Отец Дмитрий (Алферов), протоиерей, настоятель храма иконы Божьей Матери «Утоли моя печали»: «Современные юноши и девушки не могут ответить на вопрос: почему Татьяна Ларина осталась с мужем?»

Десять лет назад отец Дмитрий создал в Челябинске дискуссионный молодежный клуб, который и сегодня пользуется успехом. В молодые годы студент ЧелГУ Дмитрий Алферов слыл неформалом и до сих пор не любит заформализованных отношений. Еще и поэтому хотелось узнать, что он думает о введении в школе основ православной культуры, как относится к понятию «толерантность», каким видится ему современный этап в развитии российского общества и можно ли вообще говорить о каком-то развитии?

Хаос

– Отец Дмитрий, на днях наблюдала родительское собрание в одной из школ Челябинска. Оно было похоже на маленькую гражданскую войну: одни родители требовали уволить учителя, другие – оставить до конца учебного года. При этом все кричали – родители, завуч школы... Что происходит с людьми, на ваш взгляд?

– Эту ситуацию можно назвать катастрофой, потому что у людей отсутствуют стержневые мировоззренческие основы. Общество переживает полнейший хаос и рабскую зависимость от стандартов, которые абсолютно не жизнеспособны. Человек поставлен перед такими задачами, к решению которых не может приблизиться. А если приблизился, то это разрушает его собственную жизнь.

При современных целеполаганиях и жизненных стандартах, которые люди поначалу с радостью восприняли, они просто не способны быть счастливыми. У них отсутствует возможность быть счастливыми, потому что все, что нужно человеку, брезгливо отвергается – дескать, мы это знаем и уже прошли. А стремление к тому, что диктуют современные создатели психологии, – путь в никуда.

В свое время я был в неформальных отношениях с государством, поэтому могу оценивать своих современников критически. Считаю, что советский человек был менее зомбирован пропагандой, нежели современный. У современного человека отсутствуют даже позывы критического восприятия действительности. Поэтому коммерческие задачи человеком воспринимаются как главные, и происходит разрыв, разлом совершенно естественных, глубинных базовых отношений.

– Мне все время хотелось спросить этих людей: понимают ли они, какое будущее готовят своим детям и внукам?

– Страшное и несчастное будущее. Я часто общаюсь с людьми, которые просят церковного венчания, мы много говорим именно об этом, о будущем семьи, общества, и я вижу страшную их неподготовленность в этом отношении. Сегодня человек не знает многого из того, что раньше казалось естественным. Он округляет глаза на какие-то, казалось бы, обыденные вопросы. Это значит, что решать он их не будет. А следовательно, семейная среда будет разрушаться.

– Может быть, этот разлом, о котором вы говорите, начался гораздо раньше, просто прежние поколения обладали еще неким иммунитетом, и вот он истощился?

– Исторически это выглядит так. Когда в 1917 году сломали Россию, то попытались вытравить все, что составляло основу ее общества. Но грядущие потрясения показали, что все, служащее заменой базовых ценностей, не работает. И в 1943 году прагматичные руководители, как ни были они ужасны, начали вырабатывать иной подход. Отчасти это было заимствовано у предшествующей эпохи – патриотические начала (погоны, слово «Отечество», которое до войны считалось белогвардейским, забота о семье, хотя на заре советской власти практиковалась свобода в отношениях)...

Но, самое интересное, что эти подходы оказались мощным явлением, которое сплотило общество и задало ему нормальные формы развития и, в некотором смысле, продлило существование коммунистического этапа в нашей истории.

А сегодняшнюю фазу я называю распадом атеистическо-коммунистических взглядов, но при этом вновь отвергаются все естественные формы человеческих взаимоотношений, они почему-то причислены к формам большевистским. Хотя на самом деле это и есть разрушение базовых начал, что приводит к страшным, противоречивым, непредсказуемым последствиям. И человек от этого страдает.

Предмет

– Способно ли изменить ситуацию преподавание в школе основ православной культуры, на ваш взгляд? Или этот предмет лишь усилит разногласия между родителями и учителями, детьми и родителями?

– Нужно внести определенную ясность: это не уроки Закона Божьего, как некоторые лукавые СМИ пытаются представить.

– Осмелюсь противоречить, именно это пытается разъяснить наш сайт в материалах на актуальную тему, однако читатели не слышат этого или не хотят слышать, судя по комментариям.

– Мне казалось, дискуссия давно прошла и всем все ясно.

– Выходит, нет. Только коснись темы – и вулкан начинает работать. Возможно, большую роль играет синдром тотального недоверия в нашей стране? Люди всюду ищут подвох.

– Есть еще один момент – чисто российский элемент восприятия: вся правда находится в оппозиции. Что касается школьного предмета, попытаюсь донести главную мысль: преподавание Закона Божьего в школе практически невозможно! Не только потому, что Церковь отделена от государства и такой предмет не может преподаваться в светской школе.

Много других веских причин. Начнем с того, что говорить о Законе Божьем детям, которые живут в нецерковной семье, – просто бесполезная вещь. Потому что дети до определенного возраста не способны воспринимать противоположные семейным точки зрения как позитивное явление. Мало того, преподавание этого предмета до 1917 года не оправдало себя. И было бы напрасным такой предмет возвращать. Вспомните, почти все видные революционеры Закон Божий в школе проходили, но это их не остановило. Поэтому та форма преподавания вероучительных истин явно не справилась с задачей. Это не транслирование каких-то вероучений, истин, не призыв немедленно встать на молитву или пойти в храм. Это попытка познакомить детей с теми культурологическими основами, которые существовали в России до 1917 года.

– И которые лежат в основе всей русской литературы.

– Да, понять русскую литературу, русскую историю, какие-то общественные процессы без этих знаний невозможно. Этот предмет позволит молодым людям включиться в поток истории.

К примеру, на уроке литературы задается вопрос: почему Татьяна Ларина осталась с мужем? Современные юноши и девушки не могут на него ответить. Для них признание Онегина в любви – сигнал, что счастье стучится в двери, осталось бросить все и уехать с любимым человеком... Реакция Татьяны им абсолютно непонятна.

Даже у пытливой молодежи существует провал в понимании подобных вещей. Поэтому и возникла попытка познакомить школьников с традициями собственной страны, помочь им понять, на каких основаниях люди строили жизнь, и, самое главное, – каким был результат.

– Время экспериментов прошло. Возможно, родители просто не готовы сделать какой-либо выбор, ведь выбирать придется им, а не четвероклассникам или пятиклассникам?

– Можно к выбору подойти хотя бы прагматично: какими успехами или неудачами увенчался выбор тех, кто участвовал в эксперименте? Достигли ли люди, выбиравшие этот курс, определенных успехов или нет? Или столкнулись с еще большими проблемами? Лично я светской этики в природе не встречал. Может быть, это явление искусственное? Тогда предмет вряд ли принесет определенную пользу. Если ввести в школе религиоведение, то этот предмет в четвертом классе непостижим. Его даже в высших учебных заведениях сложно постичь, потому что изучающие не говорят о главном –о взаимоотношениях с Богом, так как это сфера ненаучного восприятия. А ведь это и различает все религии мира.

Остается вполне прагматичный путь – я живу в этой стране, в культурной среде, которая была создана многими поколениями, я хочу ее понимать, поддерживать. Поэтому должен проникнуть внутрь, за внешний фасад происходящих событий. В данном случае у родителей и ребенка сохраняется свобода восприятия. Вести предмет будет светский преподаватель. Курс составлен таким образом, чтобы обозначить квалификацию преподавателя, а не его мировоззрение.

И еще один момент – это культурологический светский предмет, а не попытка церкви вмешаться в образовательный процесс. Хотелось бы это донести до родителей. Если они захотят, мы готовы с ними встречаться и разговаривать.

– На ваш взгляд, эксперимент в школах удался?

– Отзывы доброжелательные, никаких конфликтов на религиозной или национальной почве эти уроки не вызвали, говорят, даже сплотили людей. Общество должно пытаться воспитать нравственные начала, оно дезориентировано сейчас, как будто ему вместо второй группы крови влили третью и происходит болезненный процесс отторжения, опасный и даже, может быть, смертельный.

Общество себя не осознает как некую культурную историческую общность. В силу этого оно разрушается. И возвращение в свою обычную среду должно его оздоровить. Насколько скоро и успешно это произойдет – зависит от нас самих. Если родителям нравится ругаться с учителями и они не хотят понять, в каких условиях живут учителя, а учителя мстят за это родителям, прогресса не будет. Безусловно, авторитет учителя должен быть поднят на достойную высоту. В связи с этим следует вспомнить слова Бисмарка. Когда немцы победили французов во франко-прусской войне 19 века, он сказал, что войну выиграл немецкий учитель. Дело в том, что в то время именно благодаря педагогам немцы учились осознавать себя гражданами нового единого государства.

Искренность

– Известно, что у вас большой опыт работы с молодежью. Ваш дискуссионный клуб продолжает работать?

– Конечно, нашему молодежному дискуссионному клубу уже лет 10, несколько поколений через него прошли. Мы немного особняком стоим от других движений и организаций при церкви, у нас свой микроклимат – мы занимаемся с молодежью приходской жизнью.

– Не в этом ли главный смысл церкви?

– Все остальное, что оторвано от приходской жизни, на мой взгляд, как ни странно, превращается в подобие комсомольской организации. Хотя современные молодые люди вообще не знают, что такое комсомольская организация, но каким-то непостижимым для меня образом копируют эти вещи. А я бы этого крайне не хотел в церковной среде, даже отказываюсь от мероприятий, которые мне напоминают комсомольские.

– Например, от рок-фестивалей?

– Рок-фестивали – это попытка внешнего, аппликационного приложения подобных вещей к церковной жизни. Мы очень часто обсуждаем это с молодежью. Не секрет, что когда-то я был большим любителем рок-музыки... (Улыбается.)

– Сегодня к числу поклонников этого жанра себя уже не причисляете?

– Практически не слушаю музыку. Современная музыка этого жанра меня не интересует, она уже лет 30, как изжила себя в качестве общественного явления, намагниченной среды. Существует только как форма. Да я не только рок-музыкой увлекался в советское время, но и неформальными движениями.

– Даже дома во время отдыха не слушаете музыку?

– Практически нет. Интенсивное слушание музыки в юности, вероятно, привело к желанию взять паузу. (Смеется.)

– Какова главная задача вашего дискуссионного клуба – привлечь как можно большее число молодых людей в церковь? Вы подсчитываете, сколько приходит людей в клуб, каков отсев?

– Нет у меня ни статистики, ни учета, есть попытка позволить людям общаться самым неформальным и искренним образом. Искренность – то, что должно нас собирать вместе. Открытость, возможность высказаться, поспорить. Поэтому у нас нет иерархичности, авторитарности. Со мной могут спорить и свободно не соглашаться. Для меня это испытанный метод взросления, обострения интереса к жизни, напитывания важными вещами, углубления в них.

– Градус спора снижать приходится?

– (Смеется.) Меня самого тушить надо. Иногда приходится, когда спор непродуктивен, и возникают тупиковые ситуации. Я могу показаться старичком, который говорит, что в прошлом и небо было голубее, но все-равно скажу: энергия постижения мира, попытка определить себя в этом мире слабеет с каждым годом у молодых людей.

– Может, потому что нет комсомольского задора?

– А разве в комсомольских организациях были жаркие споры? Это была школа воспитания бюрократов для будущей системы. По крайней мере, в той фазе, в которой я это наблюдал. Попади-ка в эту среду герой из «Гренады» – раздавят и скушают функционеры, которые живут по определенным правилам. Вот это у меня вызывает отторжение, даже если намек появляется.

– Часто слышите от молодых людей, что они устали жить, им все надоело?

– Когда люди приходят в клуб, они делают над собой усилие, потому что есть что-то, что их увлекает. Но в личной беседе иногда это возникает, потому что педалирование второстепенных вещей в жизни – биологических и прочих – утомляет человека. Потому что никаких смыслов нет, если конкретные маленькие задачи возведены в ранг мировоззренческих. Это утомляет и никак не мотивирует.

– К вам обращаются за поддержкой молодые люди, зависимые от алкоголя и наркотиков?

– В нашем приходе есть центр помощи химически зависимым людям, так мы их называем. Но пока более активная работа ведется с алкоголиками. Наркоманам мы готовы помогать, но опыта у нас меньше. Помочь таким людям непросто, потому что они инфантильны, у них нет сильных мотивов в жизни, как правило. Инфантилизм – это то, что говорит об открытых кингстонах в корабле, забортная вода хлещет туда со страшной силой.

– Есть люди, которым удалось помочь?

– Окончательно это будет ясно, когда человек пред Богом предстанет. Эту угрозу любой химически зависимый человек носит в себе до конца жизни, к сожалению.

– Вы из тех священников, которые в проповеди говорят с людьми о происходящем моменте и практической жизни. Это качество пока встречается редко в наших приходах.

– Не потому, что кто-то запрещает такие проповеди. Не считаю себя в этом плане каким-то особо одаренным священником, просто в процессе работы с молодежью этот принцип засел в голову – говорить по существу. Сказать нужные слова, которые побуждают людей думать. Искусство ради искусства меня никогда не интересовало, желание пробудить в собеседнике такую же заинтересованность в предмете, какая есть у самого – главная задача. Получается или нет – не знаю. Скорее, не получается...

– Почему? Прихожане вопросов много задают?

– Если бы задавали, я только рад был бы. Чаще всего, и это тоже результат идеологической трансформации, – люди и проповедь воспринимают, как некий обязательный элемент, который нужно перетерпеть. А насколько это соотносится с их собственной жизнью? Не многие, думаю, задают себе этот вопрос.

Советский человек – тяжелое явление, с которым сталкивается церковь. Вы правильно сказали, он ничему не верит, привык загонять себя вовнутрь. Он и не развивается, и не откликается, он существует только на своем бытовом уровне. Привык, что говорят много красивых слов, но это все неправда, а правда – это что-то грязненькое и неказистое. Поэтому так сложно идет возвращение к религиозной жизни. Ведь один из самых главных принципов религиозной жизни – искренность. Если не будет такой молитвы – каков же будет ответ? Религия – это же диалог.

Любовь

– Часто приходится слышать, что церковь – для слабых, сильные в ней не нуждаются.

– Посмотрите, сколько возрождается сейчас церквей и возрождают их священники со своей паствой. Может ли слабый организовать приход, воссоздать храм, жизнь в этом храме? Вряд ли. Безусловно, это не соответствует той пассионарности, которая была в России, но тем не менее люди приходят.

– Что происходит сегодня с воскресной школой, легко ли там заниматься детям?

– Дети, как правило, транслируют формы своей семьи. Если бы в воскресной школе учились только дети прихожан, была бы какая-то поддержка со стороны родителей. Но чаще всего родители приводят детей и просят поучить ребенка, а сами к этому не готовы. В результате ребенок испытывает некий коллапс, он не находит поддержки со стороны родителей, и для него это невозможная дилемма.

– Мало по-настоящему воцерковленных семей?

– Все настоящие процессы проходят трудно. Люди быстрее воспринимают форму и дисциплину, это привычнее для них. И часто надеются, что это даст результат. Он есть, но той глубины, которую могут дать дисциплина и форма. Там, где нужны искренность и содержание – все пока топчется на месте. Очень часто экспериментируют со всевозможными крайними формами, часто сталкиваюсь в среде неофитов с домостроем. И среди священников есть, к сожалению, поборники радикальных средств. Медленная реставрация человека – долгий процесс. А все хотят быстрого результата. Так не бывает.

– У вас не появилось чувства усталости?

– Да нет, силы еще есть. Несколько выматывает ощущение, что ты-то уже понимаешь – «Титаник» тонет, а все продолжают танцевать

– Отец Дмитрий, вы с народом общаетесь в социальных сетях?

– Сейчас нет, раньше пытался выступать там в качестве миссионера, старался отвечать на все попытки оклеветать церковь. Но вскоре понял, что это чревато некой профессиональной деформацией. Все говорят о том, что священники в Интернете должны быть самими собой, поддерживать имидж – говорить ласково и терпимо. Но ведь ласковых слов никто не слышит, а когда ты начинаешь говорить теми же самыми словоформами, которыми говорят пользователи Интернета, вдруг возникает внимание. Но это ведь очень искусительно – говорить, не сдерживая себя, откликаясь на эмоции. И потому я перестал этим заниматься.

– Как ваши прихожане воспринимают современную ситуацию в обществе?

– Как христиане IV-V веков: у них есть ощущение, что «римская империя» вот-вот развалится. Тогда христиане тоже жили естественными началами, а окружающий мир над ними посмеивался и предавался своему распаду во все тяжкие.

– Нет воинственного настроения?

– Крайнее отношение – это опять же то, что свойственно советскому человеку. Это долго впитывалось и навряд ли быстро исчезнет. Радикализм, собственно, свойственен неофиту, а таких сегодня более 90 процентов в среде прихожан.

– Слово «терпимость» игнорируется?

– Нет такого слова в нашем лексиконе. И нет слова «толерантность». Мы говорим о любви. А любовь – это глубочайшая заинтересованность, даже, может быть, горячая заинтересованность в том, кого любишь. Терпимость – это воспитание холодности и равнодушия. А толерантность, с точки зрения медицинской терминологии, – невосприимчивость. Это светская попытка заменить христианские начала – мы не будем говорить о любви, бороться за что-либо, для нас важен статус-кво: просто мир и возможность каждому человеку жить так, как он хочет.

Это звучит благородно после многочисленных войн. Но, к сожалению, это так же разрушительно. Люди просто привыкают быть равнодушными друг к другу. Когда это зиждется на каких-то религиозных началах, еще возникает определенное ощущение успеха. Но когда и их нет, остаются холодность и безразличие, которые приводят к совершенно противоестественным вещам. Такая позиция не позволяет воспитывать в людях энергичность, убежденность, способность к принятию важных ответственных решений.

Поэтому и потерпела крах мультикультурная концепция, которая была основана на неком заменителе. Заменитель не годится, кровь должна бежать по жилам человеческим и гармонизировать отношения. Принцип гармонии должен быть живым , а не искусственным. Поэтому в Евангелии не встречается слова «терпимость», только любовь.

– Но любовь – это пылкие эмоции...

– Есть еще один важный элемент этого чувства – жертвенность. Собственно, это и определяет все. Когда человек перестает быть эгоцентричным, воспринимать мир только через призму того, что хорошо лично ему, когда он забывает о себе и находит возможность обратить свое внимание на того, кто рядом, и посчитать его выше самого себя, а значит пожертвовать собою, тогда и возникает тот единственно верный принцип созидательной жизни, божественный принцип. Это и позволяет созидать, прощать, помогать...