В канун Нового года члены Госсовета России (в том числе и губернатор Челябинской области) собрались на круглый стол, темой которого стало повышение инвестиционной привлекательности регионов. Заседание проходило в Калуге – именно эта территория считается одним из российских лидеров по привлечению инвестиций в экономику. Достаточно вспомнить, что здесь работают заводы «Фольксваген», Kraftway, «Самсунг Электроникс Рус Калуга», «Пежо Ситроен Мицубиси Автомобили Рус» и так далее. Опыт Калужской области положен в основу стандарта создания регионального инвестиционного климата – и уже с 2013 года этим документом будут руководствоваться все субъекты РФ.
О том, какие инновационные направления в регионах наиболее перспективны, что должны делать региональные власти и как менталитет влияет на привлечение инвестиций, исполнительный директор «Ассоциации инновационных регионов России», основатель фонда содействия развитию малых форм предприятий в научно-технической сфере Иван Бортник рассказал журналистам – участникам семинара «Модернизация России», организованным Клубом региональной журналистики.
Инновационные сны и явь
– Иван Михайлович, в нашей стране много говорят про модернизацию и инновации, но элементарные предметы быта, которые можно производить здесь, в России, мы продолжаем завозить из-за рубежа... Выходит, ни инвестиции, ни модернизация не помогают?
– Сейчас каждый губернатор просыпается с мыслью об инвестициях. Потому что инвестиции – это деньги, это налоги, причем быстрые. К примеру, в компании «3М» (одна из международных корпораций, по которым рассчитывается индекс Доу Джонса – индикатор американского фондового рынка, – Прим. автора) сказали, что обычно завод они строят за полгода, в России же на это пришлось потратить три. Для них это было ЧП, основание для того, чтобы вообще больше в Россию не приходить. Насилу уговорили...
Когда мы проводили в Новосибирске инновационный форум Interra, немцы сказали: «Коллеги, вы только, не дай бог, не начните подводить итоги инновационной деятельности раз в квартал. Это процесс о-о-очень долгий». Они показывали графики – отдача от инновационных проектов обычно начинается после пяти-десяти лет. Но губернатор, которому нужны деньги на ремонт дорог, улучшение социальных условий жизни, модернизацию школ, больниц, и которому говорят, что ресурсы надо направлять на инновации, наверное, задумается о том, когда же он вернет эти деньги. 10 лет – это очень долгий срок для губернатора. (Улыбается.) Поэтому для того, чтобы просыпаться с инновационной мыслью, надо быть фанатом, надо верить или иметь такой уровень развития республики/региона, когда простым увеличением объема инвестиций и налогооблагаемой базы мало что достигается.
– Вы считаете, что процесс привлечения инвестиций зависит только от личности руководителя региона?
– Да, конечно. Чем Калуга отличается, к примеру, от Тульской области? Да ничем. Но у Анатолия Артамонова (губернатор Калужской области, – Прим. автора) головная боль – уже не об инвестициях, он за несколько лет их привлек много – примерно по миллиарду евро в год. Там практически очередь из инвесторов. У них закончился период инвестиций и начался период инноваций. Если их не будет, темпы роста упадут, останется просто сборочное производство без собственных разработок. Сейчас одна из самых больших проблем Калуги – утечка кадров. Продолжают уезжать те ребята, которые были заняты в науке, в высокотехнологичном производстве. Они все в Москве. И подоходные налоги платят в столице. Поэтому одна из экономических проблем, которую там сейчас пытаются решить, – это проблема перевода подоходных налогов в Калужскую область.
Родился 9 мая 1940 года в Серпухове Московской области. В 1963 году окончил Московский энергетический институт по специальности «инженер-электрик». С 1962-го по 1966 годы трудился инженером в этом институте. Затем до 1987 года работал во Всесоюзном энергетическом институте им. Ленина: начальником лаборатории, заведующим отделением, замдиректора и генеральным директором. С 1987 по 1992-й годы – зампредседателя, первый зампредседателя Госкомитета СССР по науке и технике. В период с 1992 по 1993 годы работал заместителем министра науки, высшей школы и технической политики РФ. В 1994 году основал Фонд содействия развитию малых форм предприятий в научно-технической сфере. С 2010 года исполнительный директор Ассоциации инновационных регионов России (в нее входят 12 субъектов России, которые активно занимаются инновационным развитием). Доктор технических наук. Лауреат премии правительства РФ в области науки и техники. Автор двух книг и более сотни статей и докладов.
– Когда говорят о привлечении инвестиций, упор обычно делается на приток иностранных денег. А всем ли регионам нужны именно заграничные вливания или можно обойтись своими силами?
Некоторые регионы не очень-то и заинтересованы в притоке иностранных инвестиций. Возьмем Красноярск, например. Во-первых, далеко, а, во-вторых, они достаточно богаты, у них довольно приличный оборот валового регионального продукта – около триллиона рублей, есть богатые местные инвесторы. Зачем им, в конце концов, обязательно упираться в иностранные инвестиции? Поэтому они сейчас начинают развивать Сибирский федеральный университет, договариваются с Роснефтью и перетаскивают их R&D-центр. Такие регионы на самом деле движутся в правильном направлении.
От сырья к технологиям
– Экономисты говорят, что Россия страдает «голландской болезнью». И все проблемы от этого.
– «Голландская болезнь» – это состояние экономики, для которого характерны два симптома. Первый – увеличение добычи и экспорта сырья. Второй – уменьшение объемов отечественного промпроизводства. Другими словами, «голландская болезнь» – это когда экспорт сырья гасит развитие национальной экономики. Мы двигались по такой модели управления экономикой и страной: есть сырье, продаем – и хорошо. И деньги для решения социальных, научных, образовательных и прочих проблем у нас есть. Мы вышли на ВВП примерно в полтора триллиона долларов. И сейчас добываем где-то в районе миллиарда тонн условного топлива. Если все это топливо продадим на экспорт, то получим 600 миллиардов долларов. Между тем в США ВВП составляет 14-15 триллионов долларов, в Китае – в районе 10-12.
– То есть мы не сможем приблизиться к этим странам по уровню ВВП только за счет нефтегазового сектора?
– Конечно. Но есть и другой вопрос: нужны ли Западу ресурсы России? Наша роль в их энергетических ресурсах – всего 20%. И если они к 2020-му году сделают 20% энергосбережений, то, в принципе, обойдутся без нас. И мы можем оказаться в ситуации, когда наши нефтегазовые ресурсы если не совсем будут нужны, то, мягко выражаясь, совсем не будут дефицитны. Вы же видите, что за один год США превратились из страны-импортера энергетических ресурсов в страну-экспортера. Они добрались до сланцев и оттуда стали качать попутный газ. То же самое сейчас происходит в Польше, правда, их ограничивают проблемы борьбы за окружающую среду. В принципе этих источников сейчас довольно много. Мы эту волну в России просто прозевали.
– Но наши энергоресурсы помогли стране справиться с кризисом 2008 года.
– Нам легко было проходить первую волну кризиса, потому что пока Западу нужны эти ресурсы. Мы довольно легко проскакиваем и вторую волну кризиса. Но это не гарантия от третьей и последующих волн. Я уж не говорю о возобновляемой энергетике. Запад очень стимулирует такие инициативы. Это то, чего у нас пока еще нет.
– Чего еще у нас нет?
– Очень мало изобретений, полезных для обычного человека. Ведь замок-молния, пуговица, ремень и даже лапти – все не наше. У россиян в голове нет желания сделать что-то попроще, то, что нужно человеку каждый день. Мы в свое время поддержали проект, в котором науки – никакой. Парень придумал ниточную стерильную зубочистку. Он раскрутился, начинает даже что-то экспортировать. Еще был такой изобретатель, «куриный миллиардер» из Новосибирской области – Сергей Семенихин. Он придумал обогреватели для яиц и элементарные механизмы для их поворота. Высиживаемость яиц достигла 98%. Его завалили письмами со всей страны – хотят купить эти приборы. Вот на такие элементарные вещи у нас, большинства россиян, ментальность не настроена. И в этом наша проблема.
Пугающая глобальность
– Но сами инноваторы порой не могут разъяснить, что их детище даст людям.
– Согласен, есть и такое. Возьмем те же нанотехнологии – ученые начинают рассказывать про непонятные формулы. Лучше бы объяснили, что в двухкомнатной квартире на освещение тратится примерно 300 ватт, а если поставить светодиодные лампочки, потребление упадет на порядок. Вот реальные результаты инновации. И переводить их надо на язык реальной человеческой экономии. Сложнее, конечно, с долгоиграющими проектами. Но, например, все знают, что долговечность зубной пломбы зависит от того, как хорошо вам ее туда посадили. Так, у старого доброго цемента усадка пять процентов. От постоянного изменения температуры (холодно-горячо) она вываливается. Так вот компания из Белгорода вперед немцев выпустила на российский рынок инновационный цемент с усадкой 0,5% и продает его уже в 25 странах.
А у большинства из нас в голове сидит, что инновации – это что-то глобальное, особенное, какой-то переворот. Мы ищем проекты огромного масштаба, чтобы инновация сразу выстрелила, а весь мир вздрогнул. На самом деле во всем мире инновации идут из малых компаний. И мне непонятно наше пренебрежение малым бизнесом, который, на самом деле, во всем мире наиболее инновационен.
– Почему?
– Например, я – «Дженерал Моторс», имею мощное производство. Голова у меня будет болеть о рынках сбыта, о поддержании стабильного производства, о рабочей силе. Но никак не о новейших технологиях. Поэтому где-то в стороне организуются небольшие компании, которые создают новые типы двигателей. Если большая компания видит, что он получается хорошим, она тут же его покупает. Это аутсорсинг. Вокруг «Майкрософта» тысячи малых компаний, и Гейтс по ним присматривает, кто чего родил. Ведь Кремниевая долина так и живет.
– Вы хотите сказать, что большая компания давит инициативу?
– Конечно, и недаром «3М» территориально убирает креативных ребят из компании и запрещает им контактировать с основным технологическим процессом. У Цукерберга (основатель Facebook – Прим. автора) была проблема в Facebook, и такая же проблем была у Google. Они тоже выводили ребят из основного технологического процесса, чтобы он не мешал им думать и искать новые идеи. А у нас еще этой ментальности нет.
Но, конечно, основным тормозящим фактором развития инновационной деятельности является, к сожалению, крупная промышленность. Центры принятия решений по ней, как правило, сосредоточены в Москве или Питере. И в крупной промышленности сегодня деньги могут размножаться менее рискованно и гораздо быстрее, чем в инновационном процессе.
– Но ведь есть еще фонды прямых инвестиций. И там крутятся приличные деньги.
– Когда мы с ними встречались и спрашивали, отчего они не идут в инновационный процесс, получили ответ: «Нам в России не хватает еще только технологических рисков... Достаточно остальных». Поэтому деньги охотнее направляют в стандартные стабильные производства: в модернизацию, в реиндустриализацию, но не в инновации, которые представляют собой более длительный процесс. Фонды прямых инвестиций очень четко разделяют два типа проектов. Первый – модернизационный, реиндустриализационный, когда понятен весь технологический процесс: есть идея – вложил деньги – построил завод – получил прибыль. Второй – инновационный, с которым как только связываешься, появляется куча вопросов: нужны толковые эксперты, рынки реализации, нужно понять, будет прибыль или нет. Поэтому Фонды прямых инвестиций очень осторожно относятся к таким технологическим проектам.
Наука и бизнес: как совместить?
– Только ленивый не говорит сейчас о недостаточной связи между промышленностью и крупным бизнесом и наукой. Ассоциация инновационных регионов России как-то способствует решению этой проблемы?
– Действительно, промышленность говорит: «Наука нас не слышит. Они нам несут свои проблемы, свои научные результаты». Наука, в свою очередь, говорит, что бизнесу важны только деньги, только собственная нажива, он совершенно невосприимчив к научным идеям.
У нас всегда была идея «создать болт диаметром 1200, которого нет нигде в мире». Мне японцы говорили: «Пока вы своих профессоров не поставите к токарным станкам, прогресса не будет». В советские времена Институт сельскохозмашиностроения изучал, как пашет полированный плуг, и как песчинки при боковом ветре увеличивают сопротивление плуга на 0,1%. И был «Одессапочвомаш» – советский завод, который брал две ржавые железки и скручивал их ржавыми болтами. Между ними – никого. Выпускались вот эти ржавые плуги, и была супернаука, которая изучала полированный плуг. Это так называемый процесс спирали – процесс объединения бизнеса, власти и науки. Он во всех регионах сейчас очень сложный. Мы должны создать обстановку продвижения инновационных процессов работой с технологиями, инноваторами, с промышленностью, когда большая часть общества будет согласна с тем, что нужно думать об этой перспективе. И ничего страшного, если мы часть средств направим на инновационные процессы, потому что иначе мы перспективу провалим.
– Иван Михайлович, вы все время говорите, что у России какой-то специальный менталитет: мол, ничего не можем делать руками, а только «дети у нас хорошо получаются». Но многие наши люди, уехав за границу, прекрасно работают там.
– Мы сейчас запускаем программу – мастерские для детей, то, что раньше называлось Клубами юных техников. На один из семинаров позвали израильтян, которые в этом направлении работают (эта страна сейчас на первом месте по высокотехнологичным продуктам). Они сказали: «Спасибо России за то, что в Израиль приехал миллион русских. Но мы с ними нахлебались, пока выбивали из них вот эту дурь, вот эту ментальность на что-то супер. Приехали умные ребята, но настроенные на что-то грандиозное. Сейчас как миленькие создают нормальные продукты».
Хотите вы или нет, у нас вся процедура ментальная – в воспитании наших людей. Вы почитайте наш фольклор. Там нет ни одного персонажа, который бы чего-то добился своим трудом: Иван-дурак, Емеля на печи, в лучшем случае – Василиса (то одним рукавом махнет, то другим, и к утру все есть). И если ты дурак, то всегда выигрываешь. А вот в сказках братьев Гримм акцент как раз на то, что все достигается трудом.
– Что дает региону вхождение в Ассоциацию?
– Прежде всего помогает привлекать инвесторов в сфере инноваций для реализации проектов как на территории России, так и за ее пределами. Есть точка зрения, что Ассоциация должна быть закрытым клубом. Есть мнение председателя наблюдательного совета Нарышкина, что это должна быть открытая площадка, возможность вступить в которую должны иметь все, кто хочет и считает это целесообразным. Тем более, что очень сложно все-таки точно определить инновационность. Она разного уровня. Инновационные продукты могут быть очень высокотехнологичными, но могут быть и очень простыми. Кстати, самые крутые инновации, самые денежные, которых у нас меньше всего – это организационные инновации. Самая крупная инновация в мире – это продажа по каталогам, которая переделала всю структуру американских городов.
В Ассоциации есть взносы, и мне кажется, что эффект оправдывает затраты. По крайней мере, ни один из членов Ассоциации инновационных регионов не сказал, что зря направил сюда пять миллионов рублей... Никто никого не тянет в Ассоциацию, но и никто не отказывает.
Евгений КРЫЛОВ
Фото: Фото с сайта Ассоциации инновационных регионов России