«Я всё-таки девочка-девочка»: поисковик Татьяна Гроза — о пропавших людях, супе с опилками и слезах

Имя Татьяны Грозы часто звучит в новостях, когда дело касается пропавших детей и взрослых. Координатор челябинского отряда «Легион-СПАС» расклеивает ориентировки, организует людей на поиски и сама прочёсывает леса. Она круглосуточно на связи, и кажется, что каждая её минута посвящена тем, кому нужна помощь. Но мало кто знает, что работа в поисковом отряде — это только хобби Татьяны. В обычной жизни она трудится в торговой компании и занимается воспитанием дочери-подростка. Говорит, что совмещать и то, и другое достаточно сложно. Но Татьяна не жалуется. Напротив, получает удовольствие от того, что делает. И это ощущение странным образом распространяется на тех, кто рядом. Будет совсем не удивительно, если кто-то из вас, прочитав интервью, тоже однажды решится выйти на поиски...

Гроза — моя настоящая фамилия. Любимая, запоминающаяся. У меня и позывной такой.

А началось всё с пропажи девочки Лизы и её тёти под Москвой. Они пошли гулять в лес и потерялись. Очень много шума было. Просто гражданские люди — волонтёры — первый раз тогда собрались и стали помогать в поисках. Мы в Челябинске размещали ориентировки на всевозможных площадках.

Меня всё это зацепило настолько, что потом я зарегистрировалась на форуме поиска пропавших детей. Он практически сразу появился после этой истории, а позже Челябинская область обзавелась на нём своим разделом. Участники даже не знали друг друга. Помню, первый раз мы встретились в смешной кафешке — на месте бывшего «Уралтона» на улице Цвиллинга. За пирожками и чаем в пластиковых стаканчиках мы познакомились вживую и решили стать более серьёзным отрядом.

До прихода в «Легион» я жила совершенно обычной жизнью. Была бухгалтером, который сидел весь день в офисе. Туризмом не увлекалась и не то что в лесу, даже вне дома не ночевала. Мой первый настоящий выезд был в Свердловскую область, мы помогали ребятам искать в Полевском двух девочек.

Ходили по лесу километры, сидели на земле в окружении жуков-червяков. Ночевали в спортзале на полу в спальниках, с чужими людьми. У меня был шок. Выход из зоны комфорта оказался настоящим испытанием. Но я сама от себя не ожидала, что желание помочь другим людям окажется таким сильным и я всё вытерплю.

Годы поисков очень сильно изменили меня как человека. Спать в лесу сейчас — да ради бога! Есть суп с опилками — пожалуйста, вкуснее будет!

В нашем мире люди стали достаточно злыми. Жизнь трудная, все в своих проблемах, и мало кто обращает внимание на других.

А я уже не могу не обращать внимания. Взгляд почему-то становится шире. Например, недавно стоит бабушка, не может перейти дорогу. Я ей предложила помощь. Пока шли, а шла она очень медленно, выяснилось, что какие-то мошенники отправили её подписывать документы. Она старенькая. Ей сказали, она и спорить не стала. Я говорю: «Иди домой, звони детям, внукам. Обманут ещё». Довела её до подъезда.

На детей всегда внимание обращаю, особенно на одиноко идущих. Я вообще за собой заметила, что, когда перехожу дорогу, если впереди или позади идёт ребёнок, догоняю или притормаживаю, чтобы идти рядом с ним. Это неосознанно получается.

Я не считаю, что это плохо. Мне, наоборот, нравится. Друзья говорят: «Вот ты балда. Надо деньги зарабатывать. У тебя мозги есть, можешь крутануться». Не могу — мне тяжело перешагнуть через свои моральные принципы.

Если ты нацелен на помощь другим, ты не можешь быть дельцом. Если у меня будет выбор между суперважной сделкой и поисками, я поеду на поиски. Остальные дела буду разруливать потом. Деньги можно заработать всегда, и их много не надо. Чем больше денег — тем больше трат, жить можно не шикуя. А человеческая жизнь — одна-единственная ценная вещь. Выбор очевиден.

Кстати, меняюсь не только я, все наши ребята. И происходит это незаметно.

Сплю, раздаётся звонок от нашего кинолога. Она живёт за городом и возвращалась ночью домой. По дороге встретила двух подростков, которые зачем-то поехали в Сатку. Они стояли на трассе и тормозили машины. Она остановилась, посадила их к себе. И звонит мне, спрашивает, в какой отдел полиции их везти — «Советский» или какой-то другой.

Или вот буквально на днях два наших координатора ехали по городу. У областной больницы прямо на дороге увидели старенького деда. Он стоял прямо посреди проезжей части. Все проезжали мимо, а наши парни остановились. Оказалось, что 83-летний дедушка приехал из деревни Нязепетровского района на автобусе ложиться в больницу без направления. А на улице ночь. Куда его? Полиция говорит: мы его можем забрать на какое-то время, но если он уйдёт, не сможем задержать — оснований нет. Медики приехали, осмотрели. Показаний для госпитализации тоже не нашли. Время 12 часов. Координаторы усадили его к себе в машину и повезли домой в Нязепетровский район. Пять часов туда ехали, четыре часа обратно.

«Легион-СПАС» — это общественная организация, без финансирования. Мы сейчас, конечно, будем пытаться подавать на гранты, но пока их не получим, придётся где-то работать, чтобы покупать себе еду, оплачивать коммуналку, как-то жить.

У работы бухгалтера такая специфика, что надо сидеть в офисе. Сорваться и убежать на поиски в любой момент очень сложно. Поэтому кем я только не работаю. Сейчас у меня должность менеджера по продажам, она совместима с «Легион-СПАСом».

Но вообще у нас всякие ребята есть. Мы же не военный отряд какой-то, что собрались в строго определённое время и поехали. У нас есть таксисты, заводчане, которые сидят на телефонах, а в свои отсыпные-выходные бегают, ищут людей. Крутимся, как можем. Выбираем время, пытаемся назначать поиски на выходные или вторую половину дня, когда проще отпроситься с работы. Конечно, не все работодатели с радостью идут навстречу нам. Но крутимся, договариваемся. Без проблем отпускают, только когда речь идёт о пропаже детей.

У меня самой 16-летняя дочь и старший племянник ещё есть, я его воспитывала. Но сейчас он уже взрослый. Я никогда не проецировала на них работу в «Легионе». Один раз только меня дочь напугала, когда она всю ночь книжку читала и уснула, а я несколько часов до неё дозвониться потом не могла.

Это было год или два назад. Я ей час звонила, два, три. Она трубку не брала, потом я собралась, поехала с работы домой. И она звонит. Сказала, что спала, а телефон на беззвучный режим поставила. Это был единственный раз, когда я так сильно за неё испугалась. В остальном, сколько бы я ни участвовала в поисках детей, за дочь Настю я всегда была спокойна. Может, она видит, какие силы я трачу и сколько нервов уходит. Мы с ней всё это обсуждаем, и она все наши договорённости, в том числе о созвонах, соблюдает.

Конечно, без ревности не обходится. То время, что мы могли бы проводить вместе с дочерью, я провожу на поисках. Правда, когда она повзрослела, стало чуть проще. Во-первых, я её могу взять с собой. Во-вторых, и я немного пересмотрела свой график. Стараюсь взвешенно подходить к выездам. Но если пропал ребёнок — тут без вариантов. Дочь сама мне чемодан собирает.

С собой я начала брать Настю сначала на расклейку объявлений — с семи-восьми лет. Потом случай был, я долго смеялась. Она проникалась историями. И вот звонит мне классе в третьем, когда училась: «Мама, мы из школы идём, тут дедушка какой-то босой. Он, наверное, потерялся, мы за ним идём с одноклассницей». Представляете? Бдят, вдруг потерялся. Надо маме звонить, пусть приедет. Я говорю: «Бегите домой! Мало ли какой там дедушка». Для десятилеток дедушками были все от сорока лет.

Сейчас она оканчивает девятый класс и уже выбрала себе профессию. Сначала хотела быть криминальным психологом, потом остановилась на судебном. Посмотрим, ещё два года впереди.

Этим летом будет ездить со мной на поиски. Вообще она меня сильно поддерживает, переживает, советы даёт. Мамы звонят: дочь пропала. Настя слышит краем уха: «Что случилось?» Объясняю. Она прикидывает: «Девочка младше меня на пару лет, наверное, психанула. Пойдёт погуляет, выдохнет и сегодня придёт». Она хорошо разбирается в поведении подростков и практически всегда оказывается права. Иной раз меня это пугает. Думаю, как так?

А первый раз я её на выезд брала, когда искали 10-летнего мальчика. Насте тогда 14 лет было. Я понимала, что это надолго, и поехала с ней в Касли, потому что в Челябинске её не с кем было оставить. Она со мной прожила там почти неделю, а потом я её отправила к брату в Ярославль — так запланировано было.

Она помогала по штабу много: посуда, кормёжка, уборка. Все беды и неудобства со мной разделила. И срывалась, и уставала. Ей тяжело было. Обстановка накалённая. Я за неё очень переживала. Но вроде без последствий всё обошлось.

Нас многие спрашивают, берём ли мы подростков на поиски. У нас по уставу с 18 лет, только своих привлекаем помладше. Правда, сейчас пока приняли решение, если подростки спокойные, готовы нас слушаться, то можно их задействовать в штабе или расклейке ориентировок. Поверьте, в штабе не меньше работы, чем в полях. А иной раз и больше.

Не могу сказать, где я больше люблю работать. Где надо — туда и иду. Тем более что мы не всегда формируем штабы.

Запоминаются, пожалуй, все поиски. Но больше те, когда ты попадаешь в нестандартную для себя обстановку. Был случай, когда мы бабушку искали в лесу. А там лес такой — ночью выглядел как джунгли. Я шла, а в голове играла музыка из фильма «Хищник». Рядом фонарь видишь, а человека, который его держит, — нет. Жуть.

На Заячьем острове в Челябинске, помню, тоже страха натерпелась. Я даже не думала, что у нас в городе может быть такая бяка. Там страшно, иголки воткнуты, следы волочения чего-то, будто мешка с трупом.

Или выйдешь на Бейвеля в лес, а девочка-поисковик как заорёт. Спрашиваем: «Что случилось?» А там, оказывается, тьма клещей. Мы выбежали и чуть ли не на дороге стали раздеваться, снимать их с себя. Я даже змей так не боюсь, как клещей. В эти моменты никаких стеснений не испытываю. Мальчишки смеются, а я прошу их не отворачиваться, а осмотреть меня.

Комфорт я всё-таки больше люблю и при всём при этом всё равно иду в лес.

Один раз мы пошли в поход на выживание — так его назвали, чтобы понять, каково заблудившимся людям в лесу. Нас было трое: один руководитель, я и ещё мужчина. С собой была фляжка воды, еду договорились не брать. Правда, у кого-то было с собой приныкано. Но честно, не ели. Терпели.

Ночь в лесу провели без палатки, без спальника, на голой земле. Вокруг кто-то всё время шебуршал, ходил, темно было. А у меня фантазия шикарная, я могу представить динозавра или тигра. Надо иметь крепкие нервы, чтобы это всё вынести. Мне было интересно себя поставить на место потерявшихся, у которых вообще нет ничего с собой в лесу, и понять, смогу ли я сама так.

Года четыре уже после этого прошло, но я больше не рискую идти на такие эксперименты. У нас было запланировано три дня похода. А продержались мы только одну ночь и два дня. По лесу и бездорожью мы прошли километров 40, я ноги стёрла до кровавых мозолей. Решили из-за меня остановить эксперимент. Он удался, я всё поняла. Поэтому для меня, когда человек теряется в лесу, это очень страшно.

Вообще, конечно, я много историй пропускаю через себя. Даже слишком много. На самом деле чуть ли не каждый третий поиск сидишь и ревёшь. Но выгорания нет. Бывает такая усталость из-за того, что банально ресурсов не хватает. Когда много заявок, хочется рвануть, а тебя обстоятельства привязывают здесь к месту. И прямо бешенство берёт, что не можешь всё бросить и побежать что-то делать.

Истории цепляют не только детские, но и взрослые. Когда ты не просто волонтёр, увидел объявление, поискал и уехал домой, а когда ты — координатор, собираешь информацию, общаешься с родственниками, пропавший человек капельку родным становится.

Мы просто нигде это не публикуем, чтобы людей не травмировать, но нам часто приходится выезжать на трупы. Бывает, что полиция просит приехать отработать версию. Пропал человек осенью, полиция весной звонит: «Поехали поищем». У нас же соглашения заключены с Министерством общественной безопасности, со Следственным комитетом. Мы не просто так существуем. У нас общественная организация с соглашением о взаимодействии и неразглашении информации.

Когда мы только начинали работать, обращений было больше от людей. Правоохранительные органы нас всерьёз не воспринимали. Говорили: «Кто вы такие? Гражданские? Идите отсюда!» А сейчас мне кажется, сотрудники полиции от фамилии Гроза вздрагивают. (Смеётся.) Количество заявок от простых людей и МВД сравнялось.

Число выездов разное. Бывает за неделю ни одного, а бывает за сутки — по четыре в разных местах. Это и физически тяжело, и эмоционально устаёшь. Но характер у меня крепкий и всегда такой был. Просто раньше меньше приходилось его проявлять. Дома с кем ругаться, с детьми? Нет. И на работе я не конфликтую. А там, в лесу, да… Там иначе никак.

Когда сложный поиск, и матом можно покрыть, и домой отправить. Потому что бывают конфликтные ситуации, когда свои теории начинают строить. У нас же каждый Шерлок Холмс. Вот устали бороться с догадками про игры. Как подростка размещаешь, начинают: «О, да это игра "Пропади на 24 часа"». Я сколько ни ковырялась и ни пыталась разобраться в этой теме, нашла только челлендж американский. Их подростки закрывались в ИКЕА. Главное условие — сутки продержаться, чтобы охрана не увидела. Они были с телефонами, фотографировались там и выкладывали фото в Сеть. Потом всё немного трансформировалось и началось: «Сутки ем только зелёное» или «Сутки пью только чай». Но у нас сколько поисков ни было, только раз было что-то похожее на игру. Подростки почему уходят? Потому что хотят привлечь внимание к своим проблемам. У меня есть мечта в будущем создать для них центр, куда бы они могли приходить, спокойно общаться, делиться всем, что накопилось.

Но при всей твёрдости моего характера я всё-таки девочка-девочка. У меня сейчас переезд, и одной его вынести тяжело и морально, и физически. Спасибо друзьям, помогают.

Мужа у меня никогда не было — не успела выйти замуж. Был молодой человек, но расстались. Он заявил, что не хочет вечером ложиться спать с женой, а потом просыпаться в четыре утра, а её нет. Что в это время она по лесам бегает, кого-то ищет. Только это заявление слишком категорично. Так не бывает. Незаметно из дома невозможно уйти, и резких незапланированных выездов реально очень мало. Большую часть времени я всё равно дома провожу.

Муж должен быть близок по духу мне. Я уж не требую, чтобы он со мной на поиски ездил. Но хотя бы чтобы понимал меня.

«Легион-СПАС» — недоделанная структура. Часто приходится тратить свои личные деньги на организацию поисков. На меня ребята ругаются, говорят, чтобы я выкладывала посты, что все общественные организации так живут. Ведь людям не жалко 100 рублей на телефон перекинуть. А у меня принцип какой-то дурацкий. Я просить не люблю и не умею. Я противник этого. Думаю, ну это же я решила заниматься розыском, почему мне должны помогать деньгами. Меня же никто не заставлял. Только в критические моменты прошу.

Как хобби поиски занимают очень много времени, и сложно состыковать две жизни: рабочую и эту. Это больше всего выводит из себя. А мыслей таких, что кто-то пропал, а я устала и не поеду, сколько можно?! Такого нет. Может, если у нас получится взять грант, будет возможность заниматься общественной деятельностью в полную силу.