Светлана Шорохова и Николай Глазков, оперные артисты: «Пока мы находимся в самом начале пути, и это очень сложно»

Имена Николая Глазкова и Светланы Шороховой хорошо известны любителям классической музыки в Челябинске. Почему эти артисты решили давать интервью вместе. Причина проста – несколько месяцев назад Шорохова и Глазков решили вместе организовать детский театр песни. И теперь пробуют свои силы не только на сцене, но и в классе. К счастью, кроме певческих талантов есть у Светланы и Николая и талант педагогический, дети от своих наставников без ума. Наверное, такая атмосфера сложилась и оттого, что в театре Шороховой и Глазковой все по-честному, петь учат вживую, без всякой фонограммы. Да что там без фонограммы, этим людям и усилительная аппаратура порой не нужна. Журналист нашего сайта сначала не поверил этому и решил подначить артистов, предложив им прямо под видеокамеру спеть «Смуглянку». Глазков с Шороховой спокойно отложили микрофоны в стороны, предложили детям последовать их примеру. И грянула песня… После чего можно было и побеседовать спокойно.

– Не испугались, когда я сказал: «А слабо бросить микрофоны и спеть все вживую?»

С. Ш.: Нет, это дело привычное – петь без микрофонов.

Н. Г.: Дело в том, что мы же не чисто эстрадные вокалисты, все-таки мы овладевали академической школой, поэтому не страшно.

– Когда поешь без микрофона, нет ощущения дискомфорта?

Н. Г.: Конечно, работа с микрофоном отличается от работы без него. Разница здесь большая. Дело в том, что микрофон, техника иногда помогает. На эстраде не обязательно обладать каким-то феноменальным голосом, тут, как показывает практика, более важен красивый тембр. Например, Утесов и Шульженко не обладали сильными голосами, но у них были красивые тембры. А нам больше приходится делать ударение на вокальную школу.

С. Ш.: Я полностью согласна с тем, что не обязательно иметь уникальный голос, чтобы озвучить его микрофоном, потому что сейчас техника обладает большими возможностями, и из маленького голоса можно вытянуть большой потенциал. Но мы являемся классическими певцами, прошли большую школу.

– Расскажите, как вы пришли к своей профессии.

С. Ш.: Мой путь начался в музыкальной школе Казани, потом было музыкальное училище, консерватория, то есть я прошла все ступеньки. Поэтому я знаю, как звучит детский голос, каким бывает голос в юности, а также все особенности голоса взрослых.

– Николай Григорьевич, расскажите о своем пути.

Н. Г.: У меня путь сложнее немножко. Дело в том, что в детстве у меня не было возможности учиться в музыкальной школе. Родители материально не могли обеспечить, и я сейчас очень радуюсь за детей, у которых есть возможность заниматься, раскрывать свой потенциал. А я в детском возрасте, конечно, обладал голосом, и причем неплохим, но музыкального образования не получил. И потом весь свой музыкальный путь я очень об этом сожалел. Потому что, когда я поступил в театр, мне очень не хватало музыкального образования.

– Когда я говорю, что знаком с Николаем Глазковым, то я всегда добавляю: «бывшим солистом Большого театра». Но при вас я стараюсь не употреблять словосочетания «бывший солист». Вас не обижает эта приставка «бывший»?

Н. Г.: Нет. Дело в том, и я могу это с гордостью сказать, что Большой театр покинул не из-за того, что меня сократили или выгнали. Я ведь ушел по собственному желанию. Почему? Я сразу понимал, что хоть я и тенор, начальный творческий путь в Большом театре делать сложно. Меня поджимал, во-первых, возраст. Мне нужно было в 30 лет уже начинать серьезный путь, то есть исполнять главные партии. В Большом театре это делать сложнее. Поэтому я всегда с гордостью говорю, что из Большого театра ушел по собственному желанию.

– В общем, тогда неправильно говорить «бывший солист». Правильнее сказать «человек, который работал солистом».

Н. Г.: То, что я попал в Большой театр, – это уже победа. Ведь сделать это очень сложно. Мне однажды дирижер Симонов сказал: «Вы что сидите, молодой человек, такой расстроенный?» Я говорю: «Да вот на конкурсе Глинковском плохо выступил». – «Да? А те, кто там удачно выступил, еще неизвестно, попадут в наш театр или нет. А вы уже в Большом театре. Какое вы имеете право сейчас быть расстроенным? Вы выдержали самый главный и непредвзятый конкурс – в Большой театр!» И это правда. Туда по блату не поступить. Это точно на 200 процентов.

– Светлана Николаевна, ваш театр называют «Детский театр песни народного артиста России Николая Глазкова и Светланы Шороховой», не добавляя при этом званий, регалий.

С. Ш.: У меня пока нет званий, регалий.

– Нет ощущения дискомфорта?

С. Ш.: Знаете, сейчас появляется дискомфорт. Может быть, оттого, что взрослее становишься. Еще год назад такого ощущения не было.

Н. Г.: Ей пора уже получить звание, потому что она его заслуживает по всем параметрам: по педагогическим, вокальным, музыкальным. И на перспективу я думаю, что она весь свой потенциал: и педагогический, и вокальный, и музыкальный – еще раскроет.

С. Ш.: Я думаю, что так и произойдет.

– Зачем вам детский театр? Зачем работа с детьми?

С. Ш.: Изначально идея детского театра родилась у меня, а Николай Глазков ее поддержал.

С детьми я занимаюсь уже давно, еще студенткой начинала работать с ребятишками. Я поняла, что это у меня получается и дети ко мне тянутся. Мне есть что рассказать, что показать, чему научить ребятишек. И в будущем мы планируем создать что-то типа театра-школы, где дети будут не просто выходить на сцену, но и получать музыкальную грамоту. Будут петь не только какие-то эстрадные хиты, но и обращаться, может быть, даже к шедеврам музыкального искусства.

– То есть по большому счету Театр песни – это не только бизнес-проект для зарабатывания денег, но и социокультурный проект.

С. Ш.: Да. Когда мы презентовали этот проект на уровне Министерства экономического развития, он подавался как социально значимый. Потому что он призван прежде всего оторвать детей от улицы, внести интерес к музыке, культуре, искусству, театру. Потому что, к сожалению, вот и Николай Григорьевич меня поддержит в этом, в театр стали меньше ходить, интерес у детей, у молодежи к театру стал падать. Не знаю, с чем это связано, может быть, с репертуаром, с тем, что неправильно выстроена репертуарная политика… Но это есть.

– Но тем не менее интерес к музыке-то огромный. К вам на кастинг приходило много ребят. Как вы оцениваете поколение 8-12-летних мальчишек и девчонок? Что они слушают, чего хотят, какие у них мечты?

С. Ш.: К сожалению, ребятишки сегодняшнего поколения слушают не ту музыку, которая приносила бы пользу. Кастинг показал, что у наших детей на уме «Ранетки», конфетки, баранки... А те песни, которые были написаны, допустим, даже в моем детстве, никто не знает, не помнит. Настоящих композиторов тоже никто не знает. Но ничего, будем воспитывать вкус ребят.

Н. Г.: А ведь концерт нашего театра в Центральном районе на День семьи ответил на многие вопросы. Зрители были настолько удивлены!

– Кто они?

Н. Г.: Администрация района и зрители. Они были удивлены тем, что создан такой коллектив, и тем, что мы на сегодняшний день можем показать. В перспективе, я думаю, реально осуществимы не только песни, но и мюзиклы, и детские оперы... Фантазия здесь беспредельна. Я рад созданию этого театра. Он создан благодаря, конечно, Светлане Николаевне Шороховой. Она молодец, она как генератор-аккумулятор. Я, например, никак не мог понять, что делать с шестилетними детьми, а она знает.

– А у вас есть и шестилетние?

Н. Г.: Есть. У нас есть девочка, ей вообще три с половиной года. Я смотрю на этих детей, они дают такой заряд, такой эмоциональный настрой! Иногда приходишь просто никакой, но когда видишь то, что они делают, думаешь: «Вот это да!» Это так здорово!

– А все-таки вы видите ту чушь, которая у них в мобильных телефонах записана, которую они постоянно слушают?

С. Ш.: Это от родителей зависит, от того, какую музыку слушают дома, к чему прививают интерес, куда ходят, что смотрят. Но и телевидение, конечно, никуда не деть. Из телевизора идет одна и та же информация, а дети вырастают разными. Поэтому я считаю, что все идет от семьи.

Н. Г.: Где-то, может, родителям нужно проявить определенную жесткость. Допустим, элементарно, не обижая ребенка, «Дом-2» ему выключить, как-то сделать так, чтобы он не смотрел. Потому что это очень здорово влияет на ребенка. Вот к нам пришли действительно настоящие любители хорошей песни, у них глаза горят. Я понял, что к нам плохие и не пойдут. Им здесь будет неинтересно. А «Ранетки», «ВИА Гра», «Блестящие», «Хрустящие» и так далее – это все ансамбли, которые не имеют никакого отношения к искусству. Это просто сплошная коммерция.

– Не боитесь потеряться как личности, как индивидуальные артисты в Театре песни?

Н. Г.: Ни в коем случае. Наоборот, концерты с детьми, которые мы уже провели, показали, что это прекрасно. А знаете, какие у нас планы? Я, например, хочу с ними спеть сольный классический концерт. Туда войдет масса музыкального материала, начиная от «Вечернего звона» и заканчивая серенадой. Это фантастика! Я думаю, наоборот, с ними мы что-то приобретем.

– У вас, Светлана Николаевна, концерт запланирован на июнь. Расскажите о нем.

С. Ш.: Этот концерт будет проходить в концертном зале Сергея Прокофьева. Со мной будет выступать замечательный аранжировщик, композитор Владимир Ошеров, который обладает изумительным слухом и уникальной способностью импровизировать на сцене, может сходу чувствовать артиста, он будет аккомпанировать и исполнит несколько своих собственных произведений... Приходите на концерт! Вам понравится! Это, действительно, здорово: сочетание рояля и голоса. Этот концерт будет посвящен романсу цыганскому, русскому.

– Светлана Николаевна, расскажите о своей самой запомнившейся неудаче. О чем сожалеете в жизни? В карьере?

С. Ш.: Сожалею, что не работаю в Челябинском оперном театре.

– Почему не получилось?

С. Ш.: Спасибо добрым людям. Без комментариев.

– А вы, Николай Григорьевич, о чем жалеете?

Н. Г.: Если честно, ко мне как-то судьба отнеслась доброжелательно. На моем пути больше было доброжелательных людей, больше я испытал хорошего отношения, в конце карьеры получил звание «Народного артиста». Я считаю, что мне грех жаловаться и о чем-то жалеть.

– Представляем такую ситуацию. Вам через 20 минут звонит Константин Меладзе и говорит: «Я хочу, чтобы вы спели в фонограмме группе «ВИА Гра». Вы никогда не появитесь в телевизоре, но в фонограмме поучаствуете, и денег мы вам отвалим. Что ответите на этот звонок?

С. Ш.: Мы на такие вопросы не будем отвечать (смеется).

Н. Г.: Я могу за Свету ответить. Дело в том, что она бы, я думаю, записала. Тут ничего такого страшного нет. Потому что ведь, действительно, Маргарита Суханкина записала фонограмму для «Миража», а пели под нее и Светлана Разина, и Татьяна Овсиенко. Они бессовестным образом эту фонограмму использовали.

– Суханкина, что самое смешное, ни копейки не получила за это. А вам-то Константин Меладзе предлагает некую сумму. Нет славы, есть деньги. Вас устраивает эта ситуация?

С. Ш.: А почему нет?

– Ваша мечта? Самая бессовестная, может быть. Самая амбициозная. Не стесняйтесь.

Н. Г.: Она мне сказала, что через 10 лет хотела бы на базе Театра песни Николая Глазкова создать музыкальную школу.

С. Ш.: Это вот это и есть самая бесстыжая мечта. Я хочу отдельное здание, набрать хороших педагогов, чтобы преподавались все дисциплины, чтобы все было по-настоящему.

– Откуда черпаете энергию, Светлана Николаевна?

С. Ш.: Не знаю, Ром. Наверное, родилась такая, с энергией (улыбается).

– А вы, Николай Григорьевич, где силы берете? Ведь сложно этим всем заниматься.

Н. Г.: Есть такой певец, известный в оперном мире, он поет в Большом театре и в Национальной немецкой опере в Дюссельдорфе, тоже челябинский парень, Борис Стаценко. Он мне одну простую фразу сказал, и этой формулы я стараюсь придерживаться. Он говорит: «Коля, как бы ни было тяжело, надо себя заставить!» Вот это самое главное. Встал утром, и нужно себя заставить продолжать то, что ты должен делать. А тебе трудно, ты заболел или депрессия, или просто хочется сказать: «Все, я больше не хочу!» Нужно себя заставить.

– Светлана Николаевна, какие песни вы поете, когда моетесь в душе?

С. Ш.: Ну не знаю, любые. Что на ум придет, то и пою.

– Ну а можете спеть «Белые розы»?

С. Ш.: Легко, вплоть до хулиганского репертуара, до «Владимирского централа».

– Николай Григорьевич, а вы можете что-нибудь спеть, не «Призрак оперы»?

Н. Г.: Я шансон обожаю, я на нем вырос. Но я больше люблю шансон немного транспонированный из русско-народной песни. Например, «Под окном черемуха колышет...»

– В городе сегодня работает немало детских вокальных коллективов, студий, кружков и так далее. Вы создали Театр песни. Что вы вкладываете в это название, почему именно театр?

С. Ш.: Театр – это действие, это не только концерт, не просто выход партнеров на сцену, мы будем готовить театрализованные представления. То есть, если это песня, то она будет как-то сочетаться с танцем, переходить в какое-то действие. Возможно, это будут мюзиклы, оперы.

– Поэтому, кроме вокала, дети занимаются актерским мастерством?

С. Ш.: Да, актерское мастерство – это обязательно. Кроме того, с 1-го сентября начнем заниматься хореографией, чтобы была система занятий.

– Какие дисциплины еще планируется ввести?

С. Ш.: Обязательно сольфеджио, чтобы маленького ребенка научить чисто интонировать, чтобы его голос зазвучал. Для этого мало основы вокала, нужна грамота. Но дисциплина сольфеджио очень сложная, ее нужно вводить осторожно. Может быть, как-то в виде игры все это представить, чтобы ребенку было интересно. Обычно на сольфеджио ставят двойки, потому что ребенок ничего не понимает. Я все это прошла и я знаю, что это очень сложно, сложнее, чем математика. Мы ищем ходы, возможности. Пригласим педагога, который будет раскрывать этот предмет с лучшей стороны, подавать его так, чтобы детям было интересно.

– Каких педагогов вы планируете приглашать в театр?

С. Ш.: Пока не будем раскрывать секреты, потому что над этим вопросом мы пока думаем. Вот Рома сказал, что это коммерческий проект. Пока это абсолютно не коммерческий проект, все средства, которые были, идут в дело, они будут опять же вкладываться в тех людей, педагогов, которые нам помогают. В принципе никакой коммерции и не получается. Пока мы находимся в самом начале пути, и это очень сложно.

Н. Г.: Сейчас нам важно привлечь внимание, показать, что у нас серьезные намерения. Мы слышали разные мнения по поводу нашего начинания. Среди них было и такое, что мы создали что-то вроде «театра двух актеров», но несколько концертов с детьми убеждают в обратном. Когда создается что-то настоящее, люди сразу хотят продолжения. И действительно, чем мы отличаемся? Мы до сих пор действующие вокалисты. Ведь в большинстве студий педагоги на сцену не выходят. А мы там постоянно.

С. Ш.: Да, это очень важный момент. На своих концертах я могу детей на сцену вывести, чтобы они там раскрылись. Они могут участвовать и в романсовых программах, и в эстрадных шоу. Детям это интересно. Они выходят на сцену вместе с нами и смотрят, как все это должно быть.

– Ваш театр совсем молодой, существует буквально три месяца. Какие выводы вы уже для себя сделали?

Н. Г.: Тут несколько моментов нужно отметить. Большинство родителей заметили, что у детей возник интерес к музыке, пению, они начали напевать на кухне или на улице. Начался рост музыкальной культуры.

С. Ш.: У нас образовалась маленькая семья, сюда ребятишки приходят и не хотят от нас уходить. Сама атмосфера, где они пребывают, она притягивает.

Н. Г.: Сейчас встал вопрос по поводу актерского мастерства, потому что пока все упирается в материальную сторону. А если будет возможность, то педагоги и мастера пойдут с удовольствием преподавать. Несколько уже прошедших концертов показали дальнейший путь. Над чем надо заниматься, где-то были удачные моменты, где-то очень даже для нас обидные, моменты которые нужно исправлять. Но связано это больше не с детьми, а с организационными вопросами. И, конечно же, за эти 3 месяца произошло знакомство ребят с мелодией, с песней.

С. Ш.: С 1 сентября будет все по-другому.

Н. Г.: Конечно, усиливать нужно комплекс развития.

– Ответьте мне как маме, научить петь можно любого ребенка или к этому должен быть особый талант, особый дар? Насколько дети, приходя к вам, должны быть подготовлены?

С. Ш.: В первую очередь, у ребенка должен быть музыкальный слух. Он развивается. В музыкальные школы сейчас наборов нет, туда берут всех подряд. Раньше статус музыкальной школы был очень высок, туда брали только самых одаренных. И дети были другие. Сейчас редко встретишь, чтобы ребенок сразу попадал в нотки. А раньше это было через одного. Раньше чаще встречались музыкальные дети. Это очень большой труд – сделать так, чтобы ребенок запел, да еще и хорошо, без музыкального слуха это практически невозможно. Хотя некоторые педагоги уверяют, что это не так, что слух можно разработать. У нас задача другая – мы набираем сразу музыкальных детей. А тембрально ребенок растет, развивается, сила звука развивается за счет дыхания. Над этим мы уже работаем. У кого-то это проявляется сразу, у кого-то постепенно. Кто-то сразу рождается с сильным голосом, с правильным дыханием, кто-то потом развивается.

Н. Г.: У меня отношение к этому очень серьезное. Есть детские музыкальные школы, куда детей берут для количества, даже если они не обладают слухом. Вот этот момент для меня лично очень неприятен. Мы по этому пути не пойдем.

С. Ш.: К нам очень много ребят приходило, которые хотели заниматься, но мы не могли их взять.

Н. Г.: Но как можно брать ребенка, заведомо зная, что у него нет слуха.... Знаете, я закончил ГИТИС, нас в группе было 25 человек, по специальности работают двое. Остальные кто где.... в фирмах различных. Зачем делать несчастной судьбу человека, надо просто честно сказать ему. Здесь надо обязательно брать заведомо с данными. Если нет данных, то ничего развить невозможно.

– Расскажите, пожалуйста, о ближайших планах. С чего планируете начать работу в сентябре?

С. Ш.: Обязательно будет разработан учебный план.

Н. Г.: Мы для себя ответим на все вопросы. Если с 1 сентября возьмемся вместе, я сделаю так, что будет все по-настоящему. Никаких детей, которые звуки еле-еле выдают не будет. Подключается сразу сольфеджио и хореография. Потому что, если певец не танцует – это не певец.

– Какой помощи ждете от городской администрации?

С. Ш.: Пока не знаю, сейчас меня поддерживает министерство экономического развития. Чтобы была какая-то помощь, нужно лицензироваться, об этом я тоже сейчас думаю. Хочется все-таки, чтобы это была своя школа. Я думаю, там (смотрит на небо) мне помогут.

– У современных родителей очень большой выбор дополнительных занятий, куда можно записать ребенка. Какие аргументы вы могли бы представить за то, чтобы учить ребенка петь?

С. Ш.: Вы знаете, искусство и культура всегда облагораживают человека. Дети, которые занимаются творчеством, вырастают совершенно другими людьми. Человек, который играет на фортепиано, поет, духовно обогащается, уже никогда не пойдет в парк пить пиво. Мы уже говорили о том, что к нам плохие ребята не придут. В нашем коллективе сложилась очень хорошая атмосфера.