Алексей Шилкин, завкафедрой гуманитарных и социально-правовых дисциплин ЮУИУиЭ: «Глобальные планы всегда нарушаются окружающим миром»

Этому человеку в силу его профессии глубоко небезразличны проблемы современного образования. Он способен оценить нынешние реформы не только с точки зрения педагога, но и управленца, историка, юриста. Каковы причины, побудившие государство на преобразования в школе, последствия и перспективы реформ в развитии общества – об этом наш разговор с кандидатом исторических наук, заведующим кафедрой гуманитарных и социально-правовых дисциплин Южно-Уральского института управления и экономики Алексеем Шилкиным.

Филфак и истфак ЧелГУ – в прошлом самые фундаментальные

– Алексей Михайлович, вы считаете свой институт уникальным?

– Здесь учится сравнительно небольшое количество студентов, значит, на каждом занятии присутствует немного человек. Это в свою очередь позволяет вести индивидуальное обучение, контролировать объем знаний и подготовки к занятиям ежедневно. Соответственно, все отражается на качестве обучения, которое зачастую оказывается даже чуть выше, чем в государственных вузах, несмотря на одинаковый интеллектуальный уровень абитуриентов, поступающих в них.

– Сколько человек присутствует обычно на занятиях?

– Зависит от курса. На младших курсах, где студенты еще в большинстве своем не работают, – от 15 до 28 человек. Начиная с третьего курса их количество уменьшается: они начинают параллельно зарабатывать на оплату обучения и искать перспективу будущей деятельности: присутствуют от 10 до 20 студентов. Пятый курс посещает стабильный состав – от 10 до 15 человек. Чем еще уникален вуз: он не из дорогих. Если брать стоимость обучения, то у нас она в среднем на 30-40% меньше, чем в государственных вузах, и процентов на 10 ниже, чем в других частных, это второе преимущество. Третье – то, что все друг друга знают в пределах вуза, есть личный контакт между преподавателями и студентами. Большинство студентов довольно, мы отслеживаем такую информацию в социальных сетях. В частности, в «Контакте» и «Одноклассниках» существует специальный блок, где можно узнать их мнение и о любом событии института в режиме онлайн.

– Чем вас привлекает работа в частном вузе?

– В первую очередь взаимопониманием с руководителем. С ректором, Анатолием Викторовичем Молодчиком, мы знакомы с 1995 года, практически 14 лет, я сразу после окончания исторического факультета пришел работать в колледж права и экономики, где он в то время был заместителем директора. Второе, что меня здесь привлекает, это возможность быстро решить как методические, так и другие вопросы, возникающие в процессе работы. Нет сложной бюрократической структуры, которая существует в крупных государственных вузах. Такая громоздкая машина функционирует с большим трудом: необходимо нести сначала бумаги в главный корпус, затем ждать результата... Здесь в любой момент можно попасть и к ректору, и к проректору и решить оперативно все вопросы. И третье – зарплата, превышающая уровень государственных вузов при том же объеме работы.

– Какой вуз вы заканчивали сами?

– Челябинский государственный университет, исторический факультет окончил в 1995 году. Параллельно обучался на юридическом факультете, закончил его в 1998 году. Одновременно со мной два образования получали шесть человек с нашего курса.

– Чем запомнилась студенческая жизнь?

– Ежедневным посещением публичной библиотеки, где у нас была своеобразная историко-филологическая «тусовка», встречами с интересными людьми. Пожалуй, это всегда отличало наш исторический и филологический – два наиболее фундаментальных факультета (из числа гуманитарных) Челябинского госуниверситета, которые учат своих студентов академизму научных исследований и навыкам научного поиска информации в целом.

– Чем отличался исторический факультет от юридического для вас, кроме, разумеется, тематики?

– Исторический – это чтение лекций без конспектов, это шикарное знание материала педагогами, способность привести любой пример. На юридическом факультете в 1993-1994 годах, к сожалению, преподаватели просто перечитывали учебники. Может, дело в том, что факультет только создавался, первый набор был в 1991 году. Запомнились, конечно, еженедельные посиделки в общежитии. Общение, кстати, было более академическим, чем у сегодняшних студентов. Мы в числе прочих обсуждали и научные проблемы, собираясь по шесть-семь человек в комнате. Скажем, программы политических партий, существовавших в период 1917-1918 годов, – даже ругались, выясняя, кто же из них был прав. Обсуждали мемуары: того же Черчилля о войне, философские работы Фрейда, Фромма, социологические труды Вебера и др. Сомневаюсь, что сейчас студенты занимаются этим во время вечерних посиделок.

– Что вас подвигло, учась на историческом факультете, получить юридическое образование?

– Я видел перспективы работы историка: преподавание на историческом факультете, второй вариант – школа, третий – работа в архивах, четвертый – общественная деятельность, либо политика, либо пиар. Меня в большей степени интересовало четвертое. Почему? В школе я был комсомольским деятелем. (Смеется.) Состоял в комсомольской организации, которая в 1991 году в связи с развалом государства исчезла, а все партии, которые существовали на тот момент, меня не устраивали ни по одному показателю. Поэтому я решил, что более перспективно в данном случае знание законов государства и общества: наличие юридического образования имело смысл и с точки зрения возможности зарабатывания денег, и с точки зрения повышения собственного интеллектуального уровня.

ЕГЭ вынуждает выпускников школ идти в ПТУ

– Можете сравнить себя и сегодняшних студентов?

– Все зависит от группы, специальности, от количества интересующихся учебой в каждой студенческой группе. Нельзя сказать, что все плохие или все хорошие. Меняется базовая школьная подготовка, она стала гораздо хуже. Советская школа давала более высокий уровень и лучше готовила к тому, чтобы овладеть основами исследовательской и научной деятельности. Нынешняя школа направлена только на сдачу минимума знаний, и все.

– Как вы относитесь к введению ЕГЭ как обязательного экзамена?

– Отношение весьма неоднозначное по той простой причине, что экзамен в большей степени является формой контроля со стороны Министерства образования Российской Федерации за количеством лиц, которых можно допустить к поступлению в вузы. Чем выше балл, который определяется министерством для поступления в вузы, тем меньше выпускников школ будут иметь возможность получить высшее образование. Никто же не знает, какую планку оно определит и какого уровня нужно будет обладать знанием, чтобы стать студентом вуза. Думаю, эта политика направлена на следующее. У нас в стране очень мало лиц получают рабочие специальности, а экономическая потребность в них велика. Тех, кого будут отсекать при поступлении в вуз, вынуждают идти в профессионально-технические училища и в технологические техникумы, которые обучают рабочим специальностям. На мой взгляд, это единственный стимул введения Единого государственного экзамена повсеместно – «отсечь» возможность получить высшее образование всем, кто желает или имеет для этого деньги.

– Существовали ли подобные прецеденты в истории, когда государство пыталось определить молодежь в определенный социум?

– Подобная система давно работает в странах Западной Европы, в Соединенных Штатах Америки. Но там она связана с устоявшейся на протяжении практически ста лет системой контроля за деятельностью абитуриентов на последних сроках обучения в школах, гимназиях, лицеях. В странах Запада немаловажное значение имеет статус вуза, куда желает поступить абитуриент. Учреждение часто независимо от финансового обеспечения абитуриента смотрит на качество его подготовки. Что касается нашей страны, такая форма поступления в высшие учебные заведения, как ЕГЭ, вводится впервые в истории государства.

– Судя по всему, вы не приветствуете введение ЕГЭ?

– Я полагаю, что реформу все же следует начинать с начальной школы, а не с того звена, которое сейчас перестраивается. Советская система образования была для российского менталитета оптимальной: политика кнута и пряника, достаточно единообразная по всей стране схема подготовки, позволяла одинаково проверить уровень знаний на всей территории. Сегодня из-за разницы методик, из-за разницы учебных программ не только по региону, но и в рамках школ одного населенного пункта единства подготовки нет. Это в итоге влияет на возможности выпускников школы. Те, кто учился в школе с учителями высокой квалификации, имеет больше шансов поступить в вуз, чем те, кто обучался в стандартной школе, чьи родители не додумались или не имели возможности перевести ребенка в более удачную школу в отношении педсостава. Такие дети имеют меньше шансов на то, чтобы поступить в вуз на бюджетной основе или вообще не имеют возможности получать образование в вузе по причине отсутствия базовой подготовки. Такие лица очень часто через год-два забирают документы и не могут обучаться в институтах даже на платной основе.

Книги не должны создаваться за деньги

– Алексей Михайлович, как сложилась ваша карьера после окончания вуза?

– Я бы определил два момента – в 1995 году после окончания исторического факультета я сразу начал работать в колледже права и экономики, он тогда назывался «Региональный образовательный центр», и параллельно продолжал обучение на юридическом факультете в ЧелГУ. Совмещал работу и учебу. Поскольку образование было очным, на работу я уделял вторую половину дня. В 1996-м параллельно поступил в аспирантуру исторического факультета Челябинского госуниверситета. Через три года, как положено, окончил ее и защитил кандидатскую диссертацию. В это же время мне предложили стать заместителем по развитию филиальной сети колледжа, и мы в школах города открыли 13 профильных классов. В 1998-м я закончил юридический. Стало очевидно, что без практики юрист состояться не может – ни как специалист, ни как лицо, которое будут уважать в юридической сфере. Начиная с 1999 года, я начал активно брать юридические дела и до сих пор занимаюсь юридической практикой. Это позволяет на лекциях приводить примеры из собственных дел, в которых я участвовал в качестве представителя.

– Времени хватает на все?

– Если правильно расставлять приоритеты, времени предостаточно.

– Как проводите отпуск?

– Турецкие отели – для меня такой отдых оптимален. В остальное время – встречи с друзьями, ночные клубы, семейный отдых и, безусловно, чтение новой литературы.

– Она относится большей частью к истории?

– Абсолютно разная. Я слежу за новинками, в том числе за теми, что читает молодежь. В частности, работы Сережи Минаева и Виктора Пелевина заставляют задуматься над многими концептуальными вещами. Если появляется новая историческая книга, я ее, естественно, покупаю. Мне интересно все, что связано с правосознанием, историей менталитета населения России и других стран, истории административного управления в России и тому подобное. Сюда же я отнес бы и юридические монографии. Сейчас, пожалуй, больше читаю книги правовой направленности, чем исторического профиля. Обязательное еженедельное или ежемесячное чтение экономико-правовых журналов, таких, как «Эксперт», «Хозяйство и право», ежедневное чтение «Российской газеты» (чтобы быть в курсе последних изменений в официальной информации), правовая система «Гарант» – каждый день, чтобы знать, что нового появилось в нормативной базе. Вот такие дополнительные виды деятельности. Можно сказать, они включаются в мои должностные обязанности как преподавателя и заведующего кафедрой: я должен знать все, что происходит в профессиональной сфере.

– А как же литература для души?

– Раньше я часто перечитывал Льва Толстого, очень нравились «Война и мир» и «Анна Каренина». Но после тридцати лет понял, что классическая литература слишком далека от того мира, в котором мы находимся. Разочаровался в Достоевском, узнав о некоторых моментах его биографии, в частности, узнав стимул написания большинства его романов – материальная заинтересованность. Это сразу как-то отторгало, и желание взять книгу исчезло: я знал, что каждая строчка в романе написана за деньги.

– Считаете, что писать за деньги недостойно классика?

– Сначала должна быть написана книга, а потом, если лицо, опубликовав ее, начинает получать за это гонорары, в последующем – вот это является фактором, подтверждающим, что книга написана от души. Роман не должен писаться с материальной целью. Роман должен создаваться для того, чтобы изложить собственное видение разных жизненных проблем и ситуаций. Мне не нравится литература, которая пишется только с материальной точки зрения. Например, книги, которые пишет Павел Астахов, обладают невеликой ценностью. Не думаю, что такая литература является продолжением мысли человека, его сознания. Поэтому классическую художественную литературу в последнее время практически не читаю, может, четыре-пять книг. Но если появляются книги, которые читает молодежь – их осваиваю. Это гораздо интереснее, чем листать классиков – те же романы Пелевина, хотя они похожи друг на друга, как сиамские близнецы. (Смеется.) Появляются новые фразы, мысли, заставляющие задуматься о восприятии человеком моего возраста жизненных ситуаций.

Студенческий цинизм и наглость можно простить

– Алексей Михайлович, что вы цените в людях, может, стараетесь воспитать в студентах?

– Человек, который работает, должен обладать тремя качествами – ответственностью, дисциплинированностью и компетентностью. Соответственно, их я стараюсь «воспитать» в студентах, причем слово это нужно взять в кавычки, так как задача решается через чтение лекций, через личное общение, через всякого рода напоминания о том, что студентов впереди ждут рабочие будни. Все остальные качества, даже если они негативные, можно простить. И цинизм, и наглость, и определенного рода распущенность в словах и фразах, это все проходит с возрастом. Человек с 17 до 22-23 лет часто не контролирует собственные эмоции, особенно это относится к женскому полу. Поэтому на такие вещи я стараюсь не обращать внимания. На каждом курсе, в каждой группе я выделяю тех студентов, в которых названные три качества присутствуют – именно они оптимально развиты. Таких у нас в институте оказывается от 30 до 40 процентов, чему я очень рад. В государственных вузах процент часто ниже. Таким студентам предлагается научная работа, выступления: сначала на кафедральных конференциях, затем – на общеинститутской конференции. Часто, спустя некоторое время после выпуска, я получаю слова благодарности от них – либо в «Одноклассниках», либо «В Контакте», либо в личном общении.

– Часто бываете в Интернете?

– Четыре-пять раз в неделю.

– Студенты не пытаются перевести общение в неформальную область?

– Бывает…Но чаще бывают вопросы, скажем, о завтрашних занятиях. Если я дал задание найти какой-то сайт и сделать по нему сообщение – найти не могут и просят о помощи. Либо по докладу задается вопрос – в том ли направлении двигается работа, я консультирую. Плюс есть студенты, которые дополняют ответы видеозаписями разного философского уровня, что можно обсуждать впоследствии. Поэтому общение в социальных сетях имеет определенный смысл – в учебно-методическом плане. Образовательные цели достигаются и через этот канал коммуникации.

– Как продвигается ваша научная работа?

– Стараюсь заниматься ею. Круг моих интересов составляет проведение административной реформы, реформы государственной службы в России и Челябинской области и вообще реформы государственного управления. Меня интересует не сами процессы, не нормативные акты, регулирующие эти процессы, а то, как относятся к ним сами госслужащие и лица, замещающие государственные должности. Как влияет правосознание этих служащих на ход реформ. Последние четыре года я интересуюсь только аспектом ментальности, правосознания и его влиянием на процесс правоприменения. В течение этих четырех лет я параллельно работаю по контракту с Уральской академией государственной службы по переподготовке служащих правительства Челябинской области, муниципальных служащих в Челябинской области – не только администрации Челябинска, но и других муниципальных образований. Соответственно, во время личного общения выявляю их отношение к тому, что предлагаю на обсуждение, и выясняю, каким образом реализуется на практике моя теория.

И, вы знаете, все больше прихожу к следующему выводу. Та цель, которая ставится руководителями государства, в ближайшие 30-40 лет достигнута точно не будет. По той простой причине, что большинство сегодняшних служащих – это лица, выросшие в советское время. Привычки и стереотипы поведения, сформировавшиеся в советское время, сегодня не изменились. Они меняют форму, а содержание остается прежним. В виду этого, чтобы новые идеи проникли в сферу управления, должно вырасти новое поколение, воспринимающее эти идеи. Что произойдет не раньше, чем через 30 лет. Поэтому, к сожалению, и антикоррупционная политика, и все, что связано с реформой системы государственного управления – это формальные вещи, которые не затрагивают сущности отношений. Именно об этом я пишу сейчас в статьях, которые публикую в журналах. Об этом говорю на конференциях.

– Какие задачи вы ставите перед собой на будущее?

– Глобальных задач и целей не ставлю.

– Живете сегодняшним днем?

– Не скажу, что сегодняшним. У меня есть планы, ориентированные на полгода-год максимум. Строить планы на длительное время не вижу смысла. Можно построить план, и он будет нарушен форс-мажорными обстоятельствами, связанными с экономическими потрясениями. Глобальные планы всегда нарушаются окружающим миром...