Она фактурная очень. Это тоже давний мотив, появившийся в 70-е годы, но и сегодня художник с ним работает. Очень любопытная фактура, как будто написано на стенах романского храма.

Павел Ходаев: Мне хотелось превратить холст в фактуру льна, выгоревшего на солнце, и вот получилась такая фактура. Это старая работа, я ее переписал. Хочу сделать эту выставку с глубокой ретроспективой.

– Почему этот мотив так важен для вас?

Павел Ходаев: А что можно взять из городской жизни? Если вы когда-нибудь бывали на сенокосе, то знаете, что это такое – сколько всевозможных ярких мгновений! Вот обернулась бабонька с граблями, а в этот момент бирюза с небес как хлестанула, что озарила весь ее облик.

Галина Трифонова: Да, пронзительно-бирюзовый цвет.

Павел Ходаев: И вот та же самая тема. Но это посвящение конкретному человеку.

Галина Трифонова: Это очень лаконичная, замечательная вещь.

– А забор ваш – символ сегодняшнего дня?

Павел Ходаев: Ненавижу глухие заборы. Человек должен видеть мир вокруг и его должны все видеть. Глухие заборы вызывают скуку. Эту работу я назвал «Сад желаний». Этот сад способен пробиться через все преграды.

Галина Трифонова: Это очень графичная на первый взгляд работа, но посмотрите, какие рельефы, как все это буйно цветет и стремится проникнуть сквозь преграду. Во-первых, форма полотна – квадрат, то есть устойчивый кусок бытия. Доски забора какие фактурные, благодаря этим неровностям, необработанности – они повторяют форму стволов деревьев, которые были распилены, и сохраняют их живую пульсацию. Забор работает как реальный предмет, к тому же, он повторяет величину реального пространства. Если вы встанете рядом, то поймете, что это действительно высокий забор, через который трудно заглянуть.

И художник настолько точно обозначил границу реальности – плоскости и пространства. И удерживает ее, хотя такая граница представляет собой «лезвие ножа». Мы бежим, бежим и жизнь уже на склоне, а мы все время подчинены долженствованию. Когда же наступит время созерцания и осмысления? Такое же ощущение возникает, когда смотришь на ходаевские поленницы.

Павел Ходаев: Дело в том, что мы порой так и не можем ответить на вопрос – зачем живем? Чтобы ощутить какой-то миг счастья? Я вот теперь понимаю, насколько бездарны все эти формулы типа: жизнь – это подвиг. Возможно, если учесть, что нас никто не спрашивал: хотим ли мы появиться на свет? Помню, как мой дед после обеда торжественно ложился на лежанку, чтобы вздремнуть. И перед этим говорил непременно: «Господи, Господи, и когда я умру?» А я, собираясь на рыбалку, возмущался про себя: «И чего это ему так умереть охота?! Ведь какая красота: сейчас кузнечиков наловлю и хариусов пойду ловить! А он все о смерти». Теперь-то я понимаю, что порядочному человеку жить на этом свете очень трудно. Дай ему 300 лет жизни, он откажется.

– Павел Петрович, вы считаете себя успешным художником?

Павел Ходаев: Для меня важно быть не «успешным», а настоящим… А результаты творчества добываются в бесконечной работе «по-черному», в стремлении к сути. Отношу себя к чернорабочему в творчестве.