Евгений Водолазкин, писатель, доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник ИРЛИ (Санкт-Петербург): «Человек создан для вечности»

Встречи с петербургским писателем Евгением Водолазкиным развенчали представление многих челябинцев о средневековой Руси. А его новый роман «Лавр», ставший финалистом самых престижных литературных премий, с полок городских книжных магазинов исчез моментально – раскупили. «Это совершенно упоительный экскурс в Средние века, – говорит о романе другой писатель – Захар Прилепин. – В детстве и юности я мечтал быть летчиком, но теперь, прочитав книгу «Лавр», хочу быть святым. Настолько заразительно написана эта книга».

Нравы: вчера и сегодня

– Евгений Германович, ваш «Лавр» о святых средневековой Руси?

– Роман мой о том, что времени нет и что пространство тоже не имеет значения. Человек создан для вечности. В древнерусских текстах это используется широко, и я использую это в своем романе. Одна студентка написала так о «Лавре»: «это хронотоплесс», то есть подчеркнула отсутствие времени и пространства. Это так, о чем бы человек ни писал, он пишет о своем времени. «Лавр» – история древнерусского целителя, у которого погибла возлюбленная, частично по его вине, и он строит свою жизнь как искупление греха.

– Там есть какие-то вкрапления из древних текстов?

– Почти 30 лет я занимаюсь древнерусской литературой, и мне показалось, что могу спокойно отдаться любви к этим текстам в новом романе. Но я дал в «Лавре» только образ древнерусского языка, и я взял только то, что понятно сейчас.

– Роман написан в духе жития святых?

– Всякая жизнь имеет измерения жития, даже жизнь простого человека, потому что у каждого человека есть какие-то взлеты, о которых стоит писать, и какие-то драмы. Фильм Павла Лунгина «Остров» – это киножитие, например. Ведь житие – это не святость в каком-то слащавом смысле, святой всегда борется и испытывает страшные искушения. Это не тот, кто не делает греха, но тот, кто до конца жизни кается. Всякий биографический роман в каком-то смысле житие. С одной стороны, история моего героя – это выдумка, с другой – нет, потому что она восходит к житию святых.

– Но на встречах с челябинскими школьниками и студентами вы говорили не столько о романе, сколько о древнерусской литературе, которую изучаете как ученый?

– Да, я приехал рассказывать о Древней Руси. Но по опыту первой лекции понял, что Древняя Русь хороша, но всех больше интересует современное состояние литературы, состояние общества. И это правильно – из любой темы можно вывернуть на вселенские проблемы. Что мои слушатели и сделали. Я и о Древней Руси пытался рассказывать так, чтобы можно было понять, где мы находимся сейчас. Ведь древнерусская литература – это нечто особенное, это не совсем литература, это скорее письменность, книжность. Она живет не по законам литературы, в ней нет понятия художественности, нет вымысла, все написанное – правда. Не было на Руси выдуманных героев, для средневекового человека вымысел – ложь.

Но в Средние века к личности человека относились внимательнее, чем сейчас. История личности – самое важное: не человек для истории, а история для человека. И надо сказать, что литература прошла определенный этап нового времени (многовековой) и теперь возвращается не то чтобы к Средневековью – было бы смело так заявлять, но есть определенные черты поэтики современной литературы, которые указывают на то, что та литература, к которой мы идем сейчас, по меньшей мере созвучна тому, что было в Средневековье.

– И наши нравы, по-моему, тоже приближаются к нравам Средневековья...

– Для меня Средневековье – не ругательное слово, не только потому, что это род моих занятий. Дело в том, что Средневековье не было таким ужасным, как новое время, на мой взгляд. По крайней мере убивали в эпоху Средневековья на Руси однозначно меньше, чем сейчас.

– Вы хотите сказать, что в средневековой России люди были лучше по своему внутреннему содержанию?

– Нельзя сказать, что люди были лучше. Люди всегда одинаковы, потому что прогресса в человеческой нравственности нет, есть только прогресс в технической стороне нашей жизни. Иначе не было бы в Германии Гитлера после Гёте. Об этом, кстати, Сергей Беляков (писатель, литературный критик из Екатеринбурга) в своей книге о Льве Гумилеве хорошо пишет. Я абсолютно с этой идеей согласен: народ не становится лучше, лучше могут стать только личности. Но в Средневековье были механизмы, которые не позволяли распускаться так, как это делаем мы сейчас. Очень редки были казни в сравнении с нынешним временем.

И если мы возьмем частный вопрос – положение женщины в средневековой Руси, то она была субъектом права в отличие, например, от женщины в Европе. Женщина на Западе не могла распоряжаться своим имуществом, она могла это делать только через брата или отца. А на Руси могла. Пример – боярыня Морозова. Мы вот сейчас ищем новые формы правления по западному образцу. Но на самом деле демократия, только гораздо более интересного и богатого свойства, была в древнем Новгороде. В 1923 году вышла очень интересная работа русского философа Николая Бердяева «Новое Средневековье», где он делит эпохи на дневные и ночные. Дневные – блестящие, искрящиеся, вроде Античности, Возрождения. Ночные – эпохи собирания сил, осмысливания произошедшего за день, переваривания, пропускания сквозь себя. Средневековье – типичная ночная эпоха.

Литература о главном

– Евгений Германович, мы довольно часто говорим о том, что школьная программа по литературе явно перегружена именами, текстами. Так стоит ли оставлять в ней древнерусские тексты, если учесть, что для современных школьников уже Фонвизин – древнерусская литература?

– Совершенно точно стоит. Потому что древнерусская литература говорит о главном: зачем мы живем, как устроена наша жизнь, как должно жить. Это ведь даже не литература, это нечто гораздо более глубокое и интересное, чем литература. Я не призываю читать все подряд, но погрузиться в этот мир хотя бы краешком, хотя бы слегка очень важно для духовного развития человека.

– В школе читают «Слово о полку Игореве», сегодня вы сказали, что это нетипичный для древнерусской литературы текст, а потому более понятный современному человеку. Тем не менее большинству детей это произведение кажется очень скучным, неинтересным.

– Я бы посоветовал после чтения «Слова о полку Игореве» читать комментарии Дмитрия Сергеевича Лихачева. Его работы, как все гениальное, просты по языку. Глубокая мысль на самом деле вообще проста, она не требует никаких завитушек и кружев. И этого будет вполне достаточно, чтобы школьник осмыслил это произведение. Тем более что «Слово», как я уже сказал, – это не вполне древнерусская литература. Разумеется, оно было написано в XII веке, но это нетипичный древнерусский текст, поэтому читать его гораздо проще, чем другие древнерусские тексты: жития, летописи, хроники и прочее.

– Многие ли молодые люди интересуются сегодня древнерусской литературой?

– Если говорить правду, интерес невысокий. Потому что сейчас, как принято говорить, другие приоритеты. Но я для того и читаю лекции, и бываю в студенческой аудитории с рассказом о древнерусской литературе, чтобы школьникам и студентам немного приоткрыть этот мир. Они должны увидеть, что этот мир по-своему захватывающий.

– Именно поэтому вы написали роман «Лавр»?

– Да, хотя причина эта не основная. Я писал «Лавра» не только из просветительских соображений, но решал и другие вопросы – этические, художественные. Но вместе с тем я хотел просто показать, как прекрасен русский язык во всех его измерениях.

– Скажите, почему в свое время вы увлеклись древнерусской литературой?

– Я начал этим заниматься еще в советское время в университете и достаточно скептически относился к окружающей меня действительности. Древнерусская литература была тем, что меньше всего напоминало советскую действительность, что позволяло от нее подальше уйти. До некоторой степени это стало толчком. Но древнерусские тексты сами по себе прекрасны, чтобы ими увлечься. Кроме того, я имел счастье работать под руководством Дмитрия Сергеевича Лихачева, что меня в моем выборе только укрепляло.

– Вы стали редактором книги об академике Лихачеве. А нет желания написать свою книгу об этом замечательном человеке – его житие?

– Мысли такие у меня были, но я не преодолел робости. Видимо, так и не сложится такая книга. Мою любовь к нему и его памяти я выразил в книге воспоминаний о нем «Дмитрий Лихачев и его эпоха. Воспоминания-эссе, документы, фотографии», в которую включены воспоминания самых разных людей – от Виктора Астафьева до принца Чарльза и Михаила Горбачева. Считаю, что памяти Дмитрия Сергеевича я послужил именно таким образом.

Скорее вопрос, чем ответ

– Ваш первый роман, ставший финалистом «Большой книги», – «Соловьев и Ларионов». Он написан, чтобы показать филолога в контексте его исследовательской работы, или это еще и желание исследовать тему гражданской войны? Ведь эта рана до сих пор не заживает во всех нас.

– Я этого касался и в более ранних своих текстах, опубликованных и нет, для меня это прежде всего семейная тема. Мой прадед был прапорщиком в Белой армии, он воевал, он пошел добровольцем. До некоторой степени этот роман вызван семейными причинами. До некоторой. Вы абсолютно правы, что это вызвано интересом к тому, что же с нами произошло в эти чудовищные годы. Но литературное произведение все-таки не об истории семьи и государства, а об истории личности. Все-таки вопросами истории государства занимается скорее наука, она это делает более квалифицированно и удачно, литература занимается человеком. Мне показалось интересным исследовать историю человека в огне гражданской войны. Это частая вещь, когда писатель выбирает неспокойные декорации для своих героев. Это история человека на переломе эпохи, что всегда самое интересное.

– Вы для себя выяснили, почему с нами случился тот перелом?

– Для себя, пожалуй, выяснил, хотя мой текст – скорее вопрос, чем ответ. Но порой поставить вопрос – не менее важная вещь, чем дать ответ. Я считаю, что нравственное состояние нашего общества нужно мерить не единицей «народ» или «страна», а мерой личности. Общество состоит из личностей. Так вот, эти личности были не в лучшем своем состоянии накануне революции. Эта отрицательная энергия множества личностей, бывает, проходит как туча – без грозы и ливня. Но бывает, что все это соединяется – эти отрицательные заряды, отрицательная воля миллионов людей, которые обрели негативный заряд, – и происходит страшный взрыв.

– Не кажется ли вам, что мы сегодня близки к подобной ситуации, которая грозит взрывом?

– Иногда такие мысли приходят в мою голову, и становится страшно. Может быть, роман «Лавр» – моя личная попытка каким-то образом разрядить этот отрицательный заряд.

– Помимо того что вы писатель, вы еще являетесь ведущим научным сотрудником института русской литературы или Пушкинского дома, как его часто называют. Что для вас эта работа?

– Это счастье – быть все время рядом с рукописями великого поэта. В ИРЛИ хранятся все рукописи Александра Сергеевича Пушкина, которые только есть в России. Когда для Пушкинского дома построили новые хранилища, то переносить рукописи поэта доверили только сотрудникам ИРЛИ, и я нес коробку с «Капитанской дочкой». Знаете, когда я ее взял в руки, что-то внутри екнуло... (Улыбается.)

– Много ли до ХХI века дошло рукописей древней Руси?

– Десятки тысяч. И не все рукописные тексты еще учтены и изучены. А потому есть уверенность, что ученые все-таки обнаружат оригинал «Слова о полку Игореве».

Редакция благодарит организаторов литературного фестиваля «Открытая книга» за возможность взять интервью у Евгения Водолазкина.