Наталья Сафронова, заведующая отделением реанимации ЧОКБ: «На правильное решение есть только считаные секунды»

Когда человек попадает на операционный стол или в экстренном порядке, или в плановом, но с очень тяжелым заболеванием, то за удачно проведенное вмешательство он благодарит хирурга. Редко кто из больных задумывается, в чьих руках на самом деле была его жизнь во время операции. А кто был рядом в то время, что он провел в реанимации? Анестезиологов-реаниматологов часто называют врачами-невидимками. Вклад в успешный исход операции они вносят колоссальный, и любой хирург это подтвердит. Они настоящие бойцы невидимого фронта, которые ежедневно спасают жизни людей, но остаются в тени.

Заведующая отделением реанимации ЧОКБ Наталья Сафронова – из их числа. Более 20 лет она проработала анестезиологом-реаниматологом, спасла тысячи жизней. Накануне Дня анестезиолога-реаниматолога, который отмечается 16 октября, она справила свой личный юбилей. Коллеги отзываются о ней, как о добром товарище, справедливом начальнике и настоящем профессионале своего дела. К каждому подчиненному она старается найти свой подход. Кроме того – идейный вдохновитель всех мероприятий: однажды вывезла в Турцию отдыхать почти всех своих анестезиологов с семьями. Она же и хранительница традиций, друг и товарищ, готовый всегда прийти на помощь. Такой ее видят каждый день врачи. Теперь и у больных, жизнь которым спасает доктор Сафронова, есть шанс узнать ее не только как высококлассного специалиста.

– Наталья Николаевна, почему вы пришли в медицину? За романтикой? По зову династии?

– Ни то, ни другое. Выбор я сделала в шестом классе, когда мама принесла трилогию Юрия Германа «Дело, которому ты служишь». После того как она ее прочитала, книга перекочевала ко мне, и я буквально проглотила ее. Судьба доктора Владимира Устименко так потрясла меня, что я твердо решила: буду врачом. Школу я окончила с золотой медалью и скрупулезно выбирала, в какой вуз поступать. Выбор пал на МГУ, и я поступила на факультет биологии-2: «социальный дарвинизм и генетика». Через три месяца поняла, что это не мое. Я забрала документы и на следующий год поступила в Ивановский государственный медицинский институт имени Бобнева, где проучилась три года.

– Почему именно Иваново? Вы могли бы остаться в Москве.

– Институт я выбирала по жребию. Написала на десяти листочках названия десяти самых лучших медвузов СССР и вытянула один. Им оказался Ивановский мединститут, и я ни дня не жалею, что училась в нем. Там была очень хорошая теоретическая школа, уже в 80-х года был тестовый контроль, всех студентов буквально с первых дней учили врачебному мышлению.

– Что это значит?

– К нам обращались по имени-отчеству, вырабатывали уважение к себе, хорошо преподавали деонтологию, то есть медицинскую этику общения с пациентами и коллегами. Одним словом, там был очень хороший научно-методический подход к обучению, который позволял проводить его максимально эффективно.

– Но вы вернулись в Челябинск.

– Да, с четвертого курса я училась уже в нашем мединституте, где была замечательная клиническая база. Конечно, я стала заниматься наукой, была членом ученого совета от студентов. Мы вместе с Евгением Полтораком представляли студенчество: он – от пятикурсников, я – от четвертого курса. Тогда же, на четвертом курсе, я пошла работать в отделение реанимации дорожной больницы.

– Почему именно в реанимацию?

Это довольно интересная история: мы пошли устраиваться медсестрами в лор-отделение, но там старшей сестры не оказалось на месте, и нас приняли в отделение реанимации, потому что там старшая сестра как раз была. И вот 3 апреля 1987 года началась моя карьера реаниматолога. Три года я работала там, пока была студенткой, потом проходила интернатуру в дорожной больнице, потом шесть лет отработала врачом там же, а после перешла в областную, где и работаю по сей день уже 17 лет.

– Однако специализация «реаниматолог», впрочем, как и «хирург», считается мужской. Почему выбор пал именно на нее?

– В то время ассистентом кафедры госпитальной хирургии был Борис Яковлевич Борисов, который очень щепетильно относился к своим должностным обязанностям. И как преданный своему делу хирург, и как правильный ассистент кафедры, он обходил реанимации рано утром, когда только-только заканчивается ночная смена, без четверти восемь. Пока мы сдавали посты старшей сестре, он осматривал больных. И вот, когда я училась на пятом курсе, в один из таких обходов он, пробегая мимо меня, внезапно остановился и спросил: «А что, Наташа, вы реаниматологом хотите быть?» До сего момента я намеревалась стать хирургом, но после этого вопроса задумалась. И чем больше я думала, тем яснее понимала: да, хочу стать реаниматологом.

– Чем отличается специальность «анестезиолог» от специальности «реаниматолог»?

– У реаниматолога больше времени на раздумья, у него есть пять-десять минут, иногда несколько часов, чтобы уточнить диагноз и выбрать правильную тактику помощи. У анестезиологов счет идет на секунды, поэтому опыт очень важен в нашей работе. Если говорить о наркозе, то это состояние, грубо говоря, между жизнью и смертью. Человек совершенно не владеет собой, он полностью зависит от твоих действий. И на решение любой критической ситуации дается две, максимум пять минут. Поэтому анестезиолог должен быть резвым и даже резким. Наверное, нашим домашним с нами непросто, но анестезиологи – товар штучный, нас надо беречь.

– Синдром профессионального выгорания у вас, наверное, наступает быстрее. Как с этим боретесь?

– Постоянная ответственность не просто за здоровье, но и за жизнь больного накладывает негативный отпечаток на нервную систему любого врача-анестезиолога. Конечно, каждый снимает стресс своим способом. К сожалению, многие начинают пить, у многих стрессы на работе приводили к распаду семьи. Но работа теперь определяет и уровень зарплаты, то есть чем больше и лучше поработал, тем больше получил за это денег. И я стала замечать интересную тенденцию: чем выше у анестезиолога зарплата, тем менее он становится подвержен каким-то пагубным привычкам, тому же алкоголю. Это не только у молодых врачей наблюдается, но и у анестезиологов со стажем. Получается, что экономическая составляющая предопределяет и психологическую стабильность, и социальную даже, потому что семейный быт тоже не страдает. Кроме того, от этого выигрывает и коллектив, потому что плечо друга, коллеги – очень важный аспект в работе. Когда тебе нужна помощь, а такие моменты случаются у каждого анестезиолога, каким бы опытным и высококлассным специалистом он ни был, то на зов бегут все!

– В подчинении у вас более 80 человек. Сложно управлять таким коллективом?

– Если каждого понимать, если принимать особенности его характера, знать профессиональные секреты, то будет легко – и в общении, и в работе. Но моменты бывают разные, и иногда я чувствую себя воспитателем в детском саду, иногда играющим тренером, иногда коллегой, стоящим на одной ступени с лишь формально подчиненным. В работе ко всем у меня единственное требование – добросовестное исполнение своих обязанностей. Меня так учили, и я стремлюсь так работать. Не терплю халтуру в любом проявлении.

– Какая же из перечисленных вами ипостасей самая трудная?

– Играющий тренер. Бывают моменты на дежурстве, когда какой-то сложный случай, а ты понимаешь, что тебе не с кем посоветоваться, потому что ты – главный, ответственный за дежурство. Но я считаю, что учиться никогда не поздно, никогда не вредно, и мне всегда приятно это делать. Поэтому я стараюсь бывать на всех съездах, конференциях, общаться с коллегами. Кроме того, я сама люблю организовывать подобные вещи, потому что они позволяют поднять свой профессиональный уровень, ведь приходится освежить знания, перечитать литературу, искать какие-то новинки. Книги по анестезиологии очень дорогие, и выходит их не так много, но как только появляется какая-то новинка, мы сразу стараемся ее приобрести.

Кроме того, я занимаюсь наукой. Поскольку я много лет работаю в гнойной хирургии, то изыскания провожу в области сепсиса. Научная деятельность – это другой стиль жизни. Ты много читаешь, систематизируешь полученные знания, раскладываешь в голове по полочкам, и это выстраивает характер твоего мышления. Оно становится четким, ты начинаешь формулировать мысли ясно и просто. Кроме того, в любой свой доклад в пятиминутках после дежурства я стараюсь вложить какую-то новую информацию, которую я почерпнула из литературы или которую вывела в результате собственных изысканий. Это, безусловно, обогащает меня как личность и как профессионала.

– А чему-то, что выходит за рамки профессиональной подготовки, тоже приходится учиться ?

– Каждый день это происходит. Общение с больным и, что самое трудное, с их родственниками. Особенного когда больной в тяжелом состоянии. Каждый такой разговор – это маленький экзамен по психологии для меня. Надо так донести информацию, чтобы и надежда сохранилась, и людей не обидеть, зря не огорчить, и очень часто в силу занятости приходится делать это быстро.

– Есть ли какие-то приемы, как правильно разговаривать с родственниками больного?

– Нет, в каждом случае надо подходить индивидуально. Кому-то лучше выдать сухую информацию, определив степень тяжести сознания больного. Как правило, так надо говорить с родственниками, которые не очень-то горят желанием знать, что случилось с их близким и как ему помочь. Но если с позвонившим, а родные больных часто звонят нам, потому что не у всех есть возможность приехать в Челябинск, есть контакт, если он действительно болеет душой за своего родственника, то информацию можно выдать более полную.

– И как узнать, болеет человек душой за своего близкого или нет?

– Если судьба больного небезразлична, то родственники, как правило, задают много вопросов. Они просто сыплются, как из рога изобилия. Иногда эти вопросы кажутся врачу абсурдными, иногда они не относятся к его компетенции, но надо иметь терпение объяснить людям, что от них требуется, и каким образом они могут помочь больному. Вот когда с одной стороны есть беспокойство, а с другой – терпение, то диалог состоится.

– У вас большое отделение. Как вы распределяете, кто из анестезиологов в какую операционную идет на дежурство?

– Конечно, я стараюсь учитывать интересы самих анестезиологов. У кого-то очень хорошо получаются регионарные методики, кто-то умеет найти подход к тяжелым больным, один – опытный врач, а другой – недавно из интернатуры. Все надо учитывать и распределять врачей так, как будет полезней им, а значит, и пациентам. Конечно, анестезиолог должен быть многопрофильным, и в любой момент уметь подменить коллегу, но все-таки лучше учитывать то, что человек делает с душой и интересом.

– В распоряжении врачей столько современной аппаратуры, которая и дозу препарата регулирует, и состояние пациента мониторит. Значит ли это, что анестезиолог, как профессия, скоро уйдет из медицины?

– В основе работы любой аппаратуры всегда будет человек. Да, техника облегчает работу, упрощает некоторые моменты, но полностью заменить квалифицированного врача она не в состоянии. Ведь аппаратуру нужно правильно запрограммировать, чтобы она помогала, а не усложняла процесс. И чем сложнее и точнее техника, тем глубже и обширней должны быть базовые знания человека, ею управляющего, потому что аппаратура тоже предъявляет свои требования. Так что ни анестезиологов, ни хирургов никакие машины не заменят.

– Как отдыхают анестезиологи-реаниматологи?

– Как все. Многие занимаются спортом, выезжают на природу не только всей семьей, но и всем коллективом. Ежегодно в конце апреля – начале мая молодежь нашего отделения, а это человек 30, ездит на рыбалку, возвращаются – хвастаются уловом.

– Люди, которые вместе работают, не устают друг от друга, чтобы потом еще и вместе отдыхать?

– Наша работа настолько спаивает нас, что мы становимся единой даже не командой, а семьей. И если бы мы уставали друг от друга, мы бы просто не смогли работать. У нас люди подбираются таким образом, что мы не ненавистны друг другу. Мы просто знаем особенности каждого, учимся с ними считаться и потому слаженно работаем. Ведь коллектив – это не террариум единомышленников, это живой организм, где все должно быть в гармонии, где не должно быть скандалов и противостояний.

– А как лично вы отдыхаете?

– У меня зимнее хобби – лыжи, летнее – велосипед. Каждую осень я ставлю себе задачу: проехать на лыжах 100 километров. А каждое лето я проезжаю 200 километров на велосипеде. Можно делать это в компании, можно в одиночестве, но свою норму я должна выполнить.

Еще очень люблю путешествовать. В России, кроме Дальнего Востока, я была практически везде. Ездила за границу – в Португалию, Францию, Италию, Хорватию, это если не считать Египта и Турции.

– Почему вы их не считаете?

Я не люблю пляжный отдых, когда валяешься и ничего не делаешь. Я люблю активно проводить свободное время – всегда езжу на экскурсии, много гуляю, посещаю музеи, храмы, другие достопримечательности. Кроме того, я практически с детства за рулем и люблю путешествовать на машине.

– Со скольки лет вы водите?

– В моем анамнезе была сначала мотошкола. (Смеется.) У меня есть даже первый взрослый разряд по мотогонкам. Поэтому как только по законодательству стало можно водить машину, я сразу села за руль. Вожу до сих пор и очень люблю это дело. Отдыхаю за рулем.

– Вы родом из Златоуста. Вам, наверное, часто приходится ездить домой по трассе М-5, которую называют «дорогой смерти». Становились ли вы свидетелем аварий на этой трассе?

– Не только становилась, но даже и оказывала помощь пострадавшим. Я ведь врач! Это мой долг. Иногда бывало, что приходилось самой везти пострадавшего до ближайшей больницы, когда еще не было той системы оказания помощи, какая есть сейчас вдоль трассы М-5. Я считаю, это большое достижение, потому что шансы спасти людей возрастают. Однажды мне пришлось с улицы Доватора везти к нам в больницу двух мальчиков 9 и 11 лет, которых сбила «Волга».

– По работе вы тесно связаны и с хирургами. С ними как складываются отношения?

– Мы с ними дружим. Не со всеми, но с большинством. Часто вместе отмечаем День медицинского работника, выезжаем на отдых за границу. Я считаю, что это хороший способ узнать друг друга получше, с новой стороны. От такой дружбы выигрываем не только мы как профессионалы, но и наши пациенты.