Театр.doc не дает расслабиться

Московский Театр.doc (первая в России негосударственная театральная площадка) сегодня часто появляется в новостных лентах – в этом сезоне его дважды изгоняли из арендованного помещения, вызывали в прокуратуру его руководителей, громили декорации, грозили санкциями и выписывали штрафы. Но благодаря поддержке зрителей, которых становится все больше, труппа смогла выпустить десять новых премьер. В афише Театра.doc есть спектакли о Беслане и Сергее Магнитском, узниках «Болотного дела» и жизни женщин в колонии строгого режима, о многих других реалиях современной российской истории. Почему документальный театр сегодня привлекает публику и раздражает политический истеблишмент? Об этом Chelyabinsk.ru узнал у директора театра, драматурга и режиссера Елены Греминой, которая побывала в Челябинске.

– Елена Анатольевна, в последние годы вы известны как автор пьес на документальном материале: «Сентябрь.doc» (о событиях в Беслане), «Час восемнадцать» (о Сергее Магнитском) и «Час Восемнадцать – 2» (анонимные показания сотрудников ФСИН, ставших свидетелями произошедшего с адвокатом Магнитским), других. Все они поставлены в Театре.doc. Интересно ли зрителю и на сцене видеть то, что вызывает в нем страх в реальной жизни?

– Более того, жанр городского вербатима оказался интересен зрителю не только в Москве. За последние 12 лет в стране появилось много театров, где интересуются новой драматургией, документальным материалом для спектаклей. В Кирове долго шел документальный спектакль про город, и был одним из самых кассовых. Были такие спектакли в Барнауле, Петербурге. В Челябинске есть театр «Бабы», который тоже любит стиль вербатим. Кстати, через два дня после открытия нашего театра «Бабы» играли у нас «Солдатские письма». Это один из самых первых спектаклей, который игрался на нашей сцене. И это было наше общее счастье.

А сегодня уже и в студии МХАТ преподают вербатим, и в театре Маяковского, который считается очень традиционным, выпустили документальный спектакль «Декалог». В Черновцах был очень острый спектакль про городские проблемы, и когда зрителей пригласили обсудить премьеру, люди вставали и рассказывали свои истории, связанные с сюжетом. То есть зрителям это чрезвычайно интересно, и они охотно включаются в происходящее на сцене. Именно поэтому такой театр и существует. Он сближает героев спектакля и зрителей. Это хорошо работает. Театр изначально был построен на взаимодействии актера и зрителя, потому искусство театра непобедимо.

– Но в последнее время ваш театр переживает одну проверку за другой, его выдавливают из арендуемых помещений...

– После разгона в первом помещении мы сняли второе. Органы устроили нам торжественное закрытие старого помещения – театр был оцеплен силовиками с собаками. Такая эффектная церемония закрытия многими была воспринята даже как пиар-акция, на которую потратили немалые деньги. Но никаких серьезных обвинений нам предъявить не смогли. Более того, министерство культуры Москвы выпустило пресс-релиз, где говорилось, что против театра не планируется никаких действий и не будет судебных преследований. Но самый главный результат происходящего в том, что нас активно поддержали зрители. Наш зритель оказался очень нам верен. Сейчас, когда мы столкнулись с большими трудностями, эта зрительская поддержка определяет многое. Никто иной как зрители собрали нам на переезд в другое здание 830 тысяч рублей. Сегодня мы существуем благодаря зрителю.

– Но вряд ли ваши недоброжелатели успокоятся. Что дальше?

– Скажите, поколенчески ваш зритель разный или это, в основном, молодежь?

– У нас же разные спектакли идут. Кстати, в основном это неполитические спектакли. Например, на интерактивный спектакль «Обними меня» про то, как человеку трудно найти любовь, приходят в основном молодые зрители, приходят парами и тоже рассказывают свои истории, как они нашли друг друга. На мой спектакль «150 причин не защищать Родину», который про падение Константинополя, приходят любители истории. Это реконструкция исторических событий. Спектакль идет второй год, и его очень любят. А политические спектакли собирают свою публику. То есть зритель очень разный.

Спектакль «Час Восемнадцать – 2»

– Политические спектакли возникли, потому что мимо этого просто нельзя было пройти?

– Это мои проекты. Первым был спектакль о событиях в Беслане. Я читала хроники о том, что происходило в городе, и обратила внимание на полемику о межнациональных отношениях в кавказских форумах. Сейчас нас уже не удивишь национальной ненавистью, а тогда это было в новинку, потому что мы еще не забыли основы воспитания в духе братства народов. И вот я собрала тогда 200 страниц особенно энергичных высказываний в этих форумах. Поначалу это было сделано для традиционной записной книжки, как делают все писатели. Но когда я показала материал режиссеру Михаилу Угарову, он сказал: «Это надо ставить». Из собранных записок я сделала пьесу в 20 страниц. И был поставлен спектакль. То же самое было с делом Магнитского. Сначала это была одна из тем, предлагаемых для постановки. Но когда мы заговорили о ней, то стали проваливаться в какую-то бездну под названием «тюрьма в России». А когда ты в этой бездне побывал, то возникает чувство, что тема сама тебя нашла.

– Как собирается материал для документального спектакля?

– Собирать документальный материал – это, если говорить пафосно, судьбоносное в чем-то занятие, потому что ты собираешь материал, а материал собирает тебя. Каждый раз, когда ты занимаешься документальным проектом, ты становишься другим человеком и понимаешь, что уже никогда не будешь прежним. Ты проживаешь эту жизнь, иначе нельзя, потому что ты не сможешь сделать спектакль. Ты в это погружаешься и все анализируешь, то есть становишься тем медиатором, который должен материал донести до публики. С Магнитским было именно так, а затем возникло продолжение спектакля, потому что ситуация менялась.

Кстати, я бы не стала называть этот спектакль политическим, это про то, как человек оказался в тюрьме, потому что его работодатели оказались в конфликте с силовиками. Он стал заложником этого дела о миллиардах. В этой ситуации и под давлением человек вел себя все более и более мужественно, потому что считал, что, будучи юристом, не может сотрудничать со следствием и по законам этики давать показания против своих работодателей. Это является обычной нормальной практикой. А сторона следствия давила на него, ухудшая условия содержания под стражей. А когда начались проблемы со со здоровьем, Магнитскому не оказывали медицинской помощи. Он не сдавался и, мало того, помогал заключенным составлять жалобы, будучи юристом. Совершенно очевидно, он верил, что однажды правосудие восторжествует. У нас и спектакль сделан как суд, которого не было. Это воображаемый суд над теми, кто участвовал в деле, приведшем к смерти здорового 37-летнего человека.

«Болотное дело»

– Почему сотрудники ФСИН захотели, пусть и инкогнито, поделиться своими знаниями о деле Магнитского?

– Выяснилось, что они побывали на нашем спектакле и предложили рассказать о том, что знали и видели. Правда, не захотели называть имен, просили не включать диктофоны или камеры, и мы просто записывали их рассказы сразу по следам встречи. На основе этого материала родился спектакль-продолжение «Час восемнадцать – 2». И после него тоже предлагали дать интервью. Почему? Потому что нормальные люди есть абсолютно всюду. Но когда человек попадает в определенный социум, очень трудно быть от него свободным. Человеку свойственно делать «как все». Людей, готовых протестовать, всегда мало. В этом смысле одна из миссий театра – помогать человеку осознавать себя личностью, которая может принимать решения, а не делать как все.

– Во время встречи кинорежиссера Андрея Звягинцева с челябинскими зрителями добрая половина зала высказала ему главную претензию по поводу сюжета «Левиафана»: нет желания видеть темные стороны жизни на экране.

– В этом смысле у театра немножко другие возможности. Кино – это высказывание автора, которое вас накрывает, и у вас нет выбора – принять или не принять. У театра другой тип воздействия – идет совместное проживание материала артистами и публикой здесь и сейчас, поэтому мрачные моменты переживаются совершенно иначе. В настоящее время у нас в работе довольно мрачная реальная история про сиротство. Пьесу написал талантливый литератор, но по специальности он – социальный работник. Это история про то, как женщина удочерила девочку, но когда у ребенка начались проблемы подросткового периода, она от нее решила отказаться. Наша задача – вовлечь зрителей в решение этой проблемы. Они должны придумать happy end для этой истории. Мы будем искать точку начала ошибки матери, когда ситуацию можно было переломить, и все закончилось бы хорошо. Такой момент очень важен, он помогает людям принимать ужасные стороны нашей жизни.

Все дело в том, что мы не хотим видеть того, на что не можем повлиять, но что нас заставляет страдать. Мы хотим блага – этот нравственный закон есть внутри нас. Мы хотим, чтобы все было хорошо. И когда мы понимаем, что торжествует зло, а мы ничего не можем сделать, нас это травмирует. Поэтому мы стремимся об этом, в крайнем случае, забыть. Известная мудрость – если ты не можешь изменить ситуацию, измени отношение к ней – отсюда. Скажи, что этого нет, – ловушка такая.

– Часто ли после спектакля зрители вступают в его обсуждение?

– Очень часто. После «Часа восемнадцати» – именно потому, что это очень мрачный спектакль и всегда кто-то плачет – мы вступаем в разговор со зрителем. Нам кажется, это чрезвычайно необходимым.

– Есть ли желание сделать спектакль о событиях на Украине?

– У вас много социальных проектов. Это продолжение документального театра?

– Скорее, наоборот. Социальной работой мы занимаемся с 2003 года. Мы тогда познакомились с замечательной девушкой, которая работала психологом в колонии строгого режима для женщин. И мы туда ездили как волонтеры, вели там семинары. А затем сделали спектакль «Преступление страсти» на этом материале. Прошло 12 лет, и выяснилось, что женщины-рецидивистки, прошедшие через наш театр, больше не совершали правонарушений. А некоторые из них стали активными зрителями Театра.doс. Три года по заказу департамента культуры Москвы мы работали также в школах. Артисты отнеслись к этому с огромной душой,что дало свои результаты. Особенно в коррекционной школе, где каждый наш приход встречался с радостью и интересом. И для артистов эти встречи были большим приобретением в профессиональном смысле. Следовательно, это и социальная работа, и творчество одновременно.