«Нужно заниматься тем, что интересно»: главный онколог Челябинской области отмечает 60-летие

— Андрей Владимирович, вы ведь попали в профессию не случайно, у вас уже целая семейная династия. Всё началось с ваших родителей?

— У меня ещё прадед Кузьма в первую мировую был санитаром на фронте. (Улыбается.) Родители врачи и с моей стороны, и со стороны жены Зои Петровны. Но никто династии не создаёт, это происходит естественным путём — если ребёнок растёт во врачебной среде, он видит мир именно вот таким. И мои дети врачами стали. Им тоже никто никогда не говорил, что надо идти в медицину, она просто не видели другой жизни и не видели у родителей других друзей. Они жили в медицинском мире и в этом мире продолжают жить.

— Значит это норма, когда в медицинской семье дети становятся врачами?

— Не только в медицинской. Вспомните цеховую систему в средние века, когда в семье офицеров дети становились офицерами, и они более подготовлены. У педагогов — дети педагоги, это веками выверено. В медицину ребёнок врача идёт с меньшим количеством иллюзий: понимает, что не станет олигархом, знает, что его ожидает, что и дежурить придётся, и много чего неприятного будет. Родители же обсуждают всё это дома.

— И у вас совсем не возникало желания свернуть в другую сторону?

— Жёсткой доминанты не было. Я учился в 31-й школе, физико-математической. Когда встал вопрос, куда идти дальше, большинство ребят пошли по линии технически-математической. Я для себя нашёл очень интересную нишу, компромисс — это радиология. Тут и физику нужно знать, и азы математики помнить, и медицина здесь же. Поэтому в мединститут уже пошёл сознательно. До этого, года в четыре, конечно, и пожарным хотел быть, не без этого, если совсем романтично — космонавтом (смеётся), но потом это как-то прошло.

— Почему онкология?

— Медицина не сразу сопрягалась с онкологией. Одна из иллюзий состоит в том, что медицинскую специальность можно выбрать со школы. Когда я пришёл в институт, думал, буду хирургом в области головы и шеи. Но потом понял, онкология настолько многообразна, и сразу свернул в радиологию, о чём не жалею. Потом административные функции появились, но они, скорее, обеспечивают возможность заниматься и внедрять то, что мне кажется интересным, разумным, передовым.

— С вашей лёгкой руки в регионе реализовано несколько по-настоящему масштабных проектов. Кибер-нож, ПЭТ-центр, новая онкополиклиника, открытая в конце прошлого года, и это лишь небольшой перечень, который на слуху. Как у вас хватает времени на всё это, ведь вы и науку не оставляете, и хозяйство у вас огромное.

— Чтобы всё получалось, нужно заниматься тем, что интересно — привносить технологии, помогать ребятам, реализовать себя, организовывать конференции, без этого идёт разрушение и деградация. Нельзя жалеть деньги на учёбу, командировки. Был год, когда для нас всё было закрыто, мы откатились года на три назад.

— А как строится ваш день? Вам хватает 24 часов в сутках?

— Я жаворонок, встаю около шести утра. Завтракаю, душ, слушаю новости, пока одеваюсь. В 7:15–7:30 я уже на работе. До половины девятого могу работать доктором, потом общая пятиминутка. В больнице должна быть общая пятиминутка, мы её внедрили в 1998 году. Сначала все переживали, что это растянется надолго, но люди научились чётко лаконично докладывать, в полчаса мы укладываемся. Мы выписываем много журналов медицинских, я их просматриваю, отдаю молодёжи. На каждой пятиминутке они делают небольшой доклад, учатся говорить, а мы смотрим, кто чего стоит, не без этого. Потом административная пятиминутка — денежные и хозяйственные вопросы, после начинаются совещания, встречи, обходы, консилиумы, тут мозаично. Категорически не считаю, что нужно сидеть на работе до девяти вечера и хвастаться этим. В 17:00–17:30 — домой, если ты что-то не сделал, значит, ты плохо организовал свой рабочий день, и сотрудники тоже.

— У вас в кабинете очень много картин, интересных статуэток, откуда это всё?

— Отовсюду — из путешествий, командировок, что-то люди дарят. Это определённый слепок, взгляд на жизнь. Меня пугают казённые кабинеты. Мы здесь проводим большую часть жизни. Раньше здесь был портрет Ленина из деревянной мозаики, но если ты живой человек, тебе нужны какие-то понятные вещи, а не мозаичные портреты. Или ты этим прикрываешь свою пустоту, или просто нет фантазии.

— Вы ведь любите путешествовать. Как часто удаётся вырваться, и где предпочитаете отдыхать?

— Нечасто. Чаще приходится отказываться, к сожалению.

Я не испытываю тяги к Европе, отдыхать там не люблю. Америка тоже не произвела особого впечатления, познавательно, технологично, но не «Ах!». Куда бы хотелось вернуться, так это Новая Зеландия. Изумительная страна, страшно интересные люди, история, место расположения. Очень нравится Южная Африка, Австралия, Исландия, это тоже совершенно ни на что не похожий остров, с совершенно потрясающей природой.

От поездок всегда хочется взять максимум впечатлений. Знаете, мы однажды приехали в командировку на Байкал, нас начали угощать протёртым супом и финской водкой. Я говорю: «Ребят, мы на Байкале, дайте нам водки байкальской и ухи из байкальской рыбы». В итоге перешли через дорогу, там будочка, пиво с омульком, водочка местная. Вот это ты чувствуешь страну. Никогда в Германии не буду пить французское вино. Надо максимально окунуться в атмосферу страны, начиная с манеры одеваться, еды, алкоголя, времяпровождения, как иначе? Путешествия — это то, на что не жалко тратить деньги и время, это всегда с тобой, как бы не менялась ситуация.

— Но лежащим на пляже, я так понимаю, на отдыхе вас не застать?

— Полежать на пляже тоже люблю, но, полежав, нужно и поплавать. За что люблю Индию, Вьетнам, Новую Зеландию — это их многокилометровые пляжи. Кепка на голову, рюкзак на плечо и пошёл, где хочу — искупаюсь. Особенно когда приезжаешь зимой, полежать на пляже — это здорово.

— А дома как отдыхаете?

— Я не рыбак, не охотник, не хоккейный болельщик. Не рыбак, потому что сидеть часами с удочкой — исключено. Не охотник, потому что не принял я этого. Охота на крупного зверя — убийство, на утку, учитывая навык стрельбы, — у неё шансов больше. Так что путешествия, книги, фотография, и, самое главное, работа.

Ещё модельки собираю. Это из детства. Корабли, самолёты, вертолёты, танчики. Тут и технику познаёшь, это интересно, и успокаивает, отвлекает, и эстетически доставляет удовольствие.

— У вас есть коллекция?

— Коллекции нет. Недавно «Тигр» склеил, очень интересная модель с внутренним содержимым — двигатель, трансмиссия, кардан, оборудование башни изнутри. Меня больше интересует процесс, потом эти модельки обычно раздаются детям знакомым.

— На активный отдых время находите?

— Я по жизни очень много бегаю, хожу. Летом это сад, летняя одежда хранится там. Как только потеплеет и нужно будет менять шкурку с зимнее-осенней на летнюю, переезжаем на дачу, а осень — назад домой. Садовод я тоже не фанатичный, есть, конечно, вещи святые. В таинственном месте, чтобы эстетику не портить, я сажаю шесть-восемь кустов картошки. Когда она дорастает до размера голубиного яйца, в это время как раз первая помидорка созревает. Помидорка, разрезанная поперёк с крупной солью, картошечка варёная молодая, рюмочка водочки в компании друзей — вот это хорошо. Это вершина садоводства.

— Андрей Владимирович, вы несколько лет назад написали книгу, как она родилась?

— Она появилась под настроение. Я её не писал. Это не дневники, в ней нет хронологии, просто появилось желание выразиться. Это были диктофонные записи в аэропортах, самолётах, гостиницах, где-то в дороге. Это не биография, не воспоминания академика, не исповедь, это какие-то события, которые оставили яркий след в жизни. Достаточно лёгкая книга, представление, как я видел мир, что было интересного за годы жизни, без нравоучений. Это моя оценка, где-то жесткая, она не всегда совпадает с массовым мнением, как про хоккей, например, но это моя точка зрения, мои впечатления. И потом, разные события каждый видит со своей позиции. Разница между библией и кораном в чём? Одни и те же события написаны со слов разных людей. Это как при ДТП, когда описывают протокол: один говорит, машина была синяя, второй — большая.

— В этом году ваш юбилей совпал с выборами президента. Пойдёте на выборы?

— На выборы нужно идти. Мы не на всё можем влиять, но там, где ты можешь как-то повлиять, надо пользоваться этим, или не надо ругать жизнь и всё прочее.

— Отмечать как планируете?

— В воскресенье только дома, с семьёй, а 20 марта у нас будет проходить очень большая окружная конференция. В рамках конференции у меня будет актовая речь, не будет банкетов тяжеловесных, будут приходить друзья, соратники, коллеги.

— Планы на следующую пятилетку уже наметили?

— Мне ещё много чего хотелось бы (улыбается). Челябинская онкология — одна из самых сильных в России, и сейчас для нас нет вещей, существующих на Западе, которых бы мы не знали. Чего у нас нет? Кое-где уже есть протонники, у нас, я уверен, протонный центр будет. Мне бы хотелось ещё один кибер-нож, корпус ещё один новый, ну а технологические вещи остальные все у нас есть. В онкологии даже во времена «железного занавеса» мы многое знали, читали, онкология интернациональна. Сейчас сложно говорить, что мы опережаем Запад, но Челябинск идёт в ногу, потому что мы не жмотимся на обучение.