«Все жгли, я смотрел». Малолетки, убившие офицера в колонии на Урале, за 16 лет не выплатили долг его вдове

Осенью 2007 года название уральского города Кировграда прогремело на всю страну. Тогда в воспитательной колонии для несовершеннолетних вспыхнул бунт, во время которого погибли двое осужденных и один офицер ГУФСИН, еще один подросток умер в больнице от травм. Взбунтовавшиеся парни крушили, ломали и жгли всё вокруг.

Наши коллеги из E1.RU вспоминают историю одного из самых громких и жестоких бунтов заключенных за последние годы и рассказывают, как эти события повлияли на изменение системы наказаний, а также какие выводы были сделаны после трагедии.

Беспорядки в колонии начались в ночь с 16 на 17 октября. После отбоя из корпусов на плац начали выбегать осужденные подростки. Они вооружились камнями, арматурой, досками от сломанной ими мебели и вырванными из кроватей прутьями.

32-летний офицер ГУФСИН Анатолий Завьялов в ту ночь был дежурным, он попытался остановить бунтовщиков. Его 40 минут били арматурой и бросили без сознания, позже он умер в больнице. Кого-то из сотрудников ранили. Двоих охранников взяли в заложники, но потом все-таки разрешили уйти. Переговорщиком с подростками был екатеринбургский общественник Илья Будкевич, он входил в попечительский совет колонии, парни его знали. «Именно одного меня пацаны запустили в зону на переговоры и именно мне "выдали" заложников», — рассказывал про те события Будкевич у себя на странице «Живого журнала».

В тот момент в колонии отбывали наказание около 500 осужденных. Примерно половина воспитанников не участвовала в бунте и осталась в корпусах. Остальные под дурманом стадного инстинкта слились с толпой, которая крушила всё на пути, рассыпавшись по территории колонии.

Мы поговорили с одним из очевидцев бунта. Дмитрий — бывший воспитанник Кировградской колонии, попал туда за многочисленные угоны машин в 2007 году за два месяца до ЧП. Ему тогда было 15 лет.

— Отрядник вечером считает, сколько легло спать. Не успел выйти, все подорвались. Я смотрю на них, думаю: мне-то что делать? Рванул за ними. Одни начали ломать запретки (дополнительные препятствия, защищающие от побега. — Прим. ред.). В лагере обычно по семь-восемь запреток. Уже когда предпоследнюю сломали, она почему-то была деревянная, начали стрелять [с вышек охраны]. До этого никто не верил, что по малолеткам могут [открыть огонь]. Потом смотрю — один повис (видимо, на ограждении. — Прим. ред.).

На вышках в ночь бунта дежурили девушки, они были ненамного старше тех, кого охраняли: одной 22 года, второй — 24. Когда озверевшая толпа полезла штурмовать вышки, они открыли огонь. Двое осужденных были убиты. Это отчасти отрезвило бунтовщиков, к вышкам и забору они больше не лезли.

Погром продолжился внутри колонии. Подожгли школу со всем современным оборудованием и компьютерным классом (в большинстве вольных школ в те годы такого оснащения еще не было). Сожгли училище, медсанчасть, здание штаба. Наш собеседник Дмитрий говорит, что в беспорядках не участвовал (спустя три года, когда был суд, его на скамье подсудимых не было).

— Я смотрел на них как на идиотов. Кто краски перепыхал (стройматериалы бунтовщики нашли в мастерских или в училище. — Прим. ред.), кто в штабе коньяка напился. Носились как сумасшедшие. Все жгли, я смотрел.

Впрочем, у некоторых бунтовщиков все-таки сохранились человеческие качества. Так, двое парней спасли от расправы и изнасилования двух сотрудниц колонии. Повариха и диспетчер, не успев выбежать за ограждение, спрятались в столовой под лавками. Там их нашла обезумевшая орущая толпа.

— Эти малолетки с меня уже брюки почти стянули. Еще бы несколько минут... Хорошо, что не все сволочи! — говорила через несколько дней журналистам «Комсомольской правды» одна из женщин.

Два воспитанника, пользовавшиеся авторитетом, отогнали разбушевавшихся парней от женщин и вывели в безопасное место. Кстати, эти же ребята выступали переговорщиками (по телефону) с силовиками, так удалось избежать еще больших жертв. Через три часа в разгромленную колонию вошел спецназ ОМОН. Бунт был подавлен, воспитанников развели по разным СИЗО.

Из всех строений ВК-2 после погрома уцелели только церковь, баня и столовая. Может, не успели, а может, всё же сработали какие-то тормоза и осознание, что всё это они строили своими руками.

Расследование ЧП продолжалось почти два года года. Также выяснялись обстоятельства смерти двух несовершеннолетних, которых застрелили.

Уполномоченная по правам человека в Свердловской области Татьяна Мерзлякова заявляла, что можно было избежать кровопролития, применяя сначала более мягкие средства — водометы и резиновые пули — и лишь после этого идти на крайние меры, применять огнестрельное оружие. Такого же мнения придерживался и уполномоченный по правам человека в России Владимир Лукин. Директор ФСИН Юрий Калинин в ответ возражал, что мягкие средства обороны не были предусмотрены финансированием.

В итоге пришли к выводу, что оружие применялось правомерно: если бы бунтовщики захватили автоматы, это бы обернулось еще большей катастрофой.

Как следует из материалов расследования, поводом для бунта стал перевод одного из осужденных во взрослую зону. Парень причислял себя к криминальным авторитетам, его считали смотрящим за колонией. Якобы перед отправкой он и дал наказ оставшимся дружкам «пошуметь».

— Психология заключенных подростков иная, чем в свободном обществе. У них есть определенные правила и обязательства друг перед другом, — пояснял тогда Юрий Калинин.

При этом, согласно позиции прокуратуры, администрация колонии вела себя неправильно, закрепляя блатной авторитет воспитанников еще и официально: их наделяли властью, назначая на ответственные посты. Так, осужденный, которого считали смотрящим, был по совместительству председателем совета коллектива колонии с подачи администрации учреждения.

Повлияло и то, что в колонии совершеннолетних осужденных содержали вместе с несовершеннолетними. Некоторым там разрешали оставаться до 21 года. Причины были самыми благими: дать парням доучиться и оградить их от жестких условий взрослой зоны.

В СМИ тех лет также была информация, что перед бунтом зачинщики звонили взрослым криминальным авторитетам, просили дать добро на беспорядки. Взрослые одобрения не дали, но малолетки сделали всё по-своему. В официальных отчетах ведомств об этом не говорится, но наш собеседник Дмитрий рассказал, что разговоры о том звонке ходили среди воспитанников.

По версии следствия, акция была спланированной.

— Одна часть заключенных должна была бежать, вторая — нападать на охранников, третья — заняться разрушением здания дежурной части, — рассказывал следователь по особо важным делам следственного управления СКП по Свердловской области Игорь Бедерин на пресс-конференции в 2009 году. — Замысел им удалось реализовать на 50%: здание уничтожили, кого хотели избить — избили. Однако побег не удался. Представьте, что было бы, если бы около 400 несовершеннолетних осужденных вырвались в Кировград. Реакция была бы шоковая.

Главной причиной ЧП правоохранительные органы назвали плохой контроль за осужденными. Им дозволялось многое из того, что нельзя допускать в режимном учреждении, например ходили в гражданской одежде, пользовались сотовыми, могли выходить из корпусов после отбоя. Омбудсмен Владимир Лукин рассказывал, что половина подростков не училась и не работала.

За три месяца до бунта в колонии сменился начальник, новая администрация попыталась наладить дисциплину. Воспитанникам такое «закручивание гаек» не понравилось. Стало зреть недовольство, начались конфликты между сотрудниками ВК-2 и осужденными. Сначала потасовки были единичными, но нехорошим настроениям не помешали и нужных мер вовремя не приняли. Когда спецназ усмирил бунтовщиков, они выкидывали из карманов ножи, заточки, мобильники, спиртное — хотя накануне во время обыска у них изымали лишь карандаши, фломастеры, порнографические вырезки и прочую ерунду.

— [Сейчас понимаю], нормальные у нас были тогда условия, — говорит Дмитрий. Ему 31 год, и, к сожалению, есть богатый опыт отсидки на взрослых зонах, так что есть с чем сравнивать.

— Мы там ходили в драповых пальто (гражданская одежда — одно из нарушений. — Прим. ред.), у нас реально всё хорошо было, причины — из-за пенька смотрящего.

Делая выводы на будущее, глава ФСИН Юрий Калинин заявлял, что «нужно жестче работать с тяжелой категорией заключенных — криминальными авторитетами».

Впрочем, корни этой трагедии гораздо глубже, и они не попали в официальные отчеты и материалы дела. Директор школы Ирина Великанова говорила тогда журналистам, что учителя делали всё, что было в их силах. Многие подростки впервые здесь садились за парты, не умея ни читать, ни писать. Такими они пришли с воли, от большинства из них общество по ту сторону забора уже отказалось. А еще директор рассказала, как за полгода до бунта в колонии проводили родительский день. Из 100 приглашенных заранее родителей приехали только 30, десять из них в колонию и не пустили, потому что они были «в состоянии алкогольного опьянения».

На скамье подсудимых оказались 45 воспитанников — организаторы и самые активные участники бунта. Учитывая степень вины, всем дали разные сроки, от 2 до 12 лет лишения свободы. Если суммировать, на всех получилось около 300 лет. Несколько воспитанников были в этом уголовном деле в статусе потерпевших, они не принимали участия в беспорядках, и им тоже досталось от толпы. Тех, кто не был активным участником или зачинщиком, вернули в колонию, они начали сами восстанавливать разрушенное.

Также суд взыскал с осужденных 20 миллионов 824 тысячи рублей в пользу Кировградской воспитательной колонии, а еще обязал виновных выплатить миллион рублей компенсации морального вреда жене погибшего сотрудника колонии.

После подавления бунта руководство ФСИН обещало по возможности отметить парней, которые во время беспорядков спасли женщин от расправы и вели переговоры. Говорилось даже о досрочном освобождении.

Однако по итогу расследования и судебного разбирательства подростки получили новые сроки — по семь лет, как входившие в число организаторов бунта. Родные парней считали приговоры несправедливыми. Сторона обвинения пояснила, что просила суд учесть их положительные поступки, так что осужденные получили минимальное наказание.

Дело о беспорядках в колонии дошло даже до Верховного суда. В итоге высшая судебная инстанция страны поставила точку, снизив некоторым участникам сроки с учетом степени вины каждого.

Сейчас у входа в Кировградскую колонию стоит мемориал в память о погибшем офицере Анатолии Завьялове. Каждый год здесь проходит день его памяти. Нынешние коллеги офицера и ветераны после минуты молчания несут венки. Анатолия Завьялова посмертно наградили орденом Мужества.

Вдова Надежда Завьялова в последние годы в колонию на день памяти не приезжает. Признается, что ей морально тяжело и больно находиться там, где погиб муж.

— Муж был принципиальным, честным, порядочным человеком, жестким, но справедливым. Возможно, если бы он был другим, остался бы жив. Но, будучи уверенным в себе, принципиально встал один против толпы. Думал, что сможет их убедить, заставит одуматься, — говорит нам Надежда Владимировна.

Шестнадцать лет назад, 17 октября, она приехала с работы, с суток. У порога квартиры стояли ведомственные психологи, они сообщили Надежде, что она стала вдовой.

— На следующий день меня попросили приехать в колонию, оформить похоронные, мы приехали с Толиными братьями. То, что мы увидели, было страшно, как будто после бомбежки. Помню перевернутую пожарную машину без стекол и пепелище. Я не могла поверить, что это сделали дети, что они способны на такое, — вспоминает женщина. — Мой знакомый омоновец, который приезжал усмирять бунт, рассказывал, что даже он не мог прийти в себя, хотя до этого не раз выезжал на разные ЧП во взрослых колониях, видел всякое. А тут признался мне, что три дня в свои выходные они пили с товарищем, гасили стресс алкоголем, хотя раньше с ними такого не было. Не выдержали, шок был именно от того, что это всё натворили дети.

Надежда — сама представитель самой гуманной профессии, она 21 год отработала акушеркой, помогала появиться на свет малышам.

— Толя, несмотря на такую жесткую работу с тяжелым контингентом, умел видеть прекрасные, светлые стороны нашей жизни. Он научил меня любить природу, сам восхищался ею. Мы выезжали на наши уральские озера, на рыбалку. Для нас он до сих пор жив.

Двадцать пять подростков, виновных в смерти Анатолия Завьялова, так и не выплатили вдове назначенную судом компенсацию в миллион рублей. Какие-то небольшие выплаты пришли лишь от шести или семи человек. С остальных взыскивать было нечего, кого-то сейчас уже нет в живых, часть до сих пор почти не выходит из тюрем, кто-то не имеет официального дохода. Когда судебные приставы вернули вдове исполнительные листы в связи с невозможностью взыскания, она не стала подавать их обратно, понимая, что это бесполезно (судя по всему, иск в 28 миллионов рублей — возмещение ущерба колонии — бывшие бунтовщики и подавно не выплатили).

— Пусть всё будет на их совести, — говорит Надежда.

Дочери Анатолия, Марине Завьяловой, было 13 лет, когда погиб отец.

Последнее яркое воспоминание о нем: незадолго до гибели они вместе ходили в театр на спектакль «Восемь любящих женщин». После того, что случилось, она была уверена, что никогда не будет работать в той системе, где погиб ее отец. Окончила УрФУ, получила специальность психолога, много лет работала по профессии в детском саду. Теперь Марина — уже несколько лет как сотрудник отдела по личному составу ГУФСИН по Свердловской области.

Со спецконтингентом (осужденными) она все-таки работать не смогла «в связи с жизненным опытом», в ведомстве отнеслись к этому с пониманием. Говорит, что сейчас чувствует себя на своем месте.

— Я работаю в том числе с семьями погибших сотрудников (ГУФСИН оказывает им необходимую помощь. — Прим. ред.), — объясняет нам Марина. — У нас одно горе. Я была на их месте, могу их понять, найти нужные слова поддержки, потому что сама пережила это.

После трагических событий был снят с должности начальник ГУФСИН по Свердловской области. Руководство колонии тоже поменяли.

Глава ведомства Юрий Калинин высказал тогда мнение, что нужно менять подход к системе наказаний, отправлять за решетку только тех, кто совершил действительно опасные преступления. Подход действительно поменялся. Сейчас в единственной на весь федеральный округ детской колонии всего 85 воспитанников. Правда, в последние лет десять прибавилась еще одна статья — 228-я, «наркотическая». Из-за этого контингент разбавился подростками из благополучных семей: попались на закладках, когда хотели заработать легких денег.

Нынешний начальник кировградской колонии Руслан Юсупов был назначен на эту должность в 2008 году. За 15 лет под его руководством ВК-2 стала одной из лучших в стране. Когда Юсупов встал во главе учреждения, ему было всего 25 лет, до этого он работал во взрослой колонии. Он говорит нам, что страха перед назначением на такую ответственную должность, да еще после бунта, у него не было.

— Кто боится, не идет работать в нашу систему. Всё зависит только от работы коллектива — такие выводы я сделал для себя после тех событий. Если коллектив учреждения подобран правильно, то и с осужденными можно выстроить нормальную работу. Первое время после назначения мне пришлось практически жить в колонии, постоянно находиться рядом и с воспитанниками, и с сотрудниками. Так удалось выстроить работу. За эти годы коллектив поменялся процентов на 98, новичков обучаем. Вообще главный принцип работы с подростками: делай как я. Для них мы должны быть образцом. Начиная, например, с внешнего вида. Если сотрудник будет ходить в мятой форме, небритый, что можно требовать от подростка? И, конечно, надо вникать в их проблемы.

— Вы вникаете? Можете привести примеры?

— Вот пример: решили проблему с жильем у нашего воспитанника-сироты, за ним числились квадратные метры в непригодной для проживания квартире. Через уполномоченного по правам ребенка Игоря Рудольфовича Морокова, через Татьяну Георгиевну Мерзлякову помогли получить ему жилье как сироте, чтобы ему было куда вернуться после освобождения. Всегда идем навстречу тем, кто хочет поступить в вузы. Учителя готовят, мы выезжаем с ними подать документы в вуз. Бывает, ищем родителей, когда воспитанники просят. Родители у наших детей бывают всякие, но родители есть родители, контакт с ними важен для подростков. Много было жизненных ситуаций, когда помогали. Ребята, конечно, ценят такое. Бывает, после освобождения с кем-то продолжаем общаться, пишут, рассказывают про себя, некоторые приезжают, знакомят с женами, с детьми. Как-то помог двум ребятам после освобождения найти работу, подключил администрацию их городов, сейчас у них всё хорошо, семьи. Самым первым моим воспитанникам уже за тридцать.

Руслан Илдарович говорит, что еще один важный момент служит залогом нормальной обстановки: подростки должны быть заняты делом.

— На сегодняшний день абсолютно все воспитанники у нас трудоустроены, учатся (исключение — лишь те, кто успел получить образование на свободе). Все получают профессию. За работу получают зарплату, суммы для них значительные, есть возможность самим тратить деньги. Когда в качестве поощрения вывозим их в город, некоторые присылают деньги родителям. Но тут главная цель все-таки — не столько заработок. Главное — привить навыки труда, чтобы пришло понимание: деньги можно и нужно зарабатывать самим, а не воровать. Занята каждая минута. Выходные дни: кружки, секции, мероприятия. Я сам лично тренирую ребят, веду секцию тяжелой атлетики. Общаясь с ними в неформальной обстановке, стараюсь дать нужные, правильные жизненные ориентиры. Секцию футбола ведет заместитель по воспитательной работе, он до работы у нас профессионально занимался футболом. Вообще, все кружки ведут наши сотрудники, учителя. Нет только своего профессионального танцора, приглашаем из города.

Вспоминая бунт 2007 года, Руслан Юсупов говорит, что свою нехорошую роль сыграло большое количество воспитанников.

— 500 подростков, сконцентрированных в одном месте, в замкнутом пространстве, — это очень много. Теперь система подхода к назначению наказаний изменилась, и это заслуга государства. Если раньше могли отправить в колонию за украденную бутылку кока-колы, сейчас такого нет. За незначительные преступления подросткам не назначают наказание в виде лишения свободы, дают возможность исправиться на воле. Попадают сюда лишь те, кто действительно нуждается в изоляции от общества, за тяжкие или особо тяжкие преступления. Много осужденных по 228-й статье. И в последнее время, к сожалению, появилось много тех, кто отбывает наказание по 131–135-й статьям (связаны с преступлениями против половой неприкосновенности. — Прим. ред.). Таких около 40 процентов.

На сегодняшний день, по словам начальника учреждения, у них совсем нет осужденных по статьям небольшой тяжести, а за преступления средней тяжести отбывают наказание один-два человека.

— Криминальных авторитетов у нас априори быть не может, по возрасту. Есть, конечно, тяжелые ребята, но корни этого обычно в воспитании. Всё идет из семей, если родители отбывали наказание: и мать, и отец. Или бывает, что подростки долго находились в следственных изоляторах, несмотря на отдельное содержание от взрослых, и все-таки успели нахвататься [криминальных понятий]. Но таких немного. Их также адаптируем потихоньку, объясняем, показываем, как живут остальные. Самых запущенных изолируем от остальных, с ними индивидуально работают психолог, психиатр, воспитатель. Но знаете, за все эти годы таких, которые не поддавались никакому перевоспитанию, криминально зараженных, было всего двое. Они пробыли у нас недолго, прибыли уже в 18 лет (осудили, пока было 17). У нас они проходили процедуру перевода на колонию общего режима. Работали с ними индивидуально, готовили к переводу, с другими осужденными они не контактировали. Но основная масса идет за большинством. Белой вороной никто не хочет быть, все хотят вместе играть в футбол, смотреть кино, работать, чтобы были свои деньги.

***

Мы побывали в Кировградской колонии совсем недавно, в начале октября, накануне Дня учителя, готовили репортаж, посвященный педагогам, которые работают в школе за колючей проволокой. Все учителя, с которыми мы общались, по-хорошему отзывались о своих учениках. Говорили, что знают статью каждого, но никакого внутреннего отторжения или неприязни ни к кому из них нет. По-другому тут работать просто нельзя.

Колония действительно стала образцово-показательной: некоторые парни успешно сдают ЕГЭ, поступают в вузы, абсолютно все выходят на свободу с рабочей профессией, школьные коридоры украшены талантливыми поделками, на стенах картины воспитанников. Мы спросили тогда: если их ученики такие хорошие, почему же они попали сюда, совершив страшные преступления? Почему многие, выйдя на волю, становятся прежними и возвращаются за решетку? Нам ответила завуч Лариса Конькова:

— Это надо спросить не у нас, а у тех, кто работал с ними на воле, и у родителей прежде всего. Мы постоянно задаем себе эти вопросы: «Где были родители, школа, опека?» Мы вкладываем в них всё. Многие начинают здесь по-настоящему учиться впервые за много лет. <…> Но родителей мы им не поменяем.

Прочитайте также монологи учителей, которые работают в этом учреждении.