Юрий Эрман, педагог по вокалу: «Преподавать до 18 лет нельзя, так я стал слесарем»

Заслуженный работник культуры Юрий Эрман – педагог с большой буквы и талантливый вокалист. Более четырех десятков лет он обучает людей академическому пению. Он открыл Ирину Галееву, у него учились Людмила Перчик, Николай Парфентьев, Любовь Бородина, Рамиля Искандер.

О таких людях, как Юрий Абрамович, нужно знать и говорить – но он не любит «светиться». Он живет преподаванием – увлеченно, азартно. Совмещает множество дел и не жалуется на занятость. Шутит: «Первую половину дня я – директор, вторую – педагог». Работает по 12 часов в день, а то и больше. Не отказывает никому – и со всеми добивается успеха. Он и сам себе концертмейстер, что сейчас встречается редко.

Верит в каждого ученика. Иногда кажется, что это обаяние и мощная энергетика преподавателя «вытаскивают» из ученика и голос, и слух, и артистизм. Юрий Абрамович обладает редким даром раскрывать людей – это я знаю по себе.

Работает Юрий Абрамович в Центральной детской школе искусств Челябинска, находящейся в здании постройки начала 20-ого века, старинном особняке по улице Борьбы. В его кабинете – всегда теплая атмосфера: ароматный травяной чай по собственному рецепту, душевные беседы, музыка. Неудивительно, что людей тянет сюда.

Человека делает работа

– Юрий Абрамович, когда мне рекомендовали вас как преподавателя, то охарактеризовали так: «талантливый педагог и вокалист от Бога». А когда вы начали петь?

– Я пел всегда. А вот в музыкальную школу пришел поздновато – в четвертом классе. Не было возможности, так как жили мы в поселке. И только когда переехали в Копейск, я пришел в музыкальную школу №1 – очень хорошую, кстати, она и сейчас работает. Очень хотел на скрипку, но сказали: «Мальчик, что ж ты так поздно-то? У нас на скрипку с пяти берут! Ну, попробуй в класс аккордеона». Конкурс – шесть человек на место. Прошел. А потом параллельно в этой же школе занимался и в драмкружке, и в оперной студии. И в эстрадном коллективе солистом был – все меня интересовало.

– А как начался большой педагогический путь?

– Работать я начал очень рано. В 9 классе перешел в 44-ю копейскую школу. И там мальчишки выбрали меня руководителем школьного эстрадного оркестра. Летом после 9 класса попал в один пионерский лагерь, устроился музыкальным работником.

В 60-е годы все это было очень модно: вокально-инструментальные ансамбли, «Битлз»… Я как раз то время и застал. Стали мы с парнями по субботам играть на школьных вечерах. Обратил на это внимание директор – пришел, посмотрел. А директор, Сергей Филиппович Бороненко, хороший был человек, бывший разведчик. Вызвал меня: «Юра, надо помогать, самодеятельность создавать…». И в 10 классе я уже не только играл со своими ребятами, но и помогал учительнице по пению.

Ближе к окончанию школы директор говорит мне: «Мы тебе характеристику хорошую в музучилище напишем, только ты давай потом к нам работать». Как только поступил, сразу взяли в школу учителем пения, 1 сентября. И написали в трудовой книжке: слесарь! (Смеется.) Потому что опять же 18 лет мне исполнялось только через два месяца, а работать педагогом до совершеннолетия нельзя.

Работать я сразу начал активно. У меня был октябрятский хор, пионерский, комсомольский и даже сводный. Мой хор занял первое место по городу в первый же год моей работы. У всех был шок, даже приходили учителя из других школ смотреть, как мы занимаемся. Параллельно начинал работать с ансамблями и готовить солистов.

Певица вместо швеи

Совмещал работу с учебой в Челябинском музыкальном училище. А в 72-м году посчитал, что уже могу возглавить вокальную студию во дворце культуры. Пришел к директору Двора культуры известного на весь Советский Союз завода им. Кирова, говорю: вот, хочу открыть вокальную студию. Помогли мне организовать набор. И пришло ко мне тогда человек 25, в возрасте 30-40 лет, в основном рабочие. А мне – только 21 год! Ученики мои не обладали шикарными голосами, и не все порой получалось вокально. Но их желание, их старание и упорство, радость от пения – ошеломляло и вдохновляло. Часов в 5 вечера, помню, туда приходил, и до 10-11 мы занимались.

Со всех сторон потянулись к нам музыканты, певцов приводили. И там-то ко мне и привели 19-летнюю Иру Галееву, которая училась на 3-м курсе техникума легкой промышленности. Была бы сейчас швеей, и все нормально! (Улыбается.) Стали мы с ней заниматься, и у Ирины обнаружился очень хороший голос. Я говорю: «Тебе надо менять профессию». Да, я могу быть очень настойчивым, если чувствую, что человек рожден для пения, для музыки.

«Давай, – предлагаю, – буду тебя в музыкальное училище готовить». И вот у нее последний курс, осталось всего ничего. Я пришел к директору техникума и говорю: она должна петь. И как-то убедил его! Отдал он ей документы, и Ира поступила в Челябинское музыкальное училище. После окончания Уфимского института искусств Ирина Галеева много лет является солисткой Челябинской областной филармонии, она заслуженная артистка России.

А я тогда поступил в Московский институт культуры. В Москве проучился год, а потом по семейным обстоятельствам вернулся в Челябинск, закончил институт культуры и – опять в школу работать. А работы было много. Когда я в 78 году закончил Институт культуры, то начал работать двух школах – в Копейске и в Челябинске, в 44-й и 34-й. И в двух дворцах, опять же в Копейске и в Челябинске. Я считаю – человека делает работа. И меня сделала работа.

– Как же вы успевали? Ездили постоянно из города в город?

– Да, ездил. Бывало, если вторая смена в Челябинске во дворце ТЭЦ, то оставался там. Год так проработал.

Потом директор челябинского дворца предложила перейти в штат. Я перешел. Еще через год предложили перейти во дворец «Станкомаш» – один из четырех крупнейших в Челябинске. Там я с 80-го по 2004 год вел вокальную студию. Даже когда работал уже в других местах, менял работу – я никогда не оставлял эту студию, которая потом получила звание народной. Был у меня в ДК Станкомаш ещё один народный коллектив – ансамбль ветеранов Великой отечественной войны.

– Как началась ваша руководящая деятельность?

– В 83-ем году мне предложили должность заместителя директора ДК «Станкомаш». Дворец большой, 35 коллективов художественной самодеятельности, около пяти тысяч участников, которые занимались в русском хоре, духовом оркестре, танцевальной студии, изостудии, театральной, вокальной студиях.

– Все было бесплатно?

– Конечно! Любой мог придти, кто бы он ни был и какими бы способностями ни обладал. Мы работали со всеми. В 1986 году я получил предложение стать директором Дворца культуры Челябинского кузнечно-прессового завода. Но по вечерам в Станкомаше, в своей вокальной студии, я тоже продолжал работать. В начале 90-х пошли разговоры – как, мол, директор одного дворца культуры ведет вокал в другом? Вызывают в райком партии.

Я никогда коммунистом не был, но относились ко мне там с уважением. Светлана Аркадьевна Абрамова, бывшая тогда завотделом культуры при райкоме, разбирала письменную жалобу, что я мало времени уделяю своему дворцу. Я сказал, что вокальную студию ДК Станкомаш не брошу, там мои ученики, я их не могу оставить. А занимаюсь я с ними в свободное от работы время, по вечерам. И тогда Светлана Аркадьевна говорит: «А можно придти к вам на занятия, посмотреть?» И пришла.

Тут надо сказать, что в 80-е у нас было очень много концертов: 1-2 концерта в неделю в цехах, общежитиях, на смотрах, во дворце. Мы были востребованы, у нас была своя аудитория. В 90-е годы многого не стало… Но мы все равно занимались так же активно, три раза в неделю. У меня тогда занималась Людмила Перчик – сейчас декан факультета в Челябинской государственной академии культуры, Николай Парфентьев – ныне зав. кафедрой искусствоведения и культурологии ЮУрГУ, профессор, доктор наук. И вот тогда-то и пришла посмотреть на нас Светлана Аркадьевна, и ей так все понравилось! «Это же надо показывать, – говорит. – Давайте, мы концерт вам организуем. Что если договоримся с органным залом?».

Я выставил всех самых лучших своих учеников, и мы спели трехчасовой концерт.

– Концерт в органном зале стал для вас знаковым событием?

– Это было первое выступление самодеятельных исполнителей в зале камерной и органной музыки. После этого концерта последовало предложение ходатайствовать о присвоении мне звания заслуженного работника культуры России. Его я был удостоен в 1995 году.

Слушал нас на том концерте и Валентин Буравлев, сейчас уже бывший вице-губернатор, а тогда – глава администрации Ленинского района. Он тогда привез делегацию из Приднестровья – как раз в то время там случилась трагедия, когда Молдавия напала на этот край. Страшно там было – расстрелы, грабежи… И делегация приехала за поддержкой, в том числе духовной. Они были в восторге от концерта, со слезами говорили: «Мы тут родину услышали».

С 93 по 97 год я работал начальником отдела культуры администрации Ленинского района Челябинска. Тогда как раз шел захват, передел собственности. Все стремились что-то отхватить, и культурные организации оказались самыми уязвимыми… Мы отстаивали библиотеки и дворцы. У нас в Ленинском районе было 12 дворцов культуры, несколько библиотек и две музыкальные школы. При мне ничего не отдали, ни одного учреждения культуры.

Челябинка в московских мюзиклах: Рамиля Искандер была бы лучшей Лизой Дуллитл

– Я знаю, что вы учили петь актеров драмы.

– Работа в драме – целая эпопея. (Смеется.) В 95 году, весной, мне позвонили с предложением сделать к 50-летию победы музыкальный спектакль. А до премьеры, которая должна была состояться в майские праздники, оставалось 20 дней. Начал заниматься с актерами. Ежедневно. После работы в администрации Ленинского – в театр. Премьера состоялась. Назывался спектакль «Ради тебя, помни». Театр запел.

– Сложная была работа?

– Сложно. Навыков-то певческих почти ни у кого не было. Сильные голоса – да, актёрам ставят сценическую речь. Но это другая специфика. Потом Наум Орлов вызвал меня официально и предложил работать педагогом по вокалу. И уже новый спектакль наметили – мюзикл «Звуки музыки». За пять лет мы поставили в драме 13 музыкальных спектаклей. Последний – «Моя прекрасная леди».

Я работал со многими актёрами. Занимались у меня Лариса Нифонтова, Владимир Жилинский, Татьяна Каменева, Андрей Торхов, Ольга Рождественская, Елена Сергеева, Рамиля Искандер.

– Рамиля Искандер стала настоящей звездой. По крайней мере по челябинским меркам. Как вышло, что она уехала в столицу?

– Да, она уехала в столицу. Талантливая и яркая актриса с хорошими вокальными данными, она буквально была создана для мюзикла. Она, помню, очень хотела Лизу Дулитл петь в «Моя прекрасная леди». Сейчас она снимается в кино (прекрасно сыграла Марию Темрюковну в фильме «Царь», вышедшем на экраны в 2009 году). В этом сезоне у неё премьера в Российском академическом молодёжном театре – музыкальный спектакль «Алые паруса» с музыкой Максима Дунаевского, где Рамиля исполняет Ассоль.

Всех можно обучить петь

– Когда же вы стали директором школы искусств?

– Проработав четыре года в администрации, я понял, что это все же не мое. Что хочу работать с людьми, хочу их учить чему-то – педагогическое начало всегда было во мне основным. И когда в 97 году Наталья Парфентьева, зав. отделом культуры администрации г. Челябинска, предложила мне возглавить Центральную детскую школу искусств, я ушел сюда.

Сейчас практически в каждой школе искусств есть вокальное отделение. До этого ни в одной школе искусств Челябинской области не было вокального отделения, специализировавшегося на обучении академическому сольному пению. По существующим условиям для его открытия требовалась программа. Делать нечего - написал программу. Теперь по ней вся область работает (смеется и достает из шкафа папку с изданной программой и учебным планом). Она имеет гриф Областного методического кабинета по учреждениям искусства и культуры.

Поначалу было у меня несколько учеников, и мне только на одну ставку позволяли работать. Теперь в ЦДШИ пять педагогов по вокалу. Из этих педагогов – трое моих учеников и одна – солистка оперы Людмила Гроздева. На вокальном отделении учится 32 ребёнка, из них 14 – мои ученики. Я рад, что каждый год кто-нибудь из моих учеников пытается продолжить музыкальное образование в средних и высших учебных заведениях. По существующим нормам, школа имеет право оказывать платные образовательные услуги, и в моём классе ежегодно занимаются несколько человек взрослых.

Сейчас в ЦДШИ стабильный высокопрофессиональный коллектив. Мы примерно пятые по численности контингента учащихся в городе. Есть инструментальные классы: фортепиано, скрипка, виолончель, флейта, саксофон, флейта, гитара, домра, баян, аккордеон… Есть вокальное, хоровое и хореографическое отделения. Приглашаю к нам учиться.

– Только с финансированием, знаю, сложно, как и всем, наверно, муниципальным школам дополнительного образования.

– С финансированием сложно. Все последние годы живем на пожертвования родителей. Да, мы обязаны бесплатно учить детей. Но и родители понимают, что не выживет школа без помощи. Например, в этом году бюджет выделил нам на ремонт…. 50 тысяч рублей! Это одно окно в класс поставить. На деньги, которые получаем за коммерческие услуги для взрослых, да на пожертвования, мы сделали значительно больше. Все идет через бухгалтерию – сметы, отчетность – обязательно. А не делать ремонт мы не можем – у нас пожарные просто не примут здание к началу учебного года.

– Но вы учите всех, кто к вам приходит. А если ребенок приходит на вокал и ни в одну ноту не попадает?

– Это не значит, что не научится со временем. Да, ему сложно петь сольно. В таких случаях я обычно предлагаю попеть в хоре. Там проще – как можешь, так и поешь. Перенимаешь какие-то навыки. И параллельно занимаешься сольфеджио и фортепиано. Идет процесс развития. Порой приходит ребенок через год-два и говорит: все равно хочу вокалом заниматься, сольно. И начинает. Потому что некую базу уже получил, чему-то научился, имеет представление о том, что такое пение и слух.

– А бывает, что певческий голос у человека есть сразу, а слуха нет?

– Обычно – нет. Слух есть у всех. Фальшивое пение, отсутствие чистой интонации есть результат дискоординации слухового и голосового аппарата. А вот когда есть слух, и отличный, а голоса нет – таких примеров хватает. И даже среди талантливых в музыке людей.

– То есть фальшивое пение – не патология?

– Я убежден: любого можно научить петь. Если заниматься, стремиться, хотеть. Проблема чаще всего в координации, которая нарабатывается со временем. Поэтому и надо, чтобы школы музыкальные работали, и их было много. Чтобы взрослые и дети могли учиться петь. Обилие аудиоаппаратуры, позволяющей воспроизводить музыку в записи, почти исключили из современной жизни бытовое музицирование, а вместе с ним – и практику координирования слуха и голоса. И слух не проявляется. Ребенок вроде и слышит, и пробует, но, увы, не попадает голосом. И сразу же очень комплексует, а потом боится снова пробовать. А для научения чистому пению нужна практика и настойчивость.

– Часто родители не верят, да и окружающие говорят: медведь на ухо наступил.

– Да, вот есть у меня ученица. Поступила в этом году в ЧГАКИ. Она два года назад пришла ко мне на вокал. Всегда пыталась дома петь, но мама не верила в нее, говорила: нет у тебя способностей. А девочка хотела петь. Пошла в хор – там не подошла, поскольку у нее очень высокое сопрано, индивидуальный голос. Пришла в итоге ко мне. А мама Лены считала, это дочкина блажь. Что Юрий Абрамович ее так, для смеха взял, ведь она поёт фальшиво.

Когда мама впервые услышала, как научилась петь ее дочь, какой у нее красивый сильный голос, она была поражена. Говорит: нет, это уже не моя дочь! Я: правильно, это уже моя дочь! (Смеется.) Я понимаю Ленину маму, ее состояние: как же ошибалась, и какой же замечательный у нее ребенок!

– Вам так интересен каждый человек, который приходит к вам петь?

– Конечно! Всегда новое узнаешь, человека открываешь. С педагогической точки зрения интересно: подходят ли мои наработки под этого человека или нет? Неужели все унифицировано так, что опыт прошлых лет я могу опробовать с этим учеником тоже? А не всегда так получается, люди очень индивидуальны! Какие-то вещи по накатанной идут, все ладно. А для кого-то нужно придумывать новое. Даже произведения для всех свои. Есть общие, в которых я уверен: они каждому помогут раскрыться. А есть индивидуальные, которые один споет, а другой уже не потянет. Да и во вред они ему могут быть на этапе становления голоса.

– Бывает, что вообще новые способы обучения применяете?

– Год назад пришла девушка, 23 года. Ни в одну ноту не попадала вообще. Представления не имела, что такое музыкальный слух. Никаких певческих навыков. Первый раз вот такая ученица. И с ней я применил абсолютно новую методику. Это случай, когда мне пришлось забыть все, что я делал до этого, и придумать что-то иное. Я же не сольфеджист, а вокалист. А тут нужно было научить интонировать. Попадать ну хотя бы на одну ноту. Сначала садились за инструмент и пытались попасть в ноту, нажимая клавиши. Когда ученица начала ощущать, что такое попасть в тон, начали петь только вокальную строчку без аккомпанемента, который ее сбивал. Параллельно девушка занималась сольфеджио и фортепиано. Теперь она поёт несложные вокальные произведения с аккомпанементом, уже не зажата, как раньше, стали доступны более высокие ноты. И голос появился, с красивым тембром. Такой вот путь мы прошли меньше чем за год. За год певцов не делают, конечно. Но постепенно все раскроется еще лучше.

Вокал воспитывает личность

– Что необходимо для воспитания певца?

– Чтобы научить человека петь, нужно обязательно воспитать в нем личность. На автомате – «пой так и так» – не научишь. Нужно научить думать, анализировать, потому что самоконтроль и самокритика – качества именно личности. Пытаюсь научить видеть и слышать себя со стороны. Когда человек развивает эти качества, он становится Личностью. И это сразу заметно. И вообще на сцене нужна личность. Мне не интересен человек, который просто поет. Мне интересна личность в нем. А кто он? Что же он может еще? И в звуке голоса его это можно определить. Это слышно – он посылает импульсы через звук, а не просто выдувает его. Чувствуешь: он понимает, что делает, это – мыслящий человек. И только такие могут петь по-настоящему.

И мои ученики меняются, я вижу это. Происходит все быстро, стремительно. Полгода или год, и вот – они уже другие. Они понимают, что важно. У них меняется вкус, меняются интересы.

Люди раскрываются эмоционально. Я видел слезы в глазах – и у детей, и у взрослых, – когда получалось. Они плакали! Начинают петь и понимают, как хорошо сейчас прозвучали, и от счастья – слезы. И мне всегда самому это приятно: вот, человека научил, и вот как здорово! Получилось!

– В каких профессиях, не относящихся к музыке, заняты ваши взрослые ученики?

– Они представители абсолютно разных профессий. В последние годы у меня занимались доктор экономических наук, судья областного суда, журналисты и педагоги, врачи и инженеры, банковские служащие... Недавно пришел коммерсант, 55 лет, вообще никогда не занимавшийся музыкой. Но ничего, понемногу у нас что-то начинает получаться. Студенты очень активные, их приходит много. Молодые хотят как-то себя выразить и находят это в вокале. Есть семья молодых спортсменов-силовиков, которые находят для себя позитивные моменты в развитии дыхания. Сейчас вот девушка пришла, кандидат наук, лингвист.

Музыкальная семья

– Вы мне рассказывали, что ваш брат – директор театра «Современник». Расскажите о нем.

– У меня замечательный брат. Он стоял у истоков создания театра «Современник». Их когда-то было три друга: Олег Ефремов, Олег Табаков и Леонид Эрман. Вместе заканчивали студию МХАТ. Режиссером нового театра стал Ефремов, Табаков – актером, а Эрман – директором. Когда Ефремов во МХАТ ушел, он позвал и Леонида Иосифовича, и тот стал директором МХАТа. Когда же возраст не позволил – на государственных постах есть такое ограничение – Эрман вернулся в «Современник». Сейчас ему 84 года, и он по-прежнему директор «Современника».

В июне «Современник» приезжал в Челябинск на гастроли, и мы очень тепло общались. Сейчас перезваниваемся.

– Ваш брат москвич, а вы – уралец. Как так вышло?

– По отцу ведь я москвич. Он в столице заканчивал московский агроинститут, специалистом по тракторам, потому-то и попал во время войны в танковые войска. После ранения отец лежал в челябинском госпитале, а потом воевал в добровольческом танковом корпусе Челябинска.

Мама – коренная уралочка. Она работала поваром в том самом госпитале. Сыграли они свадьбу на Новый 44-й год. Отец ушел воевать дальше, а мама осенью, в октябре, родила дочь – мою старшую сестру Наташу. Отец вернулся и стал председателем колхоза в деревне Ункурда Нязепетровского района. В 51-м году родился я. В 52-м отца забрали по чьему-то навету. Но его спасло то, что в 53-м умер Сталин, и политзаключенных освобождали. В 56 году его реабилитировали. Помню, как он привез чистый паспорт и справку, показывает: вот, мол, я чист, не виноват ни в чем, смотри. Затем он работал на железнодорожной станции Южная. Потом отцу предложили должность замдиректора авторемонтного завода в Копейске. Переехали, нам дали квартиру. Тогда-то и пошел в музыкальную школу. А пел с детства. Мама моя очень любила петь. Папа не пел, но обладал очень зычным голосом и любил читать стихи. На контрастах – Маяковского и Есенина. Много стихов помнил вплоть до смерти.

– С женой, Еленой Андреевной (заместитель директора в Центральной школе, преподаватель по сольфеджио), вы где познакомились?

– Уже в этой школе. У неё непрерывный педагогический стаж в школе более четверти века. Она музыковед по образованию, 15 лет сотрудничала на кафедре истории и теории музыки ЧГАКИ. Недавно защитила диссертацию – она кандидат культурологии.

Елена Андреевна меня первая поддержала в борьбе за права педагогов. Ведь, когда я пришел в школу в Челябинской области, нарушая закон РФ «Об образовании», не платили методические – деньги, на которые педагоги приобретают методические пособия. Я несколько раз обращался в городское управление культуры и слышал: денег нет. Когда надоело им отвечать так, напрямую заявили: если хочешь – подавай в суд. Я и подал. Тогда они решили меня уволить. Я тогда не успел и полтора года отработать в школе… Но мы тут уже сработались, и люди меня поддержали. Елена Андреевна одна из первых вместе со мной в суд подала. И мы выиграли его. Меня восстановили, и за три года получили мы методические, сполна. А потом… пошел вал! Люди из других школ искусств начали судиться. И вот 31 декабря 1999 года П. Сумин в срочном порядке издал постановление: выплатить всем педагогам за три года долги. Чтобы не доводить до большого скандала.

«Любимый ученик – тот, что сейчас передо мной»

– Бывает так, что ученики учат вас чему-то?

– Это всегда обоюдный процесс. Я бы не был тем, кто я есть, если бы не учился у всех своих учеников. Это истина для меня. Особенно, помню, в начале педагогической карьеры я чувствовал, что многие из них лучше меня все понимают. Интуитивно. Удивлялся. Я ведь учился всяким приемам в училище – куда голос послать, как сделать вот так-то, терминам всяким и тому подобному. А мои ученики – они без терминов открывают рот и поют! (Смеется.) И, естественно, я сам у них учился.

Сейчас интересно с молодыми учениками общаться: чем и как они живут.

– И компьютер осваиваете.

– Без этого сейчас не обойтись. Но мне куда больше по душе работа с людьми - живое общение, обучение.

– Есть мнение, что в музыкальных академиях «забивают в рамки». Мол, живость человек теряет, простоту. А самодеятельность, хоть и не столь правильная, зато более живая.

– Начнем с того, что самодеятельности сейчас практически и нет. А в советское время, действительно, с удовольствием брали в профессионалы из самодеятельности. А что касается рамок, канонов, классического обучения… Все от человека зависит. Если он не хочет, то и не будет ограничиваться. Но профессионализм – то качество, которое невозможно без классического образования, приобрести которое можно лишь в академических учебных заведениях искусства и культуры.

–А какие интересные приемы применяли при обучении?

– Этот процесс всегда идет сам по себе. Сидишь за фортепиано и слушаешь человека очень, очень внимательно. Он поет. Ты с ним в этот момент – одно целое. Слушаешь, как звучит он, как прогрессирует, как голосом владеть начинает. И вдруг – это всегда приходит неожиданно – понимаешь: вот это произведение сейчас нужно дать и посмотреть, как пойдет. И этот момент озарения мне самому до конца не ясен.

– Это как вдохновение?

– Наверно. Это позволяет мне лавировать: это произведение взять, или это? Так посмотреть или эдак? Ага, а давай-ка вот так попробуем! Для этого нужно быть созвучным с человеком. Спрашивают иногда, есть ли у меня любимый ученик. А я давно понял: для меня любимый ученик – тот, который сейчас стоит передо мной и поет. Вот он для меня в данный момент самый-самый, потому что мы сейчас – вместе. И я вместе с ним пою, я вместе с ним слышу и понимаю.

– Азартная профессия у вас!

– Мне нравится. (Смеется.)

– Вы говорите: преподаватель или ученик – одно целое. Нужно уметь чувствовать каждого?

– Конечно. Вот приходит человек – ребенок ли, взрослый – и пока он рот не открыл, ты не знаешь, как он себя сегодня ощущает. А как запел – чувствуешь, какое у него психологическое и физическое состояние. А голос – тонкий инструмент, чуткий, он обо всем расскажет: выспался ли его обладатель, нервничал, пил холодную воду, расстроен… И тут важно начать с того, что ему не помешает, точно не будет во вред при любом состоянии. Это те распевки, что наработаны мной за 41 год педагогической карьеры. И через несколько фраз я понимаю, что нужно дальше. Каждый раз даже песни даю в разной очередности и тональности. То, что сейчас будет удобнее для достижения качественного, не форсированного звучания. И я весь настроен на волну ученика.

Как я могу больше или меньше любить кого-то из моих учеников? Я же с каждым из них проживал, прорабатывал все это. Все они любимые, мои ученики. И те, кто учился просто для себя, и те, кто связал свою жизнь с пением профессионально (заслуженная артистка России, солистка Челябинского академического театра оперы и балета Любовь Бородина, кандидат педагогических наук, доцент кафедры музыкального образования Уральского педагогического университета Наталья Шаповалова и многие другие).

Изучайте себя

– Вокал, как известно, полезен. Вам говорили ученики, что стали лучше себя чувствовать, например?

– Конечно. И в общем и в частности. Вот педагоги, читающие лекции и срывавшие в итоге голос из-за этих нагрузок, его восстановили и укрепили. А одна женщина заявила, что у нее… чакра открылась. Наверно, она психологически в чем-то раскрепостилась.

– Ваш рецепт – каждый день работать и развиваться. А ведь некоторые певцы дают всяческие советы для улучшения голоса – например, пить сырое яйцо и так далее.

– Я всегда говорю ученикам: вы – личность индивидуальная. Вы должны изучить себя очень и очень хорошо. Кому-то хорош зеленый чай, а я вот преимущественно черный пью. Кто-то любит молоко, а я его не пью, хотя сметану и творог ем. Кому-то мед помогает, а у меня на него аллергия.

– А что полезно именно для голоса?

– Есть общее правило: будешь здоровый – и петь хорошо будешь. Точно могу сказать: нельзя мороженое, орехи, семечки. Холодное нельзя, острое – чеснок и уксус – тоже не надо. Это противоестественно для связок. А в остальном – изучайте свой организм. А еще необходимо соблюдать режим.

– Не нервничать много?

– А нервничать будете всегда, стресс – неотъемлемая часть жизни. Просто нужно научиться настраиваться на музыку. Входишь в вокальный класс – и все, перенастроился. Все прежнее – ушло. А потом когда через час возвращаешься к тем же проблемам и расстройствам, то смотришь на них уже иначе.

– Настоящая психотерапия.

– А вокал, прежде всего, – психология. И хороший педагог – это хороший психолог. Он по глазам должен сразу понять и почувствовать, если что-то не так у человека. И нужно ли расспрашивать или, наоборот, отвлечь творческой работой. Это все с опытом дается.

– Вы записываете диски с песнями в собственном исполнении. Что это дает?

– Я записал в студии шесть дисков, работаю над седьмым. Произведения там записаны тематическими блоками. Есть танго и оперетта, военные песни и русские народные. Оперные арии русских и зарубежных композиторов. Это - память. Пример для учеников. Я могу много говорить о том, что умею, но это все – лишь слова. А эти записи – дело. Я использую их на уроках. Особенно, когда обучаю мужчин, мальчиков. Это методическая разработка. Как бы я мог преподавать что-то, если б сам не умел хорошо это делать? Самое лучшее – личный пример. Я и дочь так воспитывал. Не было такого: ты должна это сделать, такой вот быть. Нет! Я просто-напросто сам поступаю так, как хочу, чтобы поступала она. Она видит это, видит, как мы с Еленой Андреевной живем, и усваивает. Не надо много говорить – надо много делать.

Вся моя жизнь связана с академическим вокалом и с вокальной педагогикой, которая приносит мне огромное удовлетворение. Я хотел бы, чтобы мой многолетний опыт и мое умение находили продолжение в моих учениках и приносили пользу тем, кто хочет работать над собой и избирает для этого занятия певческим искусством.