Чаепитие у цыганского барона и 27-летние бабушки. Журналисты 74.RU уходят в табор

Территория Челябинска занимает около 53 тысяч гектаров. Это сопоставимо с размерами европейского княжества Андорра и гораздо больше, чем Лихтенштейн, Монако или Ватикан. Многие из нас живут здесь с рождения и привыкли думать, что хорошо знают свой город. Но так ли это на самом деле? На любом ли снимке вы узнаете Челябинск? И во всех ли районах бывали лично? Корреспонденты 74.RU помогут вам открыть город с новой стороны.

Интересное совпадение. 8 апреля — Международный день цыган, не зная этого, именно на сегодня мы назначили репортаж из табора. Да-да, такой есть в Челябинске. Если ехать из поселка Шагол на Краснопольскую площадку, то сразу за мостом по правую руку мелькают вдоль дороги одноэтажные домишки из щитов и досок. Это и есть знаменитый цыганский поселок — герой нашего материала для проекта «В ЧЕрте города». Говорят, что табор живет здесь с 90-х годов, и местные с таким соседством давно примирились.

В поселок мы едем по договоренности с местным бароном. Зовут его Юрий Бузович Иваносов, и поначалу он предлагает нам перенести визит: не хочет показывать территорию, когда всё тает и землю развозит. И только когда грязь чуть-чуть подморозило, разрешает приехать.

Улиц и адресов в традиционном понимании в цыганском поселке нет, поэтому на дороге нас с фотокором Ильёй Бархатовым встречает мужчина и провожает к дому барона. Там уже хлопочет по хозяйству сноха: ставит чай, выставляет на стол сладости. Я поначалу пытаюсь отказаться, и барон с улыбкой интересуется:

— Брезгуете?

Илья заверяет: чай выпьем обязательно — и на столе перед нами появляются кружки. Оглядываемся по сторонам. Дом барона просторный, светлый, потолки высокие. Между кухней и большой комнатой — выбеленная известью печка. Барон уточняет: ее семья использует для отопления, а готовят женщины на газовой плите. Правда, газопровода здесь нет, приходится покупать баллоны.

— Этот дом я сам построил, — с явной гордостью рассказывает барон. — В прошлом году. Он у меня весь деревянный, 12 на 9 метров. Я сначала залил фундамент, потом пол сделал. Пол двойной. Стены обшил гипсокартоном, утеплитель добавил, и у меня дома тепло. Печь я тоже сам сделал. Вложил в дом 700 тысяч, и ремонт у нас пока не окончен.

В доме барона две комнаты: в одной находится спальня, в другой принимают гостей. В гостиной стоит стенка с посудой и домашней утварью, вдоль окон расставлены скульптуры и вазы. У стены — пара диванов, а напротив — большой телевизор. На самом деле, смеётся барон, телевизоров дома два.

— Я иногда не могу посмотреть, что происходит в России. Внук требует мультики включить, — объясняет Юрий Иваносов. — Я уже и телефон выключаю, чтобы он в него не играл, и телевизор второй купил. Ему лишь бы дай в телефон играть и мультики смотреть.

— Внук, наверное, в школу ходит? — спрашиваю барона.

— Нет, — вмешивается в разговор сноха Марьяна Лебедева. — Хотели в школу отдать. Ему нравилось с табором ходить, с другими детишками. Но через неделю учительница сказала: «Забирайте, он еще маленький». Дерется с другими детьми, не допускает других детей.

Шестилетний Никита — самый старший из сыновей Марьяны. После нескольких ссор с одноклассниками он вернулся домой, и вопрос о школе отложили на год. Теперь Никита бегает по улице с младшими братьями и друзьями. Всего у Марьяны четверо детей. Есть ещё пятилетний Арсен, трёхлетний Мансур и Тигран, которому всего полтора года.

Тут же всплывает и ещё одна проблема. Учатся цыганские дети в поселке Шагол, на уроки ходят пешком. Дороги тут — минут 20–30. Но похвастать чистотой одежды и обуви школьники из табора, как правило, не могут.

— У нас в поселке дорог нет. Сейчас ещё нормально, а как растает — то грязь везде, — жалуется Марьяна. — Пока в школу доходят, все грязные, учительница ругается.

А Юрий Иваносов добавляет: по пути к школе дети переходят несколько крупных дорог, а водители гоняют. Так что матери за своих учеников сильно переживают. Барон даже хотел попросить для цыганских ребятишек школьный автобус, но попытка не удалась:

— Учительница мне говорит: «Иди, Юра, проси автобус. Я боюсь за твоих детей». А в районо меня спросили: «Лимузин вам не дать?»

Детей в поселке много. Стоит нам выйти на улицу — и тут же возникает стайка мальчишек. Особенно их интересует Илья с фотоаппаратом. Они бегают кругами, лезут в объектив и даже требуют:

— Сфоткай меня, сфоткай меня! А с другом? А втроем?

Обращаю внимание, что на домах то тут, то там написаны имена. Спрашиваю у мальчишек, что это значит. Имя старшего в семье? Они в ответ смеются:

— Тут Кирилл живёт, друг наш. Тут Тигран. Это мы написали!

Спрашиваю, как дела в школе. Они наперебой хвастаются оценками. Кто-то даже бежит за дневником.

Пока идем к центру поселка, под ногами хлюпает вода. Становится понятно, о чём говорили барон и его сноха. Стоит только растаять выпавшему снегу — и цыганский поселок просто поплывет. Не меньшая проблема для табора — отсутствие питьевой воды.

— Мы сделали тут скважину, — рассказывает Юрий Иваносов. — Обратились к руководству, но нам ничего не дали, никакое «добро». Мы сами, своими силами сделали. Но вода очень плохая: постоянно кишечные палочки у нас. Дети болеют. Мы детям теперь не даем ее. Для них воду покупаем, а эту кипятим, а потом пьем.

Глубина скважины — 30 метров. Специалисты говорят, что это слишком мало. Хорошую воду можно найти только на глубине в 100 метров.

— Я просил депутатов. Они сказали, что помогут, помогут — и всё, ничего не помогли. Как они попали в думу — всё. И куда мне обратиться еще? — спрашивает барон.

Кстати, с медицинской помощью у цыган проблем нет. Если кто-то приболел, терапевты приезжают на вызов. А если прием плановый, то жители поселка обращаются в пятую поликлинику.

Наладить быт цыганам в целом удалось, хоть и не сразу. До этого табор размещался возле села Кругленького, а в 1980-х в Красноармейском районе, в Канашево. На этом участке — возле Шагола — они живут с 1995 года.

— Тут не было ничего, огороды тут были. Картошка росла, бурьян рос, — рассказывает один из цыган постарше Алексей Оглы. — Мы взяли эту степь. Думали, нам выдадут участки — администрация. Ну исполком они раньше назывались, районный исполком. Сумин нас знает! Помните, был такой? Пётр Иванович. Он приходил сюда, посмотрел: «Ребята, вас никто не тронет. Живите. Вы цыгане кочующие, молдавские».

Родственники у этого табора разбросаны по многим городам Урала и Сибири.

— Омск, Екатеринбург, Тюмень, Курган, Пермь, — перечисляют цыгане хором. — По всей России родня, не будем даже говорить про Молдавию.

Спрашиваю, есть ли у кого-то из табора проблемы с законом.

— Наркотиками у нас никто не занимается, — улыбается барон. — Зачем нам проблемы? Мы же хотим жить цивилизованно. Закон не нарушаем, работаем. Женщины наши гадают, конечно. Но наши женщины еще при царе гадали.

— «Цыгане шумною толпою…» Помните, у Пушкина? — подхватывает Алексей Оглы.

О том, кем работают мужчины из табора, соглашается рассказать цыган по имени Василий:

— У нас частная работа. Неликвидом занимаемся. С заводов подешевле покупаем и перепродаем: металл, металлолом. А летом обычно на стройках работаем. У нас с грамотой сложно. Мы ведь классов пять-семь кончаем. У меня вот семь.

В гости к Василию мы пришли в поисках местной отличницы. Зовут ее Кассандра, и из школы девочка приносит много пятерок.

— Мне учиться несложно. Я одна за партой сижу, не пускаю детей, чтобы не смотрели в мою тетрадку, — рассказывает девочка. — Если садится кто, так Алёна или Вика, они тоже из табора. Что интересно? Математика интересная. Я постоянно пятерки получаю. Учительница хвалит.

— А кем хочешь стать, когда вырастешь? — спрашиваю я.

— Не знаю… — растерянно протягивает девочка.

Поворачиваюсь к барону, стоящему рядом:

— Есть ли в таборе цыгане с высшим образованием?

И он искренне удивляется:

— А зачем?

— Университет? Да нет, конечно. Шесть классов — и хватит. Читать, писать умеют — это главное. Надо ведь работать им, сохранять семью. Они у нас в 15 лет женятся, — объясняет Юрий Иваносов.

После краткой экскурсии по поселку возвращаемся в дом барона. Там уже хлопочет у плиты его жена Лола. Вернулась с работы — гадала прохожим у поворота на ЧМЗ. Спрашиваю у нее, правда ли, что цыганские бабушки — самые молодые, и лицо Лолы на секунду озаряет озорная улыбка.

— Я бабушкой стала в 32 года. Сейчас у нас 40 внуков, уже несколько раз я прабабушка. Правнуков у нас 12 или 13, да? — поворачивается Лола к мужу.

— Да, — подтверждает барон. — Бабушками у нас лет в 27–28 обычно становятся. Лет до 30 уже точно бабушки.

Ранние браки в цыганской среде — обычное явление. О том, что у него уже есть жена, нам хвастался на улице один из мальчишек.

— Мне 13, ей 14, — рассказывал он с гордостью.

Интересуюсь у Лолы, есть ли в таборе свои огороды, хозяйство. Она в ответ только морщится:

— А где огород-то, если землю не дают нам. Видите же, как дома близко стоят. Мы всё в магазине покупаем. Я знаю, люди выращивают и картошку, и морковку, и лук, но нам негде.

Оказывается, что земля, где живут цыгане, им не принадлежит. Выкупить и узаконить пока удалось только три-четыре участка. А их тут гораздо больше: в таборе 53 семьи, и у каждой — свой дом.

— Раньше мы участок за 20 тысяч покупали, а сейчас они по 400, по 300 тысяч стоят. Я хочу узаконить наши дома. Кадастровая палата была сегодня. Смотрели, фотографировали всё. Но нам помощь нужна. Наш губернатор ничем не помогает! Администрация не помогает. Живем как дикари. Сейчас я записался к мэру города. Жду, жду — не могу дождаться. Уже месяц прошел, — жалуется барон.

И предлагает эксперимент. Звонит в администрацию, где записывался на прием, сообщает, что пришли журналисты, — и передает мне трубку. Женский голос на том конце провода заверяет: барон уже записан на прием, но не к главе, а к начальнику правового отдела, ведь вопрос у него чисто юридический. Интересуюсь, когда же этот прием состоится.

— Я не буду говорить вам время! Его я сообщу лично гражданину Иваносову. Ему должны были позвонить из правового управления. Если не позвонили, это очень странно. Я сейчас узнаю у них, когда состоится прием, и перезвоню на номер заявителя.

Минут через 20 действительно раздается звонок. Барону сообщают, что ждут его завтра в одиннадцать. Он торжествующе улыбается, уверенный: вот она, сила журналистского слова.

А мы, выйдя из табора, отправляемся к ближайшим домам. До двухэтажных бараков поселка Челябэнерго тут рукой подать. Встречаем во дворе колоритную компанию. Радуясь весеннему солнышку, мужчины — явно бывшие сослуживцы — греются у подъезда.

— Цыгане? Да нет, не мешают, — рассказывают они. — Бывает, у нас в поселке ворота снимают. Говорят, цыгане, но не пойман — не вор. А так они нормальные. С нами здороваются.

— Не мешают, — говорят нам и проходящие мимо родители с коляской. — Ходят и ходят, живут своей жизнью. Во дворы не заходят, к нам не лезут.

В это время мимо проносится стайка цыганских мальчишек.

— Мы металл продали! — кричат они на бегу и с хохотом мчатся в сторону местного магазинчика. А уже через пару минут выходят оттуда с полными руками «добычи», рассовывая по карманам сладости и бутылки с газировкой.