Мариэтта Чудакова, литературовед, писатель: «Мы живем как в чужой хате на краю лавки»

В Челябинске известный литературовед и общественный деятель Мариэтта Чудакова представляла, прежде всего, свои книги для подростков. В рамках традиционного литературного фестиваля «Открытая книга» состоялись ее встречи со школьниками и студентами. Сегодня гостя нашей редакции особенно волнуют проблемы воспитания будущих поколений России. О причинах этого беспокойства мы говорили с членом Европейской академии, доктором филологических наук, литературоведом, писателем Мариэттой Чудаковой.

– Мариэтта Омаровна, вы известны миру как серьезный ученый, почему вдруг стали писать детские книги?

– Имейте в виду, я писательницей себя не считаю! Я – человек науки с головы до пят. Автором нескольких детских книг я стала, как говорили в советскую старину, по идейным соображениям – когда заподозрила, что у подростков единственным чтением стало фэнтези. Сначала, тайком от семьи, чтобы не свезли в психушку, купила том за томом книгу про Гарри Поттера. (Смеется). Она мне очень понравилась – добро и зло там стоят на нужных местах, увлекательно написано. Затем приобрела целый кубометр книг для подростков российских авторов, и поняла, что большинство этих произведений – нечто абстрактное, Россию в этих книгах почувствовать нельзя совершенно! Это детективная фабула в безвоздушном пространстве. Считала и считаю, что подростки должны знать свою страну, читать книги о России и о современности, чтобы они не вышли после 17 лет в нашу жизнь, как в кипяток, из какого-то волшебного мира.

– Часто родители, напротив, стремятся уберечь детей от реальной действительности.

– И очень плохо! Еще хуже – говорить дома о том, что от нас ничего не зависит. Это все равно, что лишать своего ребенка витамина D, кальция, держать его в подвале без солнечного света… Человек в 12 лет должен знать, что в его стране от него зависит все! Пусть лучше он потом разочаруется, но в этом возрасте он должен верить в свои силы. Поэтому я, взявшись за написание книг, хотела не только познакомить подростков со страной, в которой они живут, но и внушить им веру в собственные силы. Третье – подарить им чувство, что Россия – их страна, а не страна чужого дяди, от которого все зависит. Мы сегодня живем, как в чужой хате на краю лавки. Но мои читатели должны были понять, что в России они – у себя дома. Наконец, четвертое – мне хотелось показать жителям крупных городов, особенно европейской части страны, просторы России, потому что большинство из них не понимает своей огромной страны.

– Это в первую очередь относится ко взрослым жителям мегаполисов?

– Совершенно верно, я встречаю в Москве образованных людей, которые уверены (женщины особенно), что Север и Сибирь – это одно и то же. Все, что за Уралом, по их представлению, это Север и Сибирь. Мне хотелось показать в своих книгах, что это не так. И я даже заслужила от одного из рецензентов очень лестный для меня комплимент: «По этой книге можно изучать географию России». Кстати, почему-то мужчины-рецензенты одобряют мои книги, а критикессы поливают помоями. Даже пишут, что мои книги нельзя покупать детям!

– Скажите, а от самих читателей вы получаете отклики?

– Довольно много откликов от мальчиков и девочек, а также от взрослых читателей. Очень большой комплимент сказала мне бывший член Конституционного суда Тамара Георгиевна Морщакова: «Вы единственная в стране, кто занимается правовым просвещением подростков». Один из юных героев моих книг – сын милиционера, знаток уголовного кодекса. И он постоянно предостерегает своих друзей от страшных поступков. Кстати, драки в своих детективах я описывала, опираясь на книгу для американского спецназа. (Смеется). И мои друзья-афганцы, прочитав рукопись книги, сказали, что все описано правильно. Я намеренно создавала в своих книгах вот такие познавательные пласты для подростков. Конечно же, дети все это должны знать.

– Ваши герои путешествуют по Уралу, Сибири, Дальнему Востоку, другим регионам страны. А вам приходилось бывать в тех местах, которые вы описываете?

– Конечно. Три раза я проехала по этим местам на машине. Все, что видела, есть в моей записной книжке. Поэтому свои книги я писала с натуры. Там нет ни географических ошибок, ни ошибок в описании драк (это же детектив), ни в описании судебных разбирательств, потому что семь лет я работала в комиссии по помилованию при президенте России и прочитала, самой страшно произносить, десятки тысяч дел и приговоров. Каждую неделю мы готовили для президента по 250 указов о помиловании.

– Сегодня такой комиссии не существует?

– Сейчас никому нет дела до помилования. В 2001 году не стало в России ни комиссии по помилованию, ни самого института помилования. Что такое помилование? Это снижение срока наказания: человек отбыл часть срока, вел себя хорошо, и президент страны смягчает решение суда. Ежегодно наказание смягчалось тысячам заключенным. Если говорить цифрами, от 6000 до 12 000 заключенных выходили на свободу раньше срока. О разгоне комиссии по помилованию, кстати, очень сожалели начальники колоний. Они говорили об этом, когда мы пересекались на каких-то собраниях-заседаниях; рассказывали, что помилование было для них воспитательным рычагом. Начальники колоний читали эти указы перед строем заключенных, и это было стимулом для других заключенных.

– Какие эмоции вы переживали, когда изучали дела заключенных?

– Были мучительные переживания – правильное ли мы приняли решение на заседании комиссии, не станет ли это опасностью для общества? Но меня поддерживало то, что была статистика: у помилованных – от 6 до 9% рецидива, у отсидевших от звонка до звонка – 40-50%. Что еще раз доказывает: если общество дает человеку аванс, человек это ценит. Когда я преподавала в университете Канады, то попросила познакомить меня с системой наказания в этой стране. Мне показали канадские тюрьмы. Вы будете удивлены: меня три дня возил на эти «экскурсии» заместитель министра внутренних дел Канады – он сам был за рулем автомобиля, и никакой охраны! Россиянам поверить в это трудно.

– Что же вы увидели в канадских тюрьмах?

– Я поняла, что в наших тюрьмах и исправительных учреждениях день надо считать за три. В нормальном обществе наказание заключается в том, что человека лишают свободы. У нас же лишение свободы непременно связано с издевательствами над человеком. Я посмотрела в Канаде старую тюрьму типа нашей Бутырки, где сидят люди, отбывающие по 25. Устроено это так – одиночные камеры от коридора отделены решетками, в каждой камере есть кушетка, письменный стол, телевизор. По другую сторону от камер, за стеклом, сидят охранники. Убежать там нельзя. Но никто над заключенными не издевается, просто многие годы они живут в клетках. В тюрьме постройки 70-х годов ХХ века, которую мне показали, заключенные сидели за более мелкие преступления. Как устроена эта тюрьма – лучами от центра расходятся коридоры с камерами, двери которых открыты (!), а в центре, под стеклянным колпаком, находятся надзиратели. У них все на виду. Заключенные ходят по коридорам, общаются друг с другом, покупают на лотках продукты, мелочи разные, есть телефон в коридоре.

– Мариэтта Омаровна, на каких книгах выросли вы?

– На детских книгах конца 30-х годов, потому что у меня были старшие братья и сестры. Они намного старше меня и создали семейную библиотеку детских книг еще до войны, поэтому у меня с детского возраста была возможность сравнивать, насколько детская литература конца 30-х была ярче, чем послевоенная. Теперь, уже как историк литературы, я могу говорить, что самое плохое литературное время приходится на период с 1946 по 1953 год, когда остановилась литературная эволюция (понятие, введенное Юрием Тыняновым). Литература застыла, все романы были похожи один на другой. Чего мы ждем от литературы? Неожиданного развития сюжета и неповторимости каждого автора. А в послевоенные годы все писатели стали вдруг похожими друг на друга.

– В чем главная причина?

– К тому времени многие лучшие люди литературы погибли в огне сталинского террора или на фронте. Ведь литературу 20-30-х годов делало поколение писателей, рожденных в конце XIX века – Ахматова, Пастернак, Мандельштам, Булгаков, Эренбург, Цветаева, Зощенко… Они еще учились в гимназиях. Мой отец был с 1901 года. Он дагестанец. Отец его был офицером. И дед, и отец мои учились в русской классической гимназии в Порт-Петровске (Махачкала). Потом папа окончил в Москве Тимирязевскую академию. Как честный человек, хотя был убежденным коммунистом, он всегда говорил: «Советское высшее образование равно дореволюционному гимназическому». Это были люди другой формации, которые выросли в правовом обществе – России начала ХХ века. Никто до сих пор до конца не понимает, насколько глубоко реформы 1861 года сказались на России начала ХХ века. Вот один пример: суд присяжных признал Веру Засулич невиновной (!), хотя она стреляла в лицо Трепову. Это целая история, достойная исследования. Конечно, и в те времена была коррупция, были вороватые чиновники... Но считается, что после реформы Александра II никто не был осужден по произволу императора. Россия становилась правовым обществом, хотя в советской школе нас учили другому. Был такой термин «николаевская Россия». Какого Николая? Второго или Первого? Считаю, что это было сделано сознательно, чтобы советские школьники не смогли понять огромную разницу между Россией Николая I и Николая II.

– Мариэтта Омаровна, и вы, и ваши братья и сестры получили хорошее образование. Таково было желание ваших родителей?

– У отца был девиз: никаких четверок! А был он человеком суровым. И все учились на пятерки, что же оставалось делать? (Смеется). Мама была прекрасным педагогом, у нее есть книга, которую она несколько раз дополняла и книга переиздавалась. В 1948 году книга вышла с названием «Записки матери», а в 1986 году – последнее издание – она называлась «Просто счастье». Огромное количество читателей было у мамы, которая просто описывала, как воспитать детей в большой семье.

Я считаю, у моих родителей КПД был неплохой. Всегда смеюсь, когда люди говорят, что они не заводят детей, потому что не на что учить, кормить и так далее. После войны, когда папа вернулся с фронта, жизнь у нас была нищая. Не могло быть и речи, чтобы купить что-то из одежды,только перешивали с одного на другого; не могло быть и речи о сливочном масле на столе... При этом у моих родителей из пяти детей – три доктора наук и два академика.

– Часто можно услышать, что образование обесценилось.

– Обесценилось не образование, обесценился сам диплом. Это огромная разница. В свое время мы с мужем (Литературовед А. П. Чудаков. – Прим. авт.) окончили филфак МГУ. Поступали с большими трудами – конкурс медалистов был 25 человек на место! Окончили филфак вместе с нами 300 человек – около 10 из них можно назвать выдающимися учеными, 50 человек – очень хорошие преподаватели русского языка, многие преподавали иностранцам. Чем заняты 240 наших сокурсников – не знаю. Чем филфак отличается от МВТУ имени Баумана, от физтеха? Там тебя насильно научили хотя бы знанию логарифмической линейки, тогда она была очень нужна. У нас же, на филфаке, можно было получить очень много знаний, если хочешь, а можно – ничего. Просто пройти, как по коридору. И когда удивлялись, что в 90-е годы люди с дипломами торговали у метро спичками, я говорила: «А кто торгует? Те, кто пять лет валяли дурака на филфаке»? Это «корочки» обесценились, знания – нет.

– В свое время вы, как булгаковед, способствовали тому, чтобы роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» был включен в школьную программу, школьники его читают или «проходят»?

– Даже меня поражает успех романа у подростков. В Москве все время проводятся социологические опросы среди школьников от 12 до 17 лет, которые подтверждают, что вот уже 15 лет этот роман Булгакова остается на первом месте у юных читателей. Школьники, которые не читают никакую классику, читают «Мастера и Маргариту». Полтора года назад я выпустила книгу для учителей словесности «Литература в школе: читаем или проходим?» . Я – большой реалист, поэтому считаю, что надо отталкиваться от реальности, а не от утопии: если дети читают роман «Мастер и Маргарита», то учитель должен через этот роман вывести их к Пушкину, Гоголю и Бунину, которые там, в этом романе, присутствуют. Этот роман должен стать трамплином к классике. Такой у меня ход.

– Почему, не зная советской действительности, современные дети с таким упоением читают роман? У вас есть объяснение?

– Потому что классика. Она живет веками, все последующие поколения любят ее, не зная толком исторических обстоятельств: всплывают иные глубинные слои смысла. К примеру, «Божественная комедия» Данте. Что мы знаем о войне гвельфов и гибеллинов? Да ничего. А для современников Данте вся «Божественная комедия» разворачивалась на фоне этой войны. Но все последующие поколения любят ее не за это. Сейчас я провожу конкурс среди школьников, спрашивая, что привлекло их в романе «Мастер и Маргарита»? И есть очень интересные ответы. Представьте себе, дети прекрасно понимают материю добра и зла. Их привлекает сильная любовь.

Являясь председателем попечительского совета музея Михаила Булгакова в «нехорошей квартире», я вижу, с каким желанием школьники туда приходят и как они слушают экскурсовода. Но сегодня уже раздаются пожелания чиновников: изъять «Мастера и Маргариту» из школьной программы.

– Как вы вообще относитесь к разнообразным спискам литературы, которую должны прочитать дети в школе или, наоборот, не должны?

– Я сама даю в своих книгах подобные списки, но я пишу, что надо успеть (!) прочесть до 16 лет, потому что потом не прочитаешь никогда. Если человек не прочитал в 12 лет «Тома Сойера», разве сядет он его читать в 40 лет? Вряд ли. А вот перечитывать – с огромным удовольствием, потому что будет с ностальгией вспоминать свое детское чтение и испытывать дополнительное удовольствие. Я вывела два закона чтения, на которых настаиваю: нет книг, которые читать рано, и есть книги, которые читать поздно. Поверьте, нет ничего страшного в том, что ребенок в семь лет сам взял в руки «Войну и мир». Не пошло чтение? Он отложит ее до лучших дней. Меня удивляют списки книг, которые нельзя (!) читать детям до 12 лет. В них вошли, это как страшный сон, «Сказка о царе Салтане» и «Дюймовочка», потому что там насилие и так далее. А я думаю, составителей этих списков надо показать психиатрам, потому что все сказки Пушкина ребенок должен услышать еще до школы – из уст родителей. Настаиваю: книги, которые надо вообще прочитать – русскую и мировую классику – можно брать в руки в любом возрасте. Особенно это относится к поэзии. И не имеет значения, что ребенок там три четверти не поймет. Пусть почувствует то, что почувствует, остальное – при последующем чтении. Чем раньше с поэзией Пушкина ребенок познакомится, тем лучше.

– Чем объяснить эту эпидемию запретов?

– Есть понятие психологическое, почти медицинское, – «патриотический угар». Когда началась Первая мировая война, все страшно радовались. Пока не пошли первые гробы. Уверена, что и нынешний угар пройдет. Именно этим сегодняшним временным помутнением разума можно объяснить разговоры: что можно читать и чего нельзя. Я веду блог под общим названием «Хотите научиться думать?» на портале журнала для молодых бизнесменов Harvard Business Review. Пытаюсь объяснить, что человек сегодня нередко выдает свои эмоции за суждения. Но это огромная разница – эмоции и выношенное суждение, мнение. Суждение человека может быть противоположным моему суждению, но я могу с этим человеком говорить, рассуждать, может быть, я сумею его убедить. Если же над человеком господствуют эмоции, то нечего делать – бесполезно с ним говорить, спорить, убеждать. Эмоции ни на чем не основаны. И надо сделать так, чтобы эта эпидемия не захватила подростков, мы должны им в этом помочь.

– Что вы сегодня читаете?

– Люблю все, что пишет в прозе, поэзии, эссе Сергей Гандлевский. Я вообще очень люблю поэзию. Последние лет 30 у нас наблюдается новый расцвет русской поэзии – много замечательных поэтов. Могу долго перечислять: Мария Степанова, Марина Игнатьева, Александр Тимофеевский... Это еще раз доказывает, что Россия – страна потрясающего потенциала и безбрежных возможностей. Правда, как в сторону зла, так и в сторону добра.