Леня Станишевский: сбежавший от смерти

Златоустовец Леонид Станишевский свое детство провел на Украине, именно там его и застала война. Воспоминания, присланные его дочерью Ольгой Бархатовой, словно сценарий к фильму, с той лишь разницей, что все эти испытания 10-летнему мальчишке пришлось пережить на самом деле.

«22 июня в 6 часов утра семья командира части Букреева (жена, сын, дочь) и я сидели в товарном вагоне из-под извести, в котором не было ни нар, ни печки. В четыре вагона погрузилось около сотни полураздетых женщин и много малых детей, это были семьи командиров. Вещей практически ни у кого не было, как не было ни воды, ни продуктов. В сопровождение Букреев нам дал лейтенанта и двух красноармейцев с ручным пулеметом.

Поезд тронулся и пошел на восток. И почти сразу же немецкие самолеты начали бомбить и обстреливать из пулеметов состав. Появились первые раненые и убитые. На первой же станции оказали помощь раненым, похоронили погибших и двинулись дальше. И все повторилось, но теперь поезд не останавливался, а замедлял ход. И на ходу из теплушек (железнодорожная насыпь метра 1,5) начинали выпрыгивать женщины и дети, чтобы спрятаться в канаве, траве, кустах, под деревьями от обстрела и бомбежки. Но главный ужас начинается минут через 15-20: у фашистов кончаются боеприпасы или горючее, и они улетают. Матери начинают искать детей, а дети – своих матерей – и часто находят мертвых или искалеченных. Вокруг плач, крики, истерика. А в поезде нет врачей и медикаментов, чтобы оказать первую помощь. Спустя несколько часов двигаемся дальше, если пути разбиты, то ждем ремонтников.

Чем дальше мы движемся, тем дольше стоим на полустанках, разъездах и станциях, пропуская на восток санитарные поезда, а на запад – воинские. 360 км до станции Шепетовка мы ехали шесть суток. Я не помню, на чем и как мы спали, что ели и что пили. На шестые сутки вечером мы приехали в г. Шепетовка. Это крупная узловая станция, где сходятся железнодорожные пути из Киева, Львова, Тернополя, Хмельницкого. Все пути этой станции были забиты составами с горючим, боеприпасами, эвакуированными, воинскими частями и санитарными поездами. Ночью началась бомбежка. Всю ночь я пролежал в 50 метрах от вокзала за каменной декоративной оградкой сквера. Наш состав сгорел, и мы с семьей Букреева пешком пошли в г. Изяслав, а это 25 километров. Уже вечером грязный, голодный, в одном костюмчике, но зато живой предстал перед бабушкой. А дней через десять без единого выстрела в Изяслав вошли немцы. Началась оккупация...»

«Немцы прорвали фронт, наши войска спешно оставили свои позиции и ушли ночью, а днем, как на параде, в город вошли фашисты. Их передовые части прошли через город, и несколько дней в Изяславе было безвластие. Начался грабеж магазинов, складов и брошенных квартир и домов. Я и пацаны с нашей улицы приняли деятельное участие в растаскивании воинских складов с боеприпасами. Особенно быстро мы нашли применение патронам, осветительным ракетам и взрывателям от бомб. Потом появилась власть, которая быстро организовала еврейское гетто, появились приказы и объявления, за нарушение приказов было одно наказание – расстрел. В сентябре открылась школа, и я пошел учиться во второй класс. Для нас учеба в этой школе отличалась только тем, что священник преподавал закон Божий. Я научился креститься и выучил молитву «Отче наш…». Правда, учеба моя быстро закончилась: за драку с одноклассником меня повели к директору на порку, но я убежал и больше в школу не ходил. А вскоре немцы решили, что грамотные хохлы им не нужны, и школу закрыли.

Хорошо помню, как в конце сентября, после взятия Киева, через Изяслав много дней колоннами фашисты гнали наших пленных на запад в лагеря. Вдоль дороги стояли женщины и бросали голодным пленным продукты, высматривая среди них своих мужей, родственников и выдергивая их из колонны. В сентябре 1941-го немцы были уверены в своей победе и спокойно смотрели на это. Если колонна останавливалась на ночевку в Изяславе, все жители готовили еду и кормили пленных.

В конце сентября 1941-го пешком из Киева пришла моя мама и принесла с собой килограммов 30 продуктов, которые оставил ей отец. Мама прошла пешком более 300 км. Пришла и заболела: у нее отнялись ноги.

В 1942-43 гг. на Украине началось массовое партизанское движение, было создано множество отрядов и соединений. В леса уходили молодежь и мужчины, были в партизанах два моих двоюродных брата. А у меня наступили каникулы больше чем на два года, правда, мы с друзьями по улице не совсем бездельничали, помогали родителям, как могли. Я пас корову, помогал бабушке в огороде, колол дрова. Зимой долгими вечерами собирались всей семьей у печки. Бабушка, мама, Нина Казимировна и Нюся (жена и дочь маминого брата) читали по очереди вслух книги. Жили, как и все, трудно. До самого снега я бегал босиком, ходил в одних штанах, украшенных множеством заплаток.

В ноябре 1943-го советские войска выбили немцев из Киева и двинулись на запад. В начале февраля 1944-го ночным налетом партизаны захватили Изяслав, но через сутки немцы пустили танки и вытеснили партизан за реку Горынь, которая делила город на две части. В Старом Городе закрепились партизаны, а в Новом Городе – немцы. Дом бабушки оказался прямо на линии фронта. Мама решила уйти к знакомым, у которых был кирпичный дом и каменный погреб. Бабушка уходить из своего дома отказалась. Через пару дней к партизанам подошли передовые части нашей армии и выбили фашистов – бабушка оказалась в тылу у наших, а мы с мамой – почти на передовой у немцев. Фронт установился больше чем на месяц. И началась ежедневная стрельба из пулеметов, обстрелы из пушек и минометов, бомбежки с самолетов.

Мы все время сидели в погребе: один дед, две бабушки, двое детей и пять женщин. Но, как мы ни старались не показываться фашистам, они, очевидно, о нас знали. Когда ночью с 4 на 5 марта 1944-го они начали отступать, то бросили в люк гранату. Я лежал на картошке у самого края люка. Мне оторвало на правой руке 4 пальца, раздробило правую ладонь, на левой руке раздробило одну кость запястья и большой палец, кроме того, я получил несколько ран в обе ноги. В погребе было темно, керосиновая лампа потухла от взрыва, кричали и плакали женщины и дети. В это время в погреб спустились два немца, один освещал нас фонариком, а другой стрелял из автомата. Меня закрыла своим телом мама.

На следующий день в погреб спустились люди, которые искали своих близких, живым нашли только меня. Можно представить состояние и горе бабушки, дяди Феофана, его жены Нины Казимировны и его дочери Нюси, когда в дом внесли тело мамы и меня. Мне очень повезло, что Нина Казимировна была медсестрой. Я потерял много крови, раны на руках были в ужасном состоянии... Все занялись похоронами мамы.

В этот же день вечером в Изяслав на грузовой машине приехал младший брат мамы Виктор. Его часть находилась недалеко. Узнав об освобождении родного города, он отпросился у командира проведать родных и попал на похороны. На следующее утро Виктор уезжал в свою часть и на грузовой машине попутно завез меня и бабушку в военный госпиталь в городе Славута, что в 20 км от Изяслава.

В госпитале хирурги сразу осмотрели меня и решили ампутировать обе кисти рук, но бабушка упросила врачей оставить хоть левую. В госпитале мне удалили кисть правой руки, почистили раны на левой руке и на ногах, вручили бабушке две таблетки стрептоцида и отправили в городскую больницу.

В городской больнице меня положили в палату, где на двухэтажных койках размещалось человек 20 тяжело раненных стариков, женщин и детей. На койках была положена солома, не было ни подушек, ни одеял, ни постельного белья. Раненые лежали в своей одежде. Также не было никаких лекарств. Все лечение заключалось в промывке ран каким-то раствором и перевязке трофейной туалетной бумагой один раз в неделю. Зато регулярно немцы бомбили Славуту. Во время бомбежки тяжело раненные люди, без рук и ног, которые днем самостоятельно не могли повернуться на нарах, начинали сползать с них и пытались где-нибудь спрятаться.

После пары недель такого лечения бабушка нашла где-то лошадь с телегой, и мы в страшную метель отправились домой в Изяслав. Дальнейшее лечение и уход за мной взяли на себя Нина Казимировна, бабушка и Нюся. Благодаря их заботам я и остался жив...

Помню, как я лежал в кровати на спине, на животе – подушка, на подушке – книга, страницы которой через каждые три-пять минут мне кто-нибудь переворачивал. Так я пристрастился к чтению.

Помню, как проездом из госпиталя после тяжелой контузии под Севастополем в Изяслав на несколько дней заехал отец. Он каждый день ходил на кладбище, на могилу мамы, которую очень любил. Отец рассказывал мне о войне, о танках, просил поскорее выздоравливать, говорил, что, когда закончится война, мы с ним поедем жить в Мелитополь, будем жить на берегу Днепра и разведем большой сад (отец Леонида Станишевского погиб. – Прим. ред.).

В мае, на Пасху, когда все ушли в церковь, у меня в ране на левой руке лопнула вена, и кровь стала бить фонтаном. Дома была только Нюся, она пыталась полотенцем задержать кровь, но если сильно пережимала – рука синела, когда отпускала – бил фонтан. Когда вернулись взрослые, я уже умирал, даже со всеми попрощался. Не помню, как меня доставили в лазарет в Изяславе, как разрезали руку и сшивали вену… Пришел в себя после наркоза, когда меня везли на телеге домой... В августе 1944 года я начал вставать с кровати, ходить по комнате и учиться писать левой рукой, хотя она была еще перевязана, и из раны продолжали выходить осколки костей».

«После того, как в Изяславе фронт простоял больше месяца, в окопах, на полях, в лесах и оврагах осталось много оружия и боеприпасов, и мы быстро всё это богатство освоили. Всё началось со стрелкового оружия, все умели стрелять из пистолетов и наганов. Но боеприпасы, сначала немецкие, а затем и наши быстро кончились, и мы начали осваивать автоматы и винтовки. После стали осваивать взрывчатку: тол, пехотные и противотанковые мины, гранаты всех видов, снаряды и мины от минометов. Взрывчаткой в основном глушили рыбу и углубляли реку в местах купания.

Став взрослым, с дрожью вспоминаю, как разряжалась мина от миномета. Такие мины имеют очень чуткие взрыватели, при стрельбе в полете она взрывается даже коснувшись листка дерева, а коснувшись поверхности земли, сразу взрывалась. Мальчишкой я часто наблюдал, как умельцы разряжали такие мины. Конечно, среди ребят было много погибших и искалеченных. У меня уже в Златоусте хирурги извлекли из предплечья правой руки пулю от бельгийского нагана, которую я получил при баловстве в 1945-м в Изяславе.

На весенних каникулах в 1945 году группа моих друзей и я с ними направилась в лес резать удилища для рыбалки и в овраге наткнулись на склад снарядов. Конечно, сразу стали их разряжать...Все занялись работой, а я пошёл домой – очень хотелось есть. Дома только сел за стол, как громыхнул взрыв. Когда я прибежал к оврагу, все были мертвы. Погиб и мой лучший друг Вовка Писарчук. Хоронили всех в один день, крик и плач стоял на весь город. После этих похорон я лет 40 не мог пойти ни на какие прощания.

Хорошо помню 9 мая 1945 года, День Победы. Накануне ночью весь город проснулся от стрельбы, первая мысль была: опять налет немецких самолетов. Но когда выскочили на улицу, услышали крики: «Победа!» Стреляло все, что могло стрелять, все небо было в ракетах и трассах светящихся пуль. А утром, помню, иду босиком по пыли, на небе яркое солнце, и все встречные люди улыбаются, на лицах такое счастье и слезы!»

Присылайте воспоминания ваших близких и родных стариков, кто в годы войны был ребенком. Подсказку, как написать историю, и адрес электронной почты можно посмотреть здесь.

Уточнить информацию можно по телефону горячей линии отдела социальных проектов сайта 74.ru 8-982-313-68-25.

Мы также предлагаем всем вместе создать виртуальный музей артефактов, который будет доступен каждому желающему и поможет сохранить память о людях и событиях тех непростых времен. Размещайте фотографии ваших семейных реликвий и истории, рассказывающие о них.