Анатолий Молодчик, ректор Южно-Уральского института управления и экономики: «Ритм перемен в образовании становится все более похожим на марафон со спринтерским ускорением»

Часто историки отказываются оценивать текущий момент. Но в жизненном гардеробе Анатолия Молодчика не только мантия доктора исторических наук. У школьного учителя, преподавателя ПТУ, директора, ректора Анатолия Молодчика богатейший опыт выживания в условиях переломов и перекосов в новейшей истории России. Поэтому мы говорили о текущем моменте в российском образовании и даже о возможных результатах бесконечного реформаторского марафона.

История с международными отношениями

– После окончания школы вы поступали в Киевский университет на факультет международных отношений?

– В газете «Комсомольская правда» моей любимой страницей всегда была третья, где писали о международных отношениях. Я очень любил историю в школе. Вероятно, это была персонифицированная любовь – у нас преподавала молодая и очень красивая учительница Елена Максимовна Булухова. А поскольку это рядышком – международные отношения и история, то я выбрал первое.

Эта специальность была обозначена в Университете дружбы народов имени П. Лумумбы, МГИМО в справочнике для поступающих в вузы отстутствовала в те времена, поэтому я поехал в Киевский университет, где тоже была эта специализация.

– Почему, не поступив с первого раза, не поехали в Киев на другой год? Ведь ЧелГУ был рангом пониже, да и кафедры международных отношений здесь тоже нет.

Анатолий Викторович Молодчик родился 5 мая 1962 года в Кустанайской области. Школу окончил с золотой медалью. В 1980 году поступил в Челябинский государственный университет на исторический факультет. Работал в СПТУ № 37 преподавателем истории. С июля 1987 года Анатолий Викторович – заместитель директора по воспитательной работе в ПТУ №102, одновременно преподаватель общественных дисциплин. В 1990 году был назначен директором ССТШ № 88. Школа организовывалась как структурное подразделение ЧМК, готовя выпускников для последующего обучения в вузах на специальностях, востребованных на металлургическом предприятии. В течение 10 лет Анатолий Викторович руководил школой, за это время она стала одной из ведущих школ Металлургического района и города, специализируясь на информационных технологиях, приобретя статус физико-математического лицея №88. В 1994 году Анатолий Викторович стал одним из учредителей Колледжа права и экономики и Южно-Уральского института управления и экономики, а с 1997 года возглавил образовательный холдинг.

– Меня отрезвил сам процесс поступления – на международные отношения в Киевский университет набирали группу всего в 15 человек, конкурс был сумасшедший. У меня была золотая медаль и мне нужно было сдать только профильный предмет. Я-то считал, что историю сдам легко, но во время экзамена понял, что не все так просто. До сих пор помню вопросы своего билета. Первый звучал так: «14 декабря 1825 года». Событие известное, но когда мне стали задавать вопросы о личной жизни князя Трубецкого и полковника Пестеля, что они делали в этот день, откуда и куда передвигались, в каких отношениях были между собой... На таком уровне я вопроса не знал.

– Вопросы сверх школьной программы. Нарушались ваши права.

– Трудно говорить о правах. Да еще мальчишке, который из деревни приехал поступать в Киевский университет. Да, программа этого не предусматривала, но такие вопросы задавали всем, я же это слышал во время экзамена. Мне поставили четверку.

– То есть нужно было сдавать все остальные экзамены?

– Пришлось срочно готовиться к географии, но это тоже был один из моих любимых предметов, сдал на четыре. Сочинение писал на свободную тему, близкую к той, что была на выпускном, и тоже получил четверку.

– Вы должны были гордиться, что все экзамены в Киевский университет сдали на четыре балла.

– Какое там, я был безумно расстроен! Помню, вернулся домой, и мама мне сказала: «Да, Толя, ты нас, конечно, сильно огорчил, мы не ожидали». И мне было ужасно стыдно. Видимо, это был серьезный эмоциональный стресс, с тех пор я ни разу не был в Киеве.

– И сейчас не готовы к встрече?

– Года три назад хотел свозить туда семью, потому что в Киеве живет мой двоюродный брат, но стоимость поездки оказалась дороже, чем отдых в Европе. (Смеется.) И мы слетали в Барселону.

Страшное слово «дисциплина»

– Вы на себе прочувствовали – золотая медаль окрыляет школьника?

– До первого экзамена в вузе, он крылья подрезает сразу.

– Почему, когда вы вернулись домой, вам доверили преподавать историю в родной школе?

– Просто не было учителя, к тому времени моя любимая учительница, отработав после института, уехала. И меня пригласили преподавать предмет в пятых-седьмых классах. Школа у нас была большая– по два-три класса как минимум в каждой параллели. Наш целинный поселок в Казахстане, куда мои родители приехали осваивать залежные земли, был не только густонаселенным, но и довольно специфичным. Здесь жили целинники, переселенцы – многих немцев сюда выслали во время войны, и местное население – казахи. Все учились в одной школе.

– Помните свой первый учительский день?

– Конечно, помню. Он был неудачным. (Смеется.) За партами же сидели братья и сестры моих бывших одноклассников, которые не хотели принимать меня всерьез. Слово «дисциплина» стало для меня самым страшным. Чего они только не делали на уроках, особенно пятые классы: бегали, орали, стреляли, все летало в воздухе... Справиться с этим мне удалось только месяца через два. И я себе сказал, что в школу не вернусь никогда.

– И поступили на истфак Челябинского университета.

– Но не в педагогический! И с первого курса начал заниматься наукой. Правда, все мы попадали под одну кафедру «Истории КПСС», которой в то время руководил Яков Андреевич Эльфонд. Толковых он сразу отбирал в кружок, давал темы, с исследовательскими работами мы выступали на различных конференциях. Я шел в науку, но жизнь распорядилась по-другому.

– Вам были интересны партийные темы?

– Когда читаешь стенографические протоколы съездов, то видишь не штампы, а живых людей: Ленина, Троцкого... Какие эмоции там бурлили! Это было столкновение личностных интересов. Но на третьем курсе вопросов уже было больше, чем ответов. Вернее, ответов не было. Однажды на семинаре по научному коммунизму мы подсчитали по материалам съезда, сколько у нас партийных организаций в Союзе с освобожденными секретарями. Цифра получилась оглушительной – почти 300 000 человек (не считая комсомольских вожаков) были освобождены от труда, и все получали весьма неплохую зарплату. Эту тему мы осмелились поднять, отмывались долго.

– Вы не были в юности активным комсомольцем?

– Я был просто активным общественником. Непоседой я был и с дисциплиной у меня в школе тоже проблемы случались.

– Дома наказывали?

– Бывало, в то время это считалось нормальной практикой не только в нашей семье. Отец мог отлупить тем, что ему под руку попало. Нас трое мальчишек было в семье. Со старшим братом у меня три года разницы, с младшим – девять. В семьях соседей тоже были одни мальчишки. Как же мы играли в «300 спартанцев»! Фильм оставил в наших душах неизгладимый след. Из дома утаскивались все крышки от кастрюль, мечи вырезались из любого подручного материала. Сражались почти всерьез.

– Сегодня в войнушку играют в компьютере, но современные дети, по-моему, более агрессивны. Возможно, мы свою агрессию выплескивали в тех импровизированных сражениях на улице?

– Вполне возможно. Когда ты не один на один с машиной, а в реалиях видишь результат от удара деревянным мечом по живому, до настоящей крови, это останавливает. Не случайными же были мальчишеские правила: лежачего не бьют, драка до первой крови. Для нас это были не пустые слова.

Снег Еланских лагерей

– И у вас никогда не возникало желания сделать карьеру по партийной линии?

– В партию меня уговорили вступить в конце 80-х, когда я был заместителем директора по учебно-воспитательной работе профессионального училища. Тогда уже можно было назначать на руководящие должности беспартийных по согласованию с райкомом, но там настоятельно рекомендовали принять меня в партию. Нет, партийная карьера никогда не привлекала. В школе лишь были сомнения – пойти по стопам отца или нет?

– Сельское хозяйство?

– Да, отец был агрономом, главным агрономом, потом директором совхоза. То есть стоял вопрос – выбрать мне сельское хозяйство или идти по стопам учительницы? Учительница нравилась больше. (Смеется.)

– После университета вас забрали в армию, как приняли такой поворот событий?

– Дочери недавно рассказывал, что с удовольствием бы избежал армии, но в те времена не часто практиковалось «косить». Дело в том, что в 1985 году у меня родилась дочь, жилья не было, жили мы в общежитии, проблем было больше, чем надо. Я надеялся найти такую работу, чтобы была перспектива получить квартиру, а меня забрали в армию. В то время нужно было иметь двух детей, чтобы получить «белый билет». Но армия воспринималась, как необходимость или неизбежность.

– Не жалеете потерянного времени?

– С одной стороны, жалко. С другой, это была хорошая эмоциональная школа. Тяжелая. Многое научился терпеть. Служил я в самых тяжелых войсках – в пехоте – постоянно в грязи и в снегу учились бегать в атаку, окапываться, водить боевую машину пехоты, стрелять. Много было хозяйственной работы, с тех пор ненавижу снег – наша рота отвечала за уборку плаца. А служил я в Еланских лагерях, в Свердловской области, снега зимой там было много.

– С высшим образованием нельзя было писарем при штабе устроиться?

– Нас много было с верхним, как там говорили, образованием. Мне повезло, что мы попали в один взвод с моим приятелем Лешей Гататуллиным, в тот призыв многих призвали после окончания вузов. Поэтому нам было легче, мы друг друга поддерживали. По крайней мере, той дедовщины, о которой тогда уже писали в газетах, мы не видели. И с ротным нам повезло – он был военным в третьем поколении, предки его еще царю служили.

– А до какого колена вы знаете своих предков?

– Молодчик – запорожская фамилия. А там у всех была такая гремучая смесь – кого только нет у меня в родне: и русские, и украинцы, и белорусы... По материнской линии даже венгры-помещики были, бабушка моя была замужем за помещиком. Его расстреляли в годы гражданской войны, а ее с детьми из дому выгнали. По отцовской линии – казаки, многие были репрессированы. Дед мне рассказывал, что до революции был у его семьи свой счет в одесском банке, бахчевое хозяйство большое , арбузы через одесский порт отправляли аж в Европу. Семья была большая, много сыновей, работать умели. Отец говорил, что он с четырех лет в работе – в огороде, во дворе.

В пользу государства

– Очень удивила тема вашей кандидатской «Социально-экономические и политические взгляды и концепции Вальтера Ратенау, 1912-1922 гг.».

– Это очень известная личность, которая мне симпатична. Мне не удалось реализоваться как историку сразу после университета, помешала армия. Позднее, когда меня свела судьба с научным руководителем Аркадием Бениаминовичем Цфасманом, он предложил поработать под его началом. Аркадий Бениаминович – германист, а у меня был неплохой немецкий. В нашем селе говорили на трех языках: русском, немецком, казахском. Не хочу сказать, что в совершенстве владею этими языками, но знаю неплохо. (Смеется.) Я прекрасно понимал бабу Соню, которая ругала меня по-немецки. И вот я написал работу о сыне основателя известного немецкого концерна АЭГ.

Сила этой самобытной фигуры заключается в том, что он окончил университет, защитил диссертацию по физике твердого тела (поглощение света металлами), был основателем многим заводов, и в то же время – признанным философом, писателем, социологом, экономистом, видным политиком. Были у него работы и по управлению, в которых много идей по государственному регулированию стихийной рыночной экономики. Государство тогда ни коим образом не должно было вмешиваться в рыночные отношения, а у него были предложения по регулированию этих отношений государством с участием профсоюзов, отраслевых объединений предпринимателей. В Германии конца XIX – начала ХХ века сочетание – философ и богатейший промышленник – было невероятным.

– Вы по своим воззрениям государственник?

– Управленческий опыт я получал в государственных образовательных учреждениях, но мне всегда претила излишняя государственная опека.

– В чем видите рациональное зерно идей Ратенау?

– Государственное регулирование должно присутствовать во всех сферах жизни общества, но не доминировать. Сегодня это все еще невозможно в России, наше государство исторически доминировало всюду и ничего не изменилось в этой картине. Есть замечательный фильм с Олегом Далем в главной роли – «Приключения принца Флоризеля», где попугай говорит: «Государство – это я». У нас сегодня множество таких «государств» на разных уровнях управления.

– Почему вы в докторской диссертации вернулись к социалистическому периоду в истории нашего государства – «Государственная социальная политика СССР и уровень жизни советского населения в 1929-1953 гг.»?

– Продолжать германскую тему стало невозможно, потому что для этого нужно было ездить в Германию, работать в архивах. Для кандидатской я пользовался архивами, которые были вывезены из Германии в СССР в 1945 году. А тема социальной защищенности и регулирования этих отношений была интересна в начале нулевых. К тому времени социальная защищенность россиян была сведена почти на нет. Любопытно было посмотреть, как проблема решалась в различные периоды истории. Оказалось, точно так же, как в 90-е годы. Моя монография по итогам этой работы называется «От экспроприации до конфискации». Я пишу о том, что во время коллективизации экспроприировались орудия труда у значительной части населения страны, а во времена денежной реформы по сути произошла конфискация личных накоплений. В нашей стране всегда все решается в пользу государства.

Бизнес или подвижничество?

– Как произошел ваш переход от истории к праву и экономике? Это началось с создания 88-й гимназии?

– Идея создания особенной школы в Металлургическом районе родилась в начале 90-х. В то время в системе образования задумывались над отношениями предприятий и образовательных учреждений. Тогда металлургический комбинат был еще российским и социально-ориентированным. Решено было отобрать ребят Металлургического района, для которых комбинат – не пустой звук и ориентировать их на получение высшего профессионального образования по специальностям, необходимым меткомбинату. До середины 90-х ЧМК содержал часть штата гимназии, на его балансе находилось наше здание, в то время мы были единственной школой, где существовал стипендиальный фонд для лучших ребят. Потом сменился собственник комбината и предприятие перестало быть социально-ориентированным, первыми под сокращение попали образовательные учреждения. Но наша средняя специализированная техническая школа (ССТШ) продолжала работать, район промышленный и ребята были ориентированы на технические специальности. Затем мы пытались диверсифицировать направления подготовки – появилось экономическое направление, потому что стал развиваться частный сектор в экономике, а с учетом развития правового государства появился спрос на юристов – начали развивать это направления. Отсюда право и экономика.

– Не возникало идеи сделать школу частной?

– Этого не позволила бы нормативная база, приватизация образовательных учреждений была запрещена. Эта нормативная база и сегодня существует.

– А колледж создавался на пустом месте?

– Да. Но я, пожалуй, скорее был только исполнителем идеи, сама идея принадлежит моему другу, Борису Игоревичу Ровному. Колледж наш был в числе первых частных учебных заведений в городе. Он возник сразу после того, как вышел закон РФ №1 «Об образовании», позволивший создание негосударственных образовательных учреждений.

– Много шишек собрали?

– Безумное количество. Глупостей было много наделано. Сказалось и отсутствие определенного опыта в таком деле, хотя опыт в государственном образовании, конечно, пригодился. Создание колледжа началось с работы со школами. Это была идея ранней профилизации – то, к чему сейчас приходит министерство, предлагая новые образовательные стандарты. Хотя открыто это было давным-давно и не у нас, а все в той же Германии успешно реализуется. Учитывая объем информации, который кратно сейчас возрастает, запихнуть все в отдельно взятого ученика школы практически невозможно.

– Чего сегодня ждете от новых образовательных стандартов?

– В тех странах, на которые мы пытаемся ориентироваться, нет такой бюрократизации образования. А у нас говорят об усилении контроля за всеми сферами деятельности, в том числе, за образованием. Контроль становится самоцелью государства. На это выделяются огромные деньги. Боюсь, что мы снова выплеснем вместе с водой и ребенка. В России, как всегда, процесс важнее результата.

– Вы сегодня преподаете историю?

– Нет времени. Некоторое время назад был профессором кафедры в ЮУрГУ. Тогда изменения в системе образования были не столь стремительны, начало было складываться представление, что все наладилось, движется в понятную всем сторону. Сегодня такого ощущения уже нет.

– Есть опасения потерять образовательный бизнес?

– Нет уверенности в том, что завтра не выйдет каких-то очередных документов, которые перевернут ситуацию кардинально. Нет никакой уверенности. Но, по большому счету, я бы свое дело бизнесом не назвал. В российском варианте это больше подвижничество.

– Ситуация бодрит?

– Устаешь от такого адреналина.

– Как отдыхаете? Активно?

– Всю жизнь пытаюсь заниматься спортом: бассейн, атлетическая гимнастика. Это уже соматическая потребность.

– Удалось сохранить какие-то детские увлечения?

– Скорее всего, это и есть спорт. Я всегда был спортивным парнем, мне нравились командные виды спорта. В ЧелГУ играл в сборной факультета по волейболу, был в сборной университета по футболу. Мы даже выигрывали первенство Челябинска по футболу у института физкультуры. Нынешний тренер Московского «Динамо» Олег Знарок учился тогда в институте физкультуры и мы у них выиграли – сумасшедшая была победа! В волейбол достаточно долго играл при прежнем главе района Валерии Юрьевиче Шопове. Мы собирались утром в половине седьмого и играли несколько сетов в волейбол, я был в команде Владимира Викторовича Мякуша. Шоповская команда была сильнее и чаще выигрывала. А сейчас, когда ритм перемен в образовании становится все более похожим на марафон со спринтерским ускорением, это стало моим спортом.