«"Татуаж бровей" соседствует с пирожковой»: челябинский журналист — о жизни бизнеса на первых этажах

В Челябинске первые этажи многоэтажек отданы под так называемое нежилое. В них селятся компании, зазывающие прохожих большими вывесками. Не успеешь привыкнуть к одной, как на её месте появляется другая. Журналист Александр Олексюк понаблюдал за «инкарнациями» квадратных метров, отданных для мелкого и среднего бизнеса. Приводим его мнение.

В современном городе тысячи лавочек звенят дверными колокольчиками, шумят кондиционерами и пестрят вывесками. Улица покрыта ими, словно ветрянкой: «Татуаж бровей» соседствует с пирожковой, рядом — «Салон кофе и чая», ещё через два метра — «Копии. Фото на паспорт». Немилосердный капитализм откусил у народа часть сердца и две трети времени, а взамен упаковал в глянцевую бумагу возможность организовать какую-нибудь невразумительную торговлю блёстками и чехлами для телефонов. Шанс даётся почти любому вне зависимости от навыков, талантов и средств человека. «Возьми кредит, открой дело, стань бизнесменом и не работай на дядю» — говорит хитрый капитализм и облизывается.

Каждый второй несостоявшийся буржуа, оформляя статус ИП в налоговой инспекции, лелеет надежду, что именно его блёстки и именно его салон педикюра станут фундаментом для будущей империи Генри Форда. Но мир устроен иначе, а потому вывески меняются чаще, чем к ним успевают привыкнуть дворники и почтальоны. И если сетевые магазины ещё могут долго работать, не меняя прописки, то микробизнес лопается, будто пузырьки в упаковке с машинкой для удаления катышков. Вот ты торгуешь блёстками, не успел оглянуться — а уже блёстки торгуют тобой. Спустя несколько недель на окне лавки появится наклейка «Аренда».

Однажды я задумался — а сколько «инкарнаций» может выдержать типичная квартира в брежневке, переделанная под нежилое? Сотни? Тысячи? Жилище, задуманное для чаепитий и семейных советов, вынуждено пропускать через себя чьи-то нескончаемые проекты, как дешёвая проститутка, которая не выбирает клиентов. В доме аккуратно шелестели тапочками по паркету и бегали босыми ногами, но прошло время, и теперь какие-то пронырливые люди заходят туда в грязных ботинках, вносят стеллажи, выносят стеллажи, что-то вечно городят, перестраивают, приколачивают и сносят. Если бы стены могли, они бы выли: слишком много злых теней отпечатывается на них. А вместе с тенями отпечатываются надежды, радости, человеческие сомнения и разочарования. Бетон чает монументального постоянства, один хозяин — одна судьба, но после перевода в нежилое его ожидают свальный грех и изнуряющая суета.

В небольшом офисе, мимо которого я часто ходил туда-сюда, одно время принимал клиентов мануальный терапевт Марат, потом там продавали сухофрукты крикливые азербайджанцы. Вскоре они съехали, и на их место пришла молодящаяся бабуля с мелочевкой из «Икеи». Сегодня это кальянная, от которой на много метров вокруг пахнет чем-то сладким и стыдным.

Рядом с кальянной — ещё одно заведение. Пару лет назад его занимали киргизы, торгующие шаурмой. Они работали круглосуточно и в принципе ничем особенным не отличались. Разве что спали прямо там же, где и готовили — в одной из комнат, деликатно прикрытой ширмой. Мне почему-то казалось, что киргизы влезли в почти невинное помещение, превращённое в коммерческую недвижимость совсем недавно. Его стены ещё помнили старый ковёр, когти кота, острые плечи хозяйки и запах лекарств. Классическая ситуация: квадратные метры могли принадлежать дедушке с бабушкой, они умерли, предприимчивые внуки решили не продавать их жильё, а оформили все документы, получили разрешение, принарядили квартиру, ярко её накрасили и выставили на панель.

Заехавшие туда киргизы особенно не церемонились ни с ремонтом, ни с чем бы то ни было — воткнули посреди зала барную стойку, поставили печку, холодильник и вертел для мясных туш. Над их головой чернела эпитафия антресолей — память от прошлых хозяев. Архитектурная особенность комнаты делала эту нишу почти незаметной, едва уловимой в темном углу, но если приглядеться, то там можно было различить несколько клетчатых баулов и чугунную статуэтку коня с изгородью.

Киргизы работали ловко и ладно. Зажимая шаурму в горячих тисках, рассказывали мне о волнениях в Оше и исламистах.

В один прекрасный день история восточного павильона закончилась. Как всегда в таких случаях, внезапно: просто однажды его двери оказались закрыты. Вскоре убрали вывеску «Шаурма», и через несколько недель какие-то девочки открыли там кафе с хачапури. Девушки тщательно выскребли-вымыли помещение, прогнали киргизский дух и сделали место модным и крафтовым. Стены расписали портретами весёлых грузинов с усами, но нишу антресолей почему-то не заметили и коня не убрали. Он стоял всё там же — монументальный друг монументальных бетонных стен, тяжелое чугунное постоянство посреди дискотеки.

Девочки были деятельными, бодрыми, но немного экзальтированными — выставили пару столиков на улицу, примостили рядом плетеные кресла, подавали молодые вина и, очевидно, думали, будто в нашем пролетарском районе возымеют шумный успех. Несложно догадаться, что они ошибались, надо было открыть очередную пивную.

Однажды, проходя мимо, я зашёл к ним на огонёк, заказал хачапури по-аджарски и спросил: «А где же киргизы?» Те рассказали, что киргизы куда-то смылись, причём бежали так быстро, что впопыхах бросили свои вещи. Бросили и машину — «Жигули» — «семёрку», которую всего за год малолетняя шпана сумела превратить в металлические руины.

Периодически я заходил к девочкам — посмотреть, не убрали ли они коня с изгородью. Лошадь неизменно оказывалась на месте, успокаивая меня, фыркая в ухо железными губами: «Не переживай, братец, пустое, суетное пройдёт, а ты не пройдёшь, не пройду и я». Так продолжалось несколько лет, и всё это время меня не покидало тяжёлое предчувствие, что хозяйки грузинской пекарни вот-вот разорятся, квартиру вновь выставят на панель и новые владельцы выбросят коня с изгородью.

Недавно это случилось: пекарня закрылась, а на её месте в кратчайшие сроки воткнули микрофинансовую организацию — из тех, что дает кредиты под десять тысяч процентов, а потом продаёт долги коллекторам. Я зашёл посмотреть, не убрали ли они нишу с конем. Оказывается, убрали: нишу заложили, поверх неё повесили плазменную панель с курсом валюты. Рано или поздно это должно было случиться: суетное и зыбкое окончательно победило постоянное, ковёр забылся, когти кота забылись, стены выровняли и покрасили, заплаканная профурсетка с потекшей тушью побежала вдоль трассы.