Антон Мегердичев, режиссер фильма «Бой с тенью–2»: «Весь бокс снимался в Подольске, во дворце “Витязь”, по 20 часов в сутки»

Кто бы сомневался в том, что реванш состоится? И герои «Боя с тенью» Артем Колчин и Лари Палмер снова встретятся на ринге? Наверное, никто. И вот, наконец, это свершилось… «Бой с тенью–2: реванш» выходит на большие экраны с 17 октября. Но за неделю до общероссийской премьеры в «Синемапарке» уже можно было увидеть как сам фильм, так и его создателей. На вечеринке, посвященной предпремьерному показу, оказался режиссер фильма Антон Мегердичев. Он снимал «Бой с тенью–2» по сценарию Алексея Сидорова (режиссера первого «Боя…»). Разумеется, у режиссеров первой и второй части разные взгляды. По многим причинам. О них, а также о работе над картиной Антон Мегердичев рассказал после показа.

– Антон, каково было вам, режиссеру документального кино, браться за «Бой с тенью–2»? Это же другой формат.

– Сложно, конечно, браться. Но работа в документальном жанре многому учит. Например, ценить случай. Еще, ты понимаешь, что такое «реально» и что «нереально». Глаз может распознать фальшь. Это было моим преимуществом. Другое преимущество в том, что применение монтажа документального кино в художественной картине дает ей другое звучание. Конечно, приходилось и многому учиться. Но, слава богу, были хорошие наставники.

– А что все-таки интереснее?

– Я вам честно скажу, что документальное кино – это зверски интересная вещь. Но, как правило, в нем мало экспериментируют, оно снимается с меньшими бюджетами. Поэтому до сих пор режиссеры не нашли способ подачи документального кино, чтобы оно собирало зрителя. У меня есть фильм, я им горжусь. Это «Убить Кеннеди». Он держал зрителя не хуже, чем блокбастер или сериал. Для меня это была серьезная удача.

А вообще, интереснее всего, когда жанры пересекаются. К сожалению, очень многого не сделано, очень много шаблонов. Надо стараться их ломать.

– Как правило, результат съемок художественного фильма не соответствует сценарию полностью. Наверняка и в «Бое с тенью–2» было место для импровизации?

– Вы наверное заметили, что в картине три раза мелькал Павел Деревянко. Линию в Америке должен был вести он. Он должен был красть ребенка, звонить в Россию Вике, чтобы она поддержала… Но так сложилось, что в Штаты ему не дали визу. И у нас полетела вся линия. В самый последний момент я предложил Алексею Сидорову, чтобы эту линию взяла на себя адвокат Джулия. Мало того, что она любит главного героя, она ему еще и помогает. И получилось, на мой взгляд, гораздо интереснее. То счастливое стечение обстоятельств, которое бывает крайне редко. Благодаря ему фильм стал еще больше не историей про бокс, а историей человеческих отношений.

– Кстати, вы везде говорите о том, что фильм на самом деле о любви и человеческих отношениях. А какая роль в нем тогда отводится боксу?

– Этот фильм о подзабытых вещах – любви и верности мужчины одной женщине и любви и жертвенности женщины к мужчине. Чем отличалась первая картина и вторая? Первая – это романтика «из жизни голубей». Во второй ситуация другая. Что бы было с их отношениями, если бы не эти передряги? Для чего мы снимаем боевики? Для того, чтобы поставить героев в экстремальную ситуацию, в которой они могут себя проявить наиболее ярко и точно. Потому что в жизни так не бывает, все на полутонах. Мы показали, что несмотря на такое стечение обстоятельств, Артем и Вика остались вместе.

– Как происходили съемки такого сложного боксерского поединка?

– Перед первой картиной Денис (Артем Колчин) тренировался очень серьезно. На второй уже было проще. Лари Палмера играл профессиональный боксер. Это настоящая «машина для убийств». Хотя при этом интеллигентный, доброжелательный человек. Саму технику бокса ставил не я, а профессионалы. Они ставили Денису правильные с точки зрения боксера рефлексы и навыки. Когда мы смонтировали сцену боя, многое пришлось вырезать только потому, что это не соответствовало реальности.

– К слову о реальности: кто-то в зале, когда персонажа Андрея Панина выводили из тюрьмы, крикнул: «Да-да, все так и было, узнаю знакомые места». В самом деле снимали в настоящей тюрьме?

– Да. На Силикатном проезде есть пересыльная тюрьма, и там мы все это снимали пять дней. Очень тяжело снимать в тюрьме, надо сказать. Та атмосфера, что в кино показана, по сравнению с реальной – детский сад. В камере, которую освободили для съемок, сидело около 45-ти человек. Очень тяжело с точки зрения атмосферы. То глобальное несчастье, которое там присутствует, давит. Настоящих заключенных в кадре вы видели один раз, когда Панина ведут вдоль колючки. Они с таким интересом относились к съемке, и когда Андрея начали выводить, там они как раз что-то грузили. Мы подбежали, попросили их сыграть, как они ходят. Их построили и они сыграли.

– Фильм снимался в России и в Америке. Где больше понравилось? Где проще?

– Скажу честно, Россия не обладает такой слаженной системой кинопроизводства, как Голливуд. Что такое Лос-Анджелес? Это город, в котором живут практически только киношники. И там все это поставлено на фантастические рельсы. Меня поражает , как американцы организовывают процесс. Они работают, как метрономы. К тебе подходит несколько человек и спрашивают: «Do you like it?». Но у них есть серьезные минусы, они не умеют ускоряться и не любят этого делать. Они выходят на площадку и начинают качественно работать в одном темпе. А когда солнце сядет, он скажет: «Все, спасибо». Но они постоянно ищут, куда бы засунуть твой неснятый план без переработок, график постоянно переписывается.

Что касается России, то при долгом раскачивании мы обладаем потрясающей возможностью собираться. Группа могла так собираться и работать на таком пределе! Смело перерабатывать... И, если говорить откровенно, мы самые сложные сцены сняли в России. Весь бокс снят в Подольске, во дворце «Витязь». По 20 часов, «на бровях» снимали… Нам бы чуть-чуть планированию поучиться, нам бы равных не было.

– А есть разница между русскими и иностранными актерами? Вы ведь одновременно работали и с теми, и с другими.

– Кроме трудностей перевода, никакой. Вся актерская школа – это школа Станиславского. Они работают по одой системе. Абсолютно полная отдача и неравнодушие у тех и других. Моя любимая сцена – это Артем Колчин и Мендес в госпитале. Этот окрик: «What should I do?!». Вы не представляете, что было на площадке, когда наблюдали за его игрой. Этого окрика не было в сценарии. Но актер так вошел в роль, так дал той энергии мексиканской, что все начали прямо там аплодировать.

Очень хорошая сцена получилась с Майклом и Джулией (вот это – «Что ты несешь, девочка?!»). Обалденно ребята сделали историю с поливанием в машине. В боксе есть такой прием – «оскал тигра». Когда у человека нет сил, он мандражирует, этот оскал заставляет собраться, сконцентрировать внимание, успокоиться. Артем просто решил таким образом свою девушку привести в чувство.

– А из-за трудностей перевода казусов не случалось?

– Когда вы снимаете кино, есть переводчики. Но буквально на вторую-третью смену все уже разговаривают без них. Переводчики тоже включаются в процесс. Американцы начинают говорить по-русски. Был у нас очень смешной осветитель американский, который выучил одно русское слово «до свидания». И когда ему нужно было что-то спросить, он говорил: «До свидания?». Или когда он свет выставлял, восхищенно говорил: «До свидания!»

– На экране все происходит очень динамично. Вас не упрекали критики в том, что фильм похож на большой клип?

– Была какая-то статья, в которой писали, что пора бы молодым режиссерам понять, что фильм – это фильм, а клип – это клип. Но, в принципе, я на это и рассчитывал. Я делал кино с такой подачей. Я считаю, что такой она должна быть, в картине ритм очень важен. Особенно в боевике. А в остальном – положительные отклики.

– В финале Лари Палмер говорит, что он не согласен с решением судей. Значит ли это, что будет третья часть?

– Этот бой, по сути, документальный. Профессиональный бокс длится 12 раундов. И если оба боксера выстояли, решение принимают судьи. И, как правило, всегда проигравший не согласен с их решением. И вот эта фраза может что-то значить. Что будет третья часть. Но в этой части, мне кажется, им не придется драться.

Вопрос о третьей части зависит от того, понравится ли вам вторая. Но режиссером уже буду не я. Потому что, чтобы снимать трилогию, нужен свежий взгляд. Очень сложно делать два раза. Это как закат солнца вручную.