Отец Игорь Ефремов, настоятель Храма Иконы Тихвинской Божьей Матери: «Мы должны вовремя научить человека обороняться»

«К вере нельзя прийти за компанию, к вере человек приходит всегда один, – говорит отец Игорь. – Интимнее нет момента в нашей жизни». Именно таким был приход к богу бывшего актера мим-театра «Проспект» и Нового художественного театра Игоря Ефремова. Ровно шесть лет назад отец Игорь стал настоятелем одного из самых когда-то больших и красивых храмов Южного Урала в селе Губернское. И все шесть лет не только собирает паству, но шаг за шагом поднимает храм из руин, то есть врачует душу живущих рядом с ним.

Стать нужным человеком

– Довольно часто людей смущает богатство храмов и возникают разговоры о стяжании церкви, о том, что это своего рода корпорация, которая решает, прежде всего, какие-то свои финансовые задачи?

– Когда человек придерживается такой позиции, то он, чаще всего, находится вне церкви и он не объективен. Хочет человек видеть только нечистоту, только воровство и стяжательство, он это и находит. Мало того, даже оппонентов своих не желает услышать. Но если бы он принимал участие в делах церкви, то знал бы, что помимо главной задачи – духовной – церковь много занимается благотворительностью. Хотя не для благотворительности она создавалась. Церковь – особое место на земле, где человек занимается своей душой, отрешившись от всего. И все в храме должно настраивать человека молящегося на возвышенное, чтобы он оторвался от суетного, от повседневности – вот ради чего красота и благолепие.

А если к нам нуждающийся человек приходит, ему, естественно, помогают. И помочь нуждающимся может не бедный храм, а богатый. Бедный храм сам в помощи нуждается. Я был в таком состоянии и знаю – ничего хорошего в этом нет, когда храм сам в роли инвалида и ждет помощи.

– Храмы восстанавливать намного труднее, чем разрушать. Можно ли сегодня сказать, что лед неостановимо тронулся и у вас есть постоянные надежные помощники?

– Есть, хотя перемены постоянны: кто-то перестал помогать в связи с кризисом, кто-то уехал. Но Господь не оставляет нас – есть и благодетели, и люди, которые предлагают свои идеи, и готовы их воплощать. Но есть и другое – вот сделали крышу, немалые деньги вложили, а часть ее ветром снесло. Оказалось, строители брак допустили, тяп-ляп сделали. Обидно, что порой надо следить за каждым шагом. Многое было сделано для храма отцом Александром Селеменчуком, царство ему небесное. Многие священники потрудились, я пришел не на пустое место.

– В селе, в деревне священником быть, наверное, в разы сложнее, чем в городе большом?

– На больное, можно сказать, наступили. (Смеется.) И в городе, и в деревне быть священником непросто. Я 40 лет провел в городе и, когда стал настоятелем сельского храма, быстро понял смысл поговорки « чихнешь в одном конце деревни, а в другом тебе скажут «будь здоров».

– К священнику, наверное, особо пристальное внимание. Любой его грех заметнее в сотни раз, нежели грех человека обычного?

– Конечно, со священника больший спрос. Но не многие понимают, что священник – такой же спасающийся человек со своими недостатками. Как сказал один из святых, церковь – не парад торжествующих святых, а шествие кающихся грешников. Если в этой жизни человек не почувствует своей греховности и не захочет покаяться, очиститься, измениться, то он не поймет ничего в церковной жизни. Он и будет говорить только о внешнем: о человеческих недостатках священников, об «излишествах» церковных, но так и не решится заглянуть в себя самого и поставить себе нелицеприятный диагноз. И, скорее всего, найдет какую-нибудь секту, где ему пообещают спасение даром, которая будет соответствовать его нынешнему духовно-поврежденному состоянию. У нас сегодня, к сожалению, достаточно таких сект. А если человек старается оценить себя объективно, видит свои грехи, хочет измениться, тогда он обращается ко Христу. И в церковь православную человек приходит ко Христу, не к священнику, последний лишь служит в церкви, служит потому что он сам во Христе очень нуждается, он простой человек – в чем-то слабый. Да, личность священника имеет значение, но нельзя его ставить на место иконы.

– Почему сектам удается быстрее найти путь к сердцу неискушенных людей?

– С одной стороны, это нам укор, если бы мы, православные, всегда «ходили пред лицом Божиим», горели верой, все свои поступки оценивали с точки зрения вечности – многим людям проще было бы прийти в храм Божий. Но в секты часто попадают люди, которые пытаются войти в Царство Божие широкими вратами, не затрачиваясь, без борьбы, «за компанию», по гордыне отвергая путь, которым тысячелетие шли православные предки. Следует учесть, что секты очень нечистоплотно занимаются привлечением в свои ряды: не договаривают, перевирают Евангелие, используют техники зомбирования. Им не нужен человек как личность, как образ и подобие божие, им нужен послушный и (простите) неумный адепт. Почему многие секты считаются тоталитарными, деструктивными культами? Потому что они подавляют, разрушают человека, зомбируют, стараются вырезать его из семьи, из общества, ампутируют все социальные связи, воспитывают себе раба.

Мне многократно приходилось сталкиваться с сектантами-проповедниками, даже у нас в селе. Особенно поражают юные совсем люди, почти дети, с пока еще живыми глазами, но им не важно, о чем ты говоришь, какие цитаты из Священного Писания приводишь – о Христе, о Евангелии, они не хотят размышлять, узнавать, критически оценивать. Редкость, когда кто-то из этих ребят способен слушать, они не ищут истины. Их девиз «чтобы стать «счастливым», надо перестать думать и идти, куда ведут».

– Кем должен стать священник для сельских жителей, чтобы они начали ему доверять?

– Прежде всего, нужным человеком. Когда, по благословению владыки, я приехал служить в село, у меня было радужное представление о большом приходе, о том, сколько пользы я смогу принести. У меня стоял перед глазами наш дружный приход Владимирского храма, где мне посчастливилось служить диаконом, но действительность отрезвила… Слава богу, сейчас у нас действительно сложилась община при храме, пусть небольшая, зато каждый человек на вес золота. Местных жителей, правда, среди нас пока немного, почти все – приезжие. Из города приезжают, из окрестных деревень, летом – дачники, а вот тысяча человек, живущих вокруг храма, тысяча – в селе через километр, тысяча в другом селе – в двух километрах, пока не с нами. Хотя почти все считают себя православными…

Я с себя ответственности не снимаю, значит, пока не являюсь образцом священника, чтобы стать по-настоящему нужным в селе, где стоит храм. Надо молиться, работать и работать.

Христианская вера основана на свободном волеизъявлении, человек должен созреть, чтобы самому прийти в церковь. Иногда к Богу люди приходят либо от великой благодарности за Его благодеяния, но чаще – через боль, через потерю, страдание. Конечно, хотелось бы, чтобы люди шли от благодарности.

На волоске держимся

– Разрушение храмов в России – этот тот грех, в котором большинство потомков разрушителей и сегодня не хотят покаяться?

– Мало кто пока кается в своих личных грехах, не то, что в грехах своих предков, хотя они действительно согрешили – совершили преступление не только против Творца, но и против своего собственного потомства, отняв у своих детей возможность и даже способность к искренней молитве.

Конечно мы с вами не принимали участие в расстрелах верующих и в разрушении храмов, хотя в осквернении церквей многие могли бы покаяться – на стенах храмов до сих пор появляются скверные надписи и автографы наших современников. И дело не в том, что тем самым можно обидеть стариков и очернить их жизнь, совсем нет. Дело в том, что история нам дана для трезвой оценки совершенного прежними поколениями. Она должна уберечь от страшных ошибок поколения будущие.

Как нам покаяться в грехах трех предыдущих поколений? Надо нам самим стать неспособными вновь совершить страшные ошибки прошлого столетия. Попытаться измениться. Кроме того, мы можем молиться за своих усопших родственников и тем самым проявить свою любовь к ним, и молить всеблагого Бога принять их в Царство Вечной жизни. Те, кто не хотят прийти в храм, не готовы пока принять, что разрушенный оскверненный храм – образ нашей души, каждого, кто живет в селе. А ведь до революции здесь построили четыре храма: тогда село Рождественским называлось, в него входили нынешние села Кузнецкое, Губернское, Беспаловское и Смолина. И жило здесь 25 тысяч народу.

– Три других храма были разрушены до основания?

– В Беспаловском храм стараниями благодетелей, почти восстановлен сейчас. В Кузнецком только началось восстановление храма, ищем заинтересованных людей, там пока собирается община верующих и богослужения еще не начались, из Кузнецкого пока сюда, к нам, приезжают молиться. Владыка благословил, чтобы я и в Кузнецком налаживал приходскую жизнь.

– Когда идет ремонт или восстановление храма, то настоятель вынужден в большей степени становиться хозяйственником. Когда же с паствой работать, ведь это основное для священника?

– Это так. Но для того, чтобы начать служить, надо хотя бы часть храма восстановить, необходимой утварью церковной обзавестись. В этом нам много наша Челябинская епархия помогает, кафедральный собор, другие храмы. А благодетели вот сейчас окна хорошие поставили на первом этаже, купола восстановили, кресты, крышу покрыли... С одной стороны, обилие попечений казалось бы отвлекает, но на самом деле подстегивает, держит в тонусе. Храм начинает приобретать достойный вид, а община пока небольшая.

– Может быть, нужно школу воскресную открывать? Темен народ.

– Обязательно надо открывать. Но община всегда начинается с двух-трех верующих, а потом ширится. Возможно, мы бежим впереди паровоза? Есть села и города, где храмов не сохранилось, но собрались общины, приходы и говорят теперь: нам нужен храм. А есть села, где нет пока прихода, но есть полуразрушенные храмы и нельзя их в таком состоянии оставлять. Храмы Божии должны обрести свой первоначальный вид. Будем надеяться, что постепенно созреют люди и церкви наполнятся.

– Есть уже те, кто приходит к вам с бедами, сомнениями?

– Если человек уверовал, это не значит, что у него отпали все вопросы, просто верующий человек знает, где найти ответы, а священник иногда может подсказать, в каком месте Священного Писания или у кого из святых отцов поискать ответ. С теми, кто начинает ходить в храм, у нас складываются теплые, почти семейные отношения. Мы созваниваемся часто, есть у нас службы и посреди недели, и люди находят возможность, чтобы прийти и помолиться.

Около ста лет в России идет открытая борьба с богом, началось это еще задолго до революции, потому и наступили разброд и шатание. Недаром потом было такое жестокое уничтожение именно верующих людей. И сейчас мы находимся в пограничном состоянии – между верой и неверием, причем, на волоске держимся. В какую сторону качнемся, то и будет – либо полный распад, либо крепкая страна, крепче не бывает.

– Часто ли задают вам прихожане вопрос о молитве? С чего нужно начать?

– Это не мой совет, это совет святых отцов: пусть это будет сначала малый свод молитв. Преподобный Серафим Саровский предлагал свое правило – три молитвы: «Отче наш», «Богородице Дево радуйся» и Символ веры. Но дело не в том, чтобы прочитать какое-то количество молитв. Главное, что в этот момент в нашей душе происходит. Хоть десять книг прочитай, но если в душе не отозвалось, то практически все бессмысленно. Нужно услышать то, что ты читаешь, тут ведь не до Бога докричаться главное, он и шепот услышит, тут важно искреннее чувство. Если это происходит, значит, ты помолился.

Старые «грабли»

– То, что государство решило вернуть церкви ее прежнее имущество, что руководители этого государства демонстрируют свою приверженность церкви, оказывает благотворное влияние на людей?

– Конечно, это добавляет оптимизма. Беда в том, что отношение людей к власти у нас часто негативно-отстраненное, и тому есть серьезные причины. Но часто мы и позитивных изменений не хотим замечать. Сейчас многое зависит от общего настроя. Люди со светлой головой и настроем на победу достигают многого, а если это еще и люди верующие, то через покаяние и молитву они могут получить такой «ресурс» от Господа, что и страна наша, и народ смогут многие годы уверенно смотреть в будущее. У меня есть добрые знакомые среди тех, кто несет бремя власти – хорошие люди, честно исполняющие свои обязанности, стремящиеся помогать всем нуждающимся людям, и главное – христиане искренне верующие, исповедующиеся, причащающиеся, детей своих в церковь приводят.

– Православию 2000 лет. На ваш взгляд, «золотой век» православия уже в прошлом или его нужно ждать?

– Многое зависит от каждого из нас. Сегодня люди бегут от старости, от понятия смерти, с великой радостью обращаются к разного рода экстрасенсам, чтобы снять с себя ответственность за будущее, а ведь все, как и предсказано в Апокалипсисе, идет ко второму пришествию Христа, когда все наши дела завершатся и мы предстанем пред Господом, и «суд будет без милости не творящему милости», вес будет иметь лишь наша душа и то количество любви, которое мы сможем наскрести за свою жизнь.

«Золотой век» любого человека приходится на тот миг, когда он встречает Христа и истинно стоит в вере, тогда он обретает настоящий смысл жизни. Однако, к вере нельзя прийти за компанию, к вере человек приходит всегда один – интимнее нет момента в нашей жизни.

– Сегодня часто можно слышать, что общество российское пришло к гибели своей, потому что в стране убивают журналистов, священников, правозащитников. Вас не тревожит, что большинство очень апатично относится к происходящему?

– Как часто телевидение, даже смакуя подробности, показывает нам смерть людей. Это становится обыденностью, даже развлечением для недалеких граждан. Нас приучают безразлично относиться к чужой боли. А под шумок ампутируют совесть и оглушают душу. Мы перестаем сочувствовать даже близким, становимся как бы немножко мертвыми, ведь только мертвый не чувствует боли.

Перед православным человеком стоит одна главная задача – научиться любить, стяжать любовь, но если человек находится вне чужой боли, он никогда не научится любить по-настоящему. Когда стреляют в священников – стреляют в Христа, который проявляется в жизни настоящего священника, когда убивают журналиста – пытаются убить правду. Нас хотят сделать толерантными ко злу. Это слово для меня сродни ругательному.

– Разве оно означает не терпимость к мнению и решению другого?

– Тут опасно подменять понятия. Мне представляется, что быть терпимыми и толерантными обычно призывают тех людей, которые не согласны с неправдой и не хотят черное называть белым. Есть некий человек, который черное называет белым и все знают, что он лжет, и ведут себя соответствующе, и есть шанс, что несчастный лгун одумается. Но появляется толерантный человек, предлагающий терпимо относиться к выходкам лгуна, то есть пропагандировать убийственную неправду. Если все общество пойдет на поводу у подобных личностей, оно потеряет нравственные ориентиры – перепутает ложь и правду, добро и зло, и покатится в пропасть вслед за лгуном. Поэтому говорить правду нужно и нетерпимо относиться к неправде жизненно необходимо. Сказано: «Люби грешника, но ненавидь грех». К человеку можно отнестись терпимо, но не к его идеям.

– Болезненно спокойное общество у нас?

– Уже мертвечиной попахивает. Слава богу, что не умерли пока. Но, чтобы человека, который находится в коме, вернуть к жизни, надо силу колоссальную приложить. Не хотелось бы, чтобы это был удар током, от которого тело захрустело бы. Как это ни печально, но сегодня нет ни одного социального института, кроме церкви, который бы оздоравливал общество. Поэтому, если мы хотим выздоровления общества, без церкви не обойтись, но это не значит, что церковь должна объединиться с государством. Мне кажется этого как раз не должно произойти, иначе она вынуждена будет служить государству на правах госслужащего. Это то же самое, как платить священнику государственную зарплату. Он тогда перестанет быть слугой Божиим, он будет слугой государевым. Мы на эти грабли уже наступали.

«Не влиться в стадо»

– Вы ведь до сих пор живете не в Губернском, из города ездите? Живи вы там, может, народ к вам и потянулся бы?

– На данный момент приходится жить на два дома пока. У меня пятеро детей. Сейчас вот старшего из армии ждем, надо заботу родительскую проявить. Второй в девятом классе – надо дать ему доучиться в школе и определиться. Не могу все заботы на супругу оставить. Вот это пока и держит в городе. Хотя трудно усидеть в двух лодках одновременно. И, конечно, жена проводит все время с детьми в Челябинске. А мне приходится жить и там, и там.

– А в Губернском у вас есть жилье какое-то?

– Купили старый дом, а сейчас вот с помощью благодетелей строим новый на его месте. Второе лето проводим там всей семьей. Пока мы не очень приспособлены к деревенской жизни, но там хорошо. Дети полюбили эту свободу.

– Вы учитываете свободу собственных детей или с младенчества приводите к вере?

– Конечно, хочется, чтобы человек сам приходил ко Христу. Но он ведь не живет в безвоздушном пространстве. Посмотрите, сколько соблазнов вокруг. У нас же монстры и вампиры стали визуальной реальностью благодаря рекламе, телевидению, фильмам, компьютерным играм. Как будто врата ада открылись и они повылазили все. И молодой человек во всем этом варится. Грех от юности лежит у порога человека и ребенок с пеленок в состоянии выбора между добром и злом . Значит, мы должны вовремя научить его обороняться, чтобы сохранить себя. Все родители это знают: младенец сначала плачем реагирует на телевизор, его это раздражает, потом он привыкает, а потом не оттащишь. Поэтому к сельчанам, которых не вижу в храме взываю: почему не пытаетесь сохранить души своих чад? Не приводите их к причастию? Почему не молитесь о них?

Конечно, как верующий человек, я сам своих детей стараюсь почаще исповедовать и причащать, до семи лет это делается даже без исповеди, но когда они становятся старше многое уже зависит от их желания и не всегда мои пожелания или советы учитываются. Приходится, конечно, бороться и с зависимостью от телевизора, компьютера. Я в молодости сам этим страдал – играл в игрушки в компьютерных салонах, пока мне не стало страшно. Я на себе прочувствовал, что не ты играешь на компьтере, а компьютер играет тобой.

– Боретесь при помощи запрета?

– Одно время был грех – кабель перерезал, компьютер блокировал. Пока не понял, что дело не в запретах, надо предложить человеку иное – созидательное. Не менее насыщенное и интересное. Самое главное – научить их сохранять себя, не быть ведомыми миром, не вливаться в стадо погибающее.

– Какие книги им рекомендуете?

– Сегодня огромное количество духовной литературы для детей. Мне очень нравится Борис Гонаго – серия небольших рассказов о молитве, о вере, о любви. Там очень коротко обо всем рассказано и ярко. Сказки мы с малышами читаем и говорим потом о них, детское Евангелие. И «взрослое» Евангелие стараемся читать всей семьей, чтобы дети привыкали к ритмике церковнославянской речи. Этот язык во много раз богаче современного русского языка, там за каждым словом – целый мир. А если брать классику художественной литературы, то это, конечно, Шмелев. Он хорош тем, что пишет от имени ребенка, как он маленьким мальчиком открыл для себя Бога, о своей любви к церковным праздникам, к окружающим людям.

– Хотели бы, чтобы из ваших пятерых детей кто-то пошел по вашим стопам? Раньше ведь в России была сословность.

– Это было большим плюсом, почему большевики и уничтожали всех, кто не отказался от сословия священнослужителей или от сословия казачества. Отказался – живи, нет – или ты изгой, или будешь уничтожен. Сословные узы очень крепки. Да, конечно, хотел бы, чтобы кто-то из моих сыновей стал священником. Это очень важная профессия во все времена. Но так далеко я не смотрю, как Господь управит, главное, чтобы они стали настоящими людьми, чтобы в серединке были христианами. А если ты будешь христианином в сердце, то Господь поможет и профессионалом стать хорошим, и человеком, и отцом.

– Вы же пришли к вере уже в зрелом возрасте, будучи женатым, противоречий с женой не возникло? Ведь есть примеры, когда на почве таких разногласий – один уходит в православие, а другому это претит – и семьи распадаются.

– По-моему, Тертулиан сказал, что всякая душа – христианка по природе своей. Моя жена из мусульманской семьи. И у нас с ее родителями конфликты были изначально, они не хотели, чтобы она выходила замуж за славянина. Но мы благополучно прошли через это. Однако, когда я пришел к вере, супруга сопротивлялась. Был такой момент. Она тоже была актрисой, мы вращались в актерской среде, сложно было изменить жизнь, случались конфликты, но я спокойно молился, старался «вычитывать» правило. Моя беда была в том, что я стремился форсировать события – чтобы и она скорее пришла в храм, чтобы старалась всю службу там быть. Хотя сам-то сначала только пять минут там мог выстоять, боялся креститься – как на меня посмотрят? Хотя все крестились и никто на меня внимания не обращал. Теперь-то я понимаю, что всему свое время, все должно протекать спокойно, ненавязчиво. Тогда и радость придет.

– Сегодня ваша жена спокойно чувствует себя в роли матушки?

– Да, помогает мне во всем и всегда в курсе событий. Когда у нас дети пошли и мы начали их крестить, причащать, все как-то само собой произошло, утряслось, состоялось. Но перед этим был первый сильный толчок – мы чуть не потеряли старшего сына, он практически умирал от перитонита, во время операции я пытался молиться, добыл святую воду и тогда во мне соединились вера в Бога и живые люди. Этот трагический момент нам очень помог сблизиться с женой, мы научились ценить друг друга.

– Бываете иногда в театрах?

– Очень редко. Был у друзей своих в НХТ, мне понравились их постановки по Шукшину и Достоевскому. Очень все современно и своевременно. Правда, несколько странно – на окраине города есть театр, который ставит Достоевского, а в центре играют водевильчики. (Улыбается.) Если бы в мое время ставили Достоевского и хорошего Шекспира, мне сложнее было бы расстаться с театром.

– До полного восстановления храма в селе Губернское, вероятно, еще далеко. Обидно будет, если не хватит жизни, чтобы завершить это?

– Я не ставлю для себя жизненной задачи – оставить после себя строение. Если это будет храм, в котором не будет прихода – верующих, горячо молящихся Богу, в том числе и о спасении моей души, тогда какой смысл в этих стенах, росписях, куполах? Внешнее должно соответствовать внутреннему содержанию. Церковь, как говорили на Руси, не в бревнах, а в ребрах. Хотел бы, чтобы Господь наполнял храм верующими людьми. Надеюсь, среди них будут и мои дети.