Отец Игорь, настоятель Свято-Троицкого храма: «Земля круглая только в программе "Время"»

Во время этого интервью произошла одна из самых неприятных для журналиста неожиданностей: забарахлил диктофон. «Что ж вы хотите, это же храм божий, техника отказывается работать», – развел руками мой собеседник, отец Игорь. Настоятель Свято-Троицкого храма, протоиерей Игорь (Шестаков) знаком челябинцам: его бурная деятельность духовного пастыря, воспитателя молодежи и общественного деятеля не может оставаться незаметной, а доброта, широта души и эрудированность вызывает восхищение.

«Я выстрадал свою веру»

– Отец Игорь, как вы пришли к Богу?

– Очень важный вопрос. И очень сложный. Чем дольше я живу, тем больше сомневаюсь и в его формулировке, и в своем ответе. Бог всегда с нами, он внутри нас, поэтому сложно назвать момент, когда мы к нему приходим.

Я помню, как первый раз попал в храм. Мои родители – люди своего времени, советской закалки, конечно, о вере и думать не могли. Они постоянно переезжали с места на место, и до шести лет меня воспитывала бабушка – совершенно замечательная, верившая в Бога сама и пытавшаяся приобщить к этому внуков. Она и привела меня в церковь. Те детские ощущения оказались ошеломительными!

В школьные годы о храме не приходилось помышлять. Во-первых, я жил уже у своих родителей, которые относились к церкви лояльно, но в силу известных причин не могли обнаружить этого отношения. У нас в семье эти вопросы вообще не поднимались. Поэтому, когда пришло время выбрать свой жизненный путь, у меня возникли определенные проблемы. Я рад был бы сказать: все складывалось очень просто, линейно – у меня были верующие родители, которые меня приучали к храму, я прошел школу благочестия… Ничего этого не было. Я был абсолютно пустым местом в этом отношении. И поэтому, когда первый раз в сознательном возрасте оказался в храме, испытал потрясение: те детские воспоминания, которые я хранил, неожиданно ожили.

Путь был мучительным, трудным, потому что тогда, в 80-е годы, молодой человек в церкви, несмотря на то, что состоялась пресловутая перестройка, был дикостью, нонсенсом, за это выгоняли. К молодежи в этом смысле существовало определенное недоверие. Был один день в году – день Святой Пасхи, когда в храм приходили все: тайно, окольными тропами, инкогнито. Я начал не с Пасхи. Я пришел – я очень хорошо запомнил этот день – на праздник Введения во храм Божьей Матери. И мне так захотелось остаться, быть нужным и полезным.

Среди мирян было достаточно людей, которые поддерживали и одобряли меня, но я прекрасно понимал, что рано или поздно проблема выйдет из-под спуда, и встанет вопрос о том, как так случилось, что я, студент высшего учебного заведения, хожу в церковь. И он встал, и закончился для меня трагически. Это сейчас, наверное, все просто: ну выгнали и выгнали, заплатил денег да восстановился. Тогда, если тебя выгоняли из вуза, да еще по таким причинам, восстановиться было просто нереально. А я учился уже на последнем курсе… Сразу оговорюсь: диплом я все-таки получил, потому что было уже не то время. За меня заступились: преподаватели, студенческий комитет. И – тогдашний управляющий нашей епархии, владыка епископ Георгий, который втайне от меня написал письмо в мою защиту ректору университета. И я безмерно благодарен всем этим людям до настоящего времени, хотя в этом году этой истории исполняется двадцать лет.

Получается, что я выстрадал свою веру. Конечно, меня не мучили, не заключали в темницы, но разве это важно? Самое главное, что я почувствовал, что церковь – это то, без чего я не смогу больше прожить Мне говорили: «Перестань ходить в храм, и у тебя все будет хорошо». Ну и перестал бы. А вот простил бы себе потом это? Я думаю, что нет. И корил бы себя за то, что проявил слабость. Я не считаю себя сильным человеком. Я человек мягкий. Добрый. Надеюсь, что добрый. И я положился на волю божью, которая привела меня через многие испытания к тому, что я, будучи не совсем зрелым и совсем неразумным, оказался не просто в церкви, а в церковной иерархии – стал священнослужителем.

– Чем стало для вас полученное в ЧелГУ образование?

– Светское образование позволило под другим углом посмотреть на образование духовное. С большим уважением. Ведь это очень важно – знать один путь развития и видеть другой.

Вообще, наша молодость пришлась на время развенчания авторитетов – это ужасно. Мы всюду врывались, как какие-то бунтари, роль ниспровергателей устоев чрезвычайно нам импонировала. Когда я оказался в церкви, очень многое, что было во мне – скептическое, надменное – вредило. Мне пришлось потратить уйму времени для того, чтобы изжить это в себе.

– Как отнеслись родные к вашему выбору?

– Поначалу с неприятием. Моих устремлений они не разделили, чем еще больше убедили меня в том, что я прав. Думаю, это просто была боязнь родителей за мое будущее.

Однако прошел год-два, и все встало на свои места. Очень сильно изменились реалии церковной жизни: церковь открыли для общества. И эта работа, которая была видна всем, очень быстро успокоила моих родных. Они поняли, что это не регресс, как это подавали в советские годы: мол, вот, церковники отсталые, земля на трех китах… Вопросов нет, я и сейчас убежден, что это так, что она круглая только в программе «Время». (Смеется.)

А сейчас я понимаю, что многим моим родственникам где-то даже импонирует сказать, что вот, мой племянник или там двоюродный брат…

«Моды на церковь нет и быть не может»

– Чем живет храм сегодня?

– На сегодняшний день церковь – это то место, где бьется пульс общественной жизни, это единственная созидательная сила современной России. Прочие работают либо на развлечение, либо на разрушение и соблазн. Церковь же хранит предания, священную историю в том числе и нашего народа во всей ее полноте и не берет на себя роль критерия российской государственности, не пытается официозно себя преподнести. Я думаю, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что церковь в любом обществе и государстве занимает очень важное место, наша задача – быть его совестью. А получается это или не получается – это второй вопрос.

– А что касается других претензий к церкви: слияние с бизнесом, отмывание денег?

– Дух времени сего пагубен и тлетворен. Не только для тех, кто готов следовать за ним, но и для тех, кто сегодня хочет быть сыновьями света. Господь предупреждает нас: сыновья века сего мудрее в своем роде сынов света. Наша задача – увидеть эту лесть и не поддаться на нее. Я знаю, что хочется, чтоб все было великолепно, но если за великолепие требуют неимоверную плату… Помните, как говорит герой Высоцкого в фильме «Интервенция»: «Вам предложат две вещи: жизнь и папиросу. Папиросу можно взять, а вот от жизни придется отказаться». Здесь то же самое: порой приходится от многого отказываться, потому что понимаешь, что есть вещи, которые нельзя себе позволить.

Хотя бывают люди с чистым сердцем, и к счастью, их много – тех, которые делают материальные блага бескорыстно. В каждом человеке нужно стремиться увидеть прежде всего хорошее. Если мы будем судить людей, то горе будет нам. Отсюда, наверное, основные проблемы сегодняшнего общества: эти плохие, эти еще хуже, а вот эти просто караул. А как тогда жить, если все «эти» вокруг нас, если это и есть мы?

Самый расхожий миф о церкви: выходит батюшка и садится в «мерседес». Это такая легенда, на которую нечего ответить, потому что это глупо. Батюшка может и в самолет сесть и улететь, надо только спросить: а какой батюшка-то? Нельзя по одному мерилу говорить о том, духовный человек или нет. Кстати, хочу всех успокоить: после беседы с вами я пойду пешком.

Фантазии на эту тему еще раз говорят о том, что наш народ находится в состоянии очень глубокого надлома, духовного кризиса. Нас жестоко поломали, причем несколько раз, даже за последние десять лет мы пережили немало потрясений. Не знаю, оправился ли бы после этого любой другой народ мира. Мы оправились. Более того, говорим, что движемся вперед. Мы даже готовы простить всем! Нам нужно врачевать рану, но она слишком обширна. Говорить о добрых делах не хочет никто: о том, сколько сирот на попечении у того же храма, сколько проводится серьезных мероприятий – причем от чистого сердца! Нам-то что лукавить, нам никакой пиар не нужен. А «мерседес» – вот это актуально. Апостол Павел сказал очень хорошую фразу, думаю, верующий человек воспримет ее с благодарностью и поймет: «Мы буи (безумные) в этом мире ради Христа». Ну, если мир считает нас безумными – так тому и быть, церковь иногда действительно совершает вещи вопреки общественному мнению. Наркоманы, пенсионеры, бездомные… «Махните вы на них рукой!» – говорят нам. Но как? Это наши люди, мы должны ими заниматься.

– Некоторое время назад посещение церкви было модным. Сегодня же, на мой взгляд, в храм идут не по веянию моды, но по движению души. Что вы можете сказать о своей пастве в этом отношении?

– Я думаю, что здесь два варианта ответа. Первый: по-прежнему в храм ходят люди разного возраста. Очень много молодежи, людей среднего возраста. Прихожане помолодели. Зачастую это семьи с детьми – это отрадно, это правильно. Есть ли в храме те, кто следит за модой? В 90-е годы – да. Церковь была в новинку, в диковинку.

Второй вариант ответа: моды на церковь нет и быть не может. Ходили, знаете, как бы по определению. 64 процента россиян позиционируют себя как православные христиане. «Моя фамилия Иванов, зовут меня Иван Иваныч, значит, я русский. А значит – православный. Но в церковь я не хожу…» Такая статистика не отражает сущность вопроса, потому что процент гораздо меньше.

Восемнадцать лет я имею возможность видеть паству. Я замечаю, что многие люди ходят в храм каждое воскресенье. Это значит, можно смело сказать, что в нашем храме есть приход: это люди, с которыми мы общаемся, разговариваем, воспринимаем друг друга, как члены одной семьи. Есть и те, кто пришел «по нужде»: заказать службу, поставить свечу… Особенно часто люди почему-то считают, что поставление свечей – это некий сакральный акт, который снимает все проблемы. На самом деле, конечно, это не так, и приходится их в этом разубеждать.

Совершенно исчезла из церкви категория любопытных. «А что это у вас здесь?» – таких людей уже нет в современной России. К ней можно отнести иностранцев, которым присуще чисто эмоциональное восприятие.

Еще меня радует, что прихожан уже не нужно корректировать, они становятся более образованны в правилах благочестивой жизни: знают, как вести себя в храме, как подходить к иконам, как осенять себя крестным знамением.

Никогда не забуду такой случай. В начале 90-х только-только стало входить в моду освящение офисов. К нам в храм обратилась одна компания: а вы не могли бы совершить молебен перед началом доброго дела? И пришли люди, девяносто процентов которых просто не знали, как себя вести в храме. Поэтому дольше, чем мы служили молебен, мы объясняли им, что нужно делать, где и как стоять, почему женщины должны быть в платках… Мы потратили очень много времени. Сейчас такого просто не встретишь.

Я еще захватил то время, когда священнику предписывалось после службы идти домой. Сказал проповедь по тетрадке, которую утвердил уполномоченный по делам религии – и все, ни с кем не общайся, ни с кем не разговаривай! Сейчас такого нет. Больше часа после богослужения можно еще стоять, и люди подходят с какими-то вопросами, мы беседуем… Это все говорит об оздоровлении общества, мирян и духовенства и о возрастающем интересе к церкви.

«Я завидую сегодняшней молодежи»

– Сегодняшняя молодежь огорчает вас?

– Нет, она меня не огорчает. С одной стороны, в силу возраста и жизненного опыта я не могу не быть консерватором. С другой – ну что же, у меня нет сердца? Если бы я сам не был молодым, если б я родился в 40 лет... Нет, я прекрасно помню, как мы себя вели, и понимаю, что современная молодежь – она вся разная. Я ей даже завидую. Сейчас такие жесткие реалии жизни, что нужно быть более практичным в отношении своего будущего, инвестировать в него. Если ты хочешь чего-то достичь, надо учиться, работать над собой. Мы же были уверены, что впереди открыты все дороги, платить никому не надо… Поэтому и учились шаляй-валяй… И многие беды моего поколения заключаются в том, что мы обманывали сами себя.

С другой стороны, по сравнению с нашим поколением есть у них, конечно, свои минусы, и очень серьезные. Мы были кому-то нужны, нами занимались различные организации. Нас умоляли заниматься спортом, чем-то еще. Они не нужны никому, и этот факт бьет все остальные. Если ты хочешь что-то делать – делай сам. Как? За деньги, естественно. И это неправильно, уродливо, и те люди в современном обществе, кто сегодня продолжает покровительствовать политике бездумного развлечения и отвлечения молодежи от социальных проблем, – это преступники.

Я считаю, что молодого человека необходимо воспитывать патриотом своего Отечества, которое, как известно, не выбирают, воспитывать в любви к государству, своей истории, традициям, народу. Это же нетрудно! И с чувством гражданской ответственности за свои поступки. Тогда не будет повальной наркомании, пивного алкоголизма, детской преступности. Да, мы не решим социальных проблем. А что, у нас не было неблагополучных семей раньше? Да они были всегда, даже при царе Горохе! Но раньше существовала система общественного воздействия. С ними работали, их воспитывали, готовили кадры, чтобы человек вошел в жизнь востребованным.

Огорчает и то, что очень часто говорят: у нас плохая молодежь. А кто сделал ее плохой? Отсутствуют какие-либо общественные нормы, моральные ориентиры. Кого мы готовим? На вопрос, кем ты хочешь стать, раньше ребята отвечали: «Космонаааааааавтом!» Все хотели быть героями! А сейчас? Нет, избитый пример «я хочу быть бизнесменом» – нерелевантен, это чушь, дети так не думают и не говорят. Они отвечают: «Ну… хотелось бы так жить, чтобы все было нормально». Стремление к благополучию – это неплохо само по себе. Космонавты тоже не получали столько, сколько получал слесарь в ЖЭКе. Просто тогда благополучие виделось в героизме. Мой брат был летчиком, заместителем командира эскадрильи, он зарабатывал 560 рублей. Извините, тогда это были деньги, столько получал сталевар, который днями у печки стоял. Я в детстве тоже хотел быть таким, как брат, так же служить, работать: я же видел, что он состоялся в жизни.

– Вы занимаетесь преподавательской деятельностью. Что дает это вам?

– Это скорее для души, потому что мне, как бывшему школьному учителю, общаться со студенческой аудиторией приятно, и я никогда не отказываюсь на поступающие предложения.

Так, я с большим удовольствием и благодарностью ответил на возможность преподавать в Челябинском духовном училище. Без ложной скромности могу сказать, что и первая воскресная школа, которая открылась в нашем городе, создавалась при моем непосредственном участии.

Кроме того, преподаванием надо заниматься, это важно. К тому же преподавание – повод убедиться в том, что у нас все-таки хорошая молодежь. Со своими заморочками. В целом все небезнадежно, надо лишь вкладывать в них усилия и не жалеть средств, чтобы наше будущее было обеспечено на годы вперед.

Это элементарные вещи, которые очень часто приходится доказывать государственным чиновникам. И к счастью, встречать большей частью понимание. Политические реалии воспитывают в людях быстроту реакции. Три года назад, например, мы говорили им: «Придет такое время, когда Россия снова окажется перед выбором: или – или». Над нами смеялись, отвечали: «Такого времени никогда не наступит. Скоро придет эра водолея, эра всеобщего благоденствия. Мы будем жить на солнце, и президент Буш будет висеть в каждом доме рядом с образом Святителя Николая». Это были люди, которые либо не хотели понимать, либо не видели очевидного. Теперь все встало на свои места.

«Россия никогда не была агрессором»

– Вы член Общественного совета при Законодательном собрании Челябинской области по патриотическому воспитанию. Расскажите о его работе.

– Его работа заключается в воспитании молодежи в военно-патриотическом ключе. Я считаю, в целом он свои функции выполняет. Руководит советом депутат госдумы Дмитрий Федорович Вяткин – человек с горячим сердцем, вне всякого сомнения. Он мой хороший друг, мы вместе участвовали во многих мероприятиях. Я не помню случая, чтобы он не отозвался на какую-то проблему. Причем не просто сказал: молодцы, давайте дальше, а помог или даже лично поучаствовал. У него это принцип.

В этом отношении в совете подобрались люди, которым не все равно, что будет завтра, они действительно работают. Я ко всем своим коллегам отношусь с глубоким уважением. Мы стремимся сделать так, чтобы вопрос о брошенности молодого поколения не встал во всей полноте.

Я все-таки считаю, что нужно не только любить Отечество, но быть ему благодарным и быть готовым защищать его. Сейчас мы стремимся к тому, чтобы поддержать военно-патриотические организации, привнести в образование элемент духовного, нравственного воспитания. Потому что воинское ремесло – это дело очень скорбное. Человек может оказаться перед выбором: погибнуть самому или погубить противника. И то, что у него творится в этот момент в душе, не постороннее дело ни для кого, в том числе и для меня. К защите Отечества должна быть моральная готовность.

Недавно в связи с последними событиями в Южной Осетии Россию безобразно обвиняли в том, что она выступила агрессором в конфликте. Россия никогда за всю свою историю не была агрессором, никогда ни на кого не нападала! Наша задача – чтоб они не имели возможности обвинить нас в том, что русский солдат – насильник, мясник. Он должен быть человеком, пришедшим на помощь, спасителем, защитником.

– Как проходит ваша работа с военнослужащими?

– По двум направлениям. Во-первых, я работаю по линии епархиального отдела по работе с молодежью, к которым можно отнести братство православных следопытов, общество трезвения. Мы поддерживаем те программы, которые существуют на сегодняшний день. Ведется работа по военно-патриотическому воспитанию в совете и работа и с такими организациями, как «Воин».

Кроме того, я сотрудничаю с 23-м отрядом специального назначения. За пять лет через него прошло очень много военных, солдат срочной службы. Я каждый раз с очень искренним чувством общаюсь и с офицерами, и с солдатами: это люди, которые, отринув все сомнения и страхи, забыв о бытовой неустроенности и скудном материальном вознаграждении за свой тяжелый ратный труд, продолжают его выполнять. Я видел, как ребята работают, и был счастлив быть вместе с ними. Наш сон хорошо охраняют.

– Как вы считаете, полковые священники нужны сегодняшней армии?

– Такого института пока не существует. Раньше они состояли за счет военного ведомства на службе, а сегодня распущены в силу отсутствия таких тесных взаимоотношений церкви и государства.

А полковые священники сегодня востребованы, я в этом убедился. Потому что очень много зависит от морали современного солдата, и с ним надо работать. Слава богу, многие вопросы еще подлежат коррекции. В армию приходят люди очень разные, наша задача – их сплотить, превратить в коллектив, в единое целое. И здесь очень важно, чтобы каждый из них помимо обладания военной специальностью был еще и носителем идеи.

«Конец света будет, потому что так надлежит быть»

– Вас называют необычным священником, вы ломаете стереотипы относительно поведения духовника: даете комментарии прессе, вам совсем не чужд технический прогресс.

– Я считаю, что игнорировать научно-технический прогресс нельзя, поскольку он происходит вне зависимости от нас.

Еще, представьте себе, в 1918 году священнослужителями на полном серьезе велся спор о том, следует ли использовать в храмах электрическое освещение. У нас подобные рассуждения могут вызвать улыбку, но ведь это были уважаемые богословы. Дискуссия была не праздная, потому что очень многим казалось, что эти новшества каким-то образом послужат к охлаждению в людях: вот, мол, храм – лампочек понатыкали. Герой замечательного чеховского рассказа «Архиерей» отец Сысой говорит: «Вот, электричество везде… Не ндравится мне это все». Чехов был глубоко верующим человеком и очень хорошо знал церковь. Выставляя Сысоя ретроградом, он просто показывает, что есть и такое мнение.

Вообще, при появлении различных новинок, конечно, хочется всеми этими гаджетами овладеть. Например, появился мобильный телефон. Человек, как ребенок, схватил – и игрушка: забавно! Звонит! Раз – и я разговариваю с Миассом, со Златоустом, с Нижним Новгородом. Но нельзя забывать, что это просто средство коммуникации: мне не нужны для него картинки с кошечками или мелодия «Это я, твоя мама, звоню».

Конечно же, я прекрасно понимаю, что на сегодняшний день тот же телефон, компьютер или ноутбук – неотъемлемая часть работы. Но вместе с тем это никоим образом не должно стать подменой жизни, не убивать нашу душу, не иссушать мозг.

К примеру, форум. Мы общаемся в форуме. А давайте пообщаемся в реале! Соберемся за одним столом и поговорим. У форумчан это предложение сразу вызывает настороженное молчание. Отписываются: «А ты кто?» И забанивают. Получается, это некая виртуальная секта? Такой подход к общению настораживает.

Я не понимаю, как можно проводить за компьютером десятки часов. Убежден, что к этому я никогда не приду. Разве «читалка» может заменить настоящую книгу? Я пользуюсь электронной библиотекой, что-то читаю с монитора, что-то распечатываю. Но ведь книга – это друг, ты с ним общаешься, и он должен быть у тебя под руками.

Самое главное – чтобы тебя не оставляло чувство меры. Да, можно поставить в храм умформеры, чтобы двери открывались автоматически, на звук или на голос. Но, простите, этого же просто не поймут!

Приведу такой пример. Элемент священнического одеяния – поруча – символизирует собой узы Христа. Она надевается, как нарукавник, и затягивается на бечевки. Один молодой человек мне говорит: «Батюшка, а вам не кажется, что веревки – это неудобно? Вы бы взяли и на липучку-репейник ее посадили». Мне ли не знать, что липучка-репейник – это и вправду очень удобно, на камуфляже, например, там все на таких липучках. Я говорю: ты знаешь, здесь не принцип удобства, а принцип следования традициям. Эта бечевка – узы Спасителя, и каждый раз, когда мы надеваем их, мы вспоминаем об этом. Точно так же, обращаясь к какому-то предмету обихода, мы вспоминаем о событии, которое вызвало его к жизни.

Однако церковь никогда не противилась научному прогрессу. Напрасно и наивно обвинять ее в этом. Главное – как пользоваться его плодами.

– Вы наверняка слышали про запуск большого андронного коллайдера?

– Конечно, слышал.

– Мир начал играть в любимую игрушку «Завтра будет конец света». Насколько, на ваш взгляд, эти разговоры оправданны, и как вы относитесь к подобным научным экспериментам?

– Я не ученый, и многие вещи, изложенные в Интернете, мне ни о чем не сказали. Наверное, надо просто глубоко знать суть вопроса. Что же касается эсхатологических ожиданий, то они неудивительны. Человечеству свойственно всегда сомневаться, пугаться. Конец света – это дата, которая много-много раз переносилась. Иронизировать над этим не стоит, потому что апокалипсис настанет, как люди верующие, мы это понимаем. Другое дело, что поддерживать панику вообще нельзя. А вот разделять опасения можно – будет ли это прорыв в естествознании, или это отбросит нас в дремучую тьму? Как вопрос с клонированием. Клонировали несчастную Долли – и что получилось? Эпидемия сибирской язвы уничтожила все поголовье в Англии! И обратите внимание, моментально свернули эксперимент. Большинство стран признали клонирование преступным, быстро составили международный протокол – вот и все. Как бы ученые ни старались, они все равно были, есть и будут нацией с христианской доминантой просвещения. И, запуская коллайдер, они панически боятся того, что из него вылезет вполне себе такое реальное нематериальное существо, именуемое дьяволом, и поглотит всех.

Наша позиция такова: мы должны сказать правду. Конец света будет. Это событие, которое случится, потому что так надлежит быть. Об этом сказал Господь, и дату его не знает никто. Внезапно он придет, как тать приходит в ночи. Надо сказать себе честно: я, как христианин, должен хоть через час встретить его. А вот буду ли я готов? Это уже второй вопрос, к моей христианской душе. И значит, я каждый день должен проживать как последний, с полной самоотдачей.

Думаю, что вся эта шумиха с коллайдером кончится просто ничем. Что-нибудь сломается, выйдет из строя, откажет. И все скажут: «Ну вот, ну не получилось. Получится в другой раз».