24 года назад базу челябинских силовиков в Чечне взорвали террористы. Вспоминаем Аргунскую мясорубку

Эта статья была приурочена к 20-летней годовщине драматичных событий июля 2000 года в Аргуне. При ее подготовке мы встречались с участниками событий, и, к сожалению, один из них, Ростислав Тимшин, умер из-за болезни 20 июня 2021 года. Мы приносим соболезнования семье, друзьям и сослуживцам Ростислава: в свое время он покорил нас исключительной ясностью изложения и уникальностью своей биографии.

2 июля 2000 года был финал чемпионата Европы по футболу: Франция встречалась с Италией. Вечер обещал быть хорошим: служащие челябинской прокуратуры, ФСБ и МВД, командированные в чеченский Аргун, готовились смотреть матч на территории базы на Гудермесском шоссе. А главное, многие из них на следующий день отправлялись в Челябинск — подходила к концу трехмесячная командировка.

Но скорый дембель не состоится, а вечер запомнится им навсегда не из-за матча. В 19:45 по аргунскому времени на территории базы МВД прогремел мощнейший взрыв и начался массированный обстрел. Это был самый кровавый из серии терактов, организованных боевиками в Чечне 2 июля 2000 года: в Аргуне погибли 25 сотрудников, более 80 получили ранения. Число жертв во всех терактах того дня превысило 50 человек. В годовщину трагедии мы встретились с участниками аргунского боя и узнали, как всё выглядело из пекла событий.

Вторая чеченская кампания шла уже 11 месяцев, с августа 1999 года, когда боевики вторглись в Дагестан. Тогда федеральные войска снова появились на Северном Кавказе, который с середины 90-х имел неопределенный статус, превратившись в рассадник торговли оружием, наркотиками и людьми.

Вторая чеченская кампания была результативней первой: острая фаза боев продлилась полгода, с осени 1999 года до весны 2000 года. После взятия Грозного, боев за Аргунское ущелье и село Комсомольское, плюс еще ряда операций боевики были обескровлены, а их формирования раздроблены. Федеральные силы также потерпели несколько болезненных поражений, как потеря 6-й роты псковских десантников, но в основном своих целей достигали.

Напора российской армии оказалось достаточно, чтобы в апреле 2000 года активная фаза боевых действий закончилась. Однако не закончилась война: она сменила окраску и перешла в фазу партизанской и террористической.

24-летний сотрудник отдела по борьбе с экономическими преступлениями (ОБЭП) МВД Челябинска Алексей Мартынов прибыл в Аргун 5 апреля 2000 года, вытянув короткую спичку. На каждое подразделение МВД была квота сотрудников, которых требовалось командировать в Чечню, и в эту смену нести службу в Аргуне «повезло» ему.

— Установка начальства была такой: выполни долг и, главное, вернись домой живым, — вспоминает он. — По приезде в Аргун меня назначили начальником ОБЭП города и поставили перед нашим подразделением серьезные задачи.

Основной работой Алексея и его группы стало обнаружение и ликвидация подпольных нефтеперерабатывающих заводов — еще один популярный «бизнес» того времени в Чечне.

— Естественно, на таких подпольных мини-заводах никто нас не ждал с готовыми документами: боевики устраивали засады, минировали подходы, часто оставляли растяжки, — говорит он. — Хотя активных боевых действий уже не было, обстановка оставалась напряженной: практически ежедневно происходили обстрелы, случались стычки с боевиками с привлечением войск и авиации, в которых мы участвовали.

То, что жизнь в Аргуне далека от мирной, Алексей понял еще в апреле 2000 года, когда террористы подбросили к воротам базы тела двух сотрудников МВД, похищенных ранее.

Но смена самого Алексея служила без потерь, а на клумбе сотрудники ППС выкладывали крышечками от газировки количество дней, которые остались до дембеля.

— Начиналось всё, грубо, с 90 дней, потом 70, потом 50. Ко 2 июля 2000 года на клумбе была единичка: нас должны были демобилизовать на следующий день, — говорит Алексей.

Для главы межрайонной прокуратуры города Аргуна Ростислава Тимшина это была не первая командировка в горячую точку. Сотрудник прокуратуры Челябинской области в конце 80-х работал в Азербайджане по карабахскому конфликту, в 1995 году — во Владикавказе и Грозном, который в те дни штурмовали федеральные войска.

Ростислав Тимшин прибыл в Аргун в двадцатых числах июня 2000 года и обстановку в городе описывает так:

— По ночам происходили «пострелушки». Боевики производили так называемый беспокоящий огонь, наши пулеметы на периметре выполняли профилактический обстрел. Но в целом обстановка была стабильной: на уровне администраций, духовенства, совета старейшин Аргуна были достигнуты договоренности, что мы друг другу не мешаем и живем мирно.

Относительное благополучие Аргуна того времени связывают и с тем, что взяли его почти бескровно. Город входил в зону ответственности генерала Геннадия Трошева, который, в отличие от генерала Владимира Шаманова, стремился решать вопросы дипломатическим путем.

— Метод Шаманова — это когда после активных боевых действий заходили федеральные войска и зачищали территорию, а партизанское движение было сведено к минимуму из-за его уничтожения в острой фазе, — объясняет Ростислав Тимшин. — Что касается генерала Трошева, он, безусловно, обладал большой личной храбростью и практически без охраны выезжал на переговоры к старейшинам. Ему часто шли навстречу, сдавали города без боя. Поэтому в Аргун федеральные войска вошли практически без потерь, и сам город не был разрушен. Да, были следы еще первой чеченской кампании, но в общем всё напоминало мирную жизнь.

Напряженность возникала волнами, как, например, зимой 2000 года, когда через город проходила банда Хаттаба, выбитая из Грозного. Но к июлю казалось, что обстановка разряжается.

Готовились к дембелю, нарабатывали загар

О предполагаемых терактах стало известно за пару часов до события, хотя масштабов атаки никто не представлял.

— 2 июля в 18:00 началось оперативное совещание, и по закрытой связи пришла информация, что вечером запланирован ряд террористических атак на отделы МВД и комендатуры в Гудермесе, Урус-Мартане, Аргуне, — вспоминает Ростислав Тимшин. — Был приказ возвращаться в свои подразделения, надеть форму, проверить вооружение и быть готовыми отражать террористическую атаку.

Однако паники не возникло — дело было привычное.

— Сообщение пришло за час-полтора до теракта, так что времени на осмысление не оставалось, — продолжает сотрудник прокуратуры. — Одна из смен готовилась уезжать, каждый в душе чувствовал себя героем, кто-то ходил с голым торсом и нарабатывал загар, а настроение было такое: ну, что там террористы — ну, пять, ну, десять человек? Ну, попугают, постреляют. Это не воспринималось чем-то экстраординарным. Все приготовились и стали ждать время «Ч».

Время «Ч» наступило 19:45. На территорию автобазы, где были расквартированы более двухсот сотрудников МВД, ФСБ и прокуратуры Челябинска, въехал начиненный взрывчаткой грузовик «Урал». Это была самая смертоносная из запланированных на тот день атак террористов: число погибших составило 25 человек.

Алексей Мартынов, сотрудник челябинского ОБЭП, в тот момент находился в кабинете коменданта Аргуна вместе с коллегой Дмитрием Желещенко, собираясь позвонить домой по спутниковому телефону.

— Услышал выстрелы, но значения не придал: в то время перестрелки происходили часто, — вспоминает Алексей. — А потом вспышка, взрыв, меня отбросило внутрь здания, и первая мысль — в нас попала баллистическая ракета. Здание потрескалось, но не рухнуло. Форма была утыкана осколками стекла и перепачкана кровью. Боли нет — шок. Глядя в разбитое окно, невозможно было понять, что происходит, из-за чудовищной пыли и дыма. Только стоны раненых и стрельба по всем направлениям.

То, что происходило потом, впоследствии тщательно изучат, установят количество жертв (25) и раненых (80+), отследят маршрут террористов, вычислят тротиловый эквивалент смесевой взрывчатки в кузове «Урала»... Но это будет потом. В первый же момент возник хаос.

— Начался обстрел, но кто стреляет, с какой стороны атакуют, какие силы на нас идут, понимания не было, — говорит Алексей. — Скоро сгустились сумерки. Я видел огоньки выстрелов с пятиэтажек напротив, стрелял в ответ, но понять, кто там сидит, было невозможно. Ответный огонь шел по всему периметру. Время остановилось.

Сотрудник спецназа ФСБ Алексей Вражнов вспоминает:

— В тот вечер мы провожали сотрудников МВД, которые готовились к отправке домой, сидели у себя в кубрике, общались. Тут послышались короткие выстрелы, а потом взрыв. Всё полетело, начало падать, рушились стены...

После взрыва поднялась такая пыль, что видимость стала почти нулевой.

— Никто не знал, что происходит, — говорит он. — Мы стреляли в направлении, откуда мог появиться противник, но самого противника не видели. Я не знаю, сколько времени это длилось: час или полтора... Время в тот момент стало абстрактным понятием.

Ростислава Тимшина взрыв застал в жилом отсеке. Первая мысль у него была похожей — прямое попадание из гранатомета.

Челябинские сотрудники прокуратуры жили на первом этаже здания, часть которого занимали гаражи автобазы. Ближняя к КПП секция рухнула сразу: на ее втором этаже находились бойцы магнитогорского ОМОНа, большая часть которых погибла. Первый этаж второй секции срезало наискосок. Позже выяснится, что двое сотрудников прокуратуры погибли, один станет инвалидом.

— В первый момент мы все были сильно переконтужены и оглохли, поэтому, когда я передавал в штаб данные, видел мигание тангетки рации, но не слышал, что мне отвечают, — говорит Ростислав. — А вот как кричали придавленные плитами ребята из ОМОНа, я слышал даже после контузии... Кричали — это слабо сказано.

Поднявшаяся пыль и дым от цистерны с топливом очень помогли, обеспечив своеобразную маскировку. Базу обстреливали со стороны поля и жилого массива, расположенного сбоку. Открыли ответный огонь.

— Стреляли по секторам, работал весь периметр, — вспоминает Ростислав Тимшин. — Кто-то палил от лихости, кто-то видел огневые позиции врага, но стреляли от души, потому что не знали, будет ли атака. Шквал огня был таким, что, если у нападавших были мысли приблизиться к нам, они десять раз подумали. Во все стороны шло активное «огрызалово».

Ростислав хвалит своего напарника, следователя прокуратуры Рамиля Шакирова:

— Я стрелял короткими очередями, бросал ему пустые рожки, а он с каменным лицом набивал их патронами. Мне понравилось его хладнокровие. Очень болела голова, в глазах было темно, но вообще хотелось немного пожить, плюс мы были очень злые на «басмачей» за испорченный вечер.

Хуже всего была неясность ситуации: никто не представлял количества атакующих и не знал, на какую интенсивность боя рассчитывать. Если бы это была банда Хаттаба численностью под тысячу бойцов, выстоять без подмоги удалось бы едва ли, говорят участники того боя.

— У моей группы стали кончаться патроны, — рассказывает Алексей Мартынов. — У меня оставалось два автоматных рожка, четыре гранаты и пистолет. Все переглядывались, и в воздухе висел немой вопрос: что делать, если боевики зайдут на территорию? Плен — не вариант, потому что тебя будут мучить, с родственников требовать выкуп, а потом всё равно убьют. В голову лезла одна мысль: если будет угроза плена — подорвать себя гранатой. Очень страшная мысль.

Сумерки и пыль сделали огонь боевиков хоть и плотным, но не столь эффективным: они попросту не видели, куда палят. Но взрыв оставил множество раненых на плацу. Кругом вспыхивали фонтанчики от пуль.

— На плацу я увидел парня, который сидел на коленях и раскачивался из стороны в сторону, как делают нищие в переходах, изображая припадок, — говорит Ростислав Тимшин. — Только он не изображал: похоже, он сошел с ума прямо в бою. Было понятно, что рано или поздно его убьют.

Пойти под пули с Ростиславом согласился один из сотрудников милиции, причем сделал это с подозрительным энтузиазмом.

— Я ему говорю: «Что-то ты быстро согласился, прямо рвешься под пули. Нормально всё? Трезвый хоть?» А он отвечает: не поверишь, завалило обломками, еле откопали, а у меня клаустрофобия. Так что лучше на плацу под пулями, чем под завалами. Так он и бежал, бубня под нос: долбанная клаустрофобия! Не знаю, скольких мы вытащили, но сколько бы ни было — все наши.

Ростислав Тимшин вспоминает, что страха смерти в тот момент не было:

— В бою к перспективе умереть спокойно относишься, но вот чего точно не хотелось — это получить очередь в живот и лежать потом с тяжелым ранением. Вот это действительно страшно.

В конце концов боевики отступили. Часа через полтора стало ясно, что атак больше не будет, и огонь прекратили по распоряжению оперативного дежурного Кичигина из Златоуста, которого характеризуют как очень хладнокровного и опытного командира. Приоритетом стало спасение раненых.

— Одного бойца, Валерия Лобанова, спасли почти случайно: из-под завалов торчали ноги, все думали — не жилец, но раскопали, вытащили, оказался живым, — вспоминает Алексей Мартынов. — Я его потом навещал в больнице Екатеринбурга, он сказал: «Момент взрыва не помню, но когда очнулся, — кругом темно, ничего не слышно, пошевелиться не могу и понимаю — это всё, я в могиле. Остается просто ждать смерти».

Алексей добавляет, что если в реальном бою что-то зависит от мастерства и подготовки, в таких ситуациях всё решает везение:

— Неважно, насколько ты умелый: тебе или повезло, или не повезло. Один сотрудник пошел за территорию стирать вещи, но у него кончился порошок, он вернулся, и в этот момент произошел взрыв. Огромный осколок попал ему в спину. Он потом умер. Чистая лотерея.

Ростислав Тимшин помогал двум омоновцам из Магнитогорска, придавленным плитой в соседнем кубрике:

— Повезло, что через стенку было помещение медпункта, так что мы вкололи им обезболивающее, и они успокоились. У одного были сдавлены легкие, и он постепенно затихал. Второй переживал за свои ноги и всё спрашивал меня, удастся ли их спасти. А я думал: «Какие ноги, главное, чтобы ты сам выжил», — рассказывает Ростислав.

Однако случилось почти чудо: когда с помощью тяжелой техники МЧС удалось поднять плиту, ноги омоновца оказались целы: их лишь прижало плитой, упавшей на металлическую печку.

— И всё-таки через некоторое время наступил шок, и ноги у него отказали по психологическим причинам, — вспоминает Ростислав. — На первую годовщину теракта он приезжал в коляске. Это часто бывает: во время боя не страшно: у тебя злость, азарт, желание выжить... Страшно становится потом, когда приходит осознание, насколько близок ты был к смерти или инвалидности.

Спасение раненых затрудняло отсутствие транспорта и поддержки из центра. Штаб объединенной группы войск стоял в 15 километрах в Ханкале, но вертолеты начали приземляться лишь под утро.

— С восьми вечера до трех-четырех часов утра раненые были предоставлены сами себе, — говорит Ростислав Тимшин. — 80 человек с открытыми переломами, оторванными органами, без рук и ног на несколько медработников, у которых только перевязочный материал и обезболивающие, да и те в дефиците.

Вопрос с прибытием авиации поднимался — вертолетную площадку на территории базы можно было обозначить огнями и сигнальными ракетами.

— Но в Ханкале ответили: большая вероятность потери машин, так что держитесь, — продолжает Ростислав мрачно. — Мы держались. Осталось это только раненым объяснить, потому что сколько-то из них недодержалось, кто-то стал инвалидом более тяжелой группы. Я с огромным уважением отношусь к воинской авиации, особенно вертолетной — это бесстрашные ребята. Но в тот момент, видимо, посчитали, что риск потери машин слишком велик, а у нас еще со времен Прусской войны принято беречь лошадей, а народ еще бабы нарожают. С моей точки зрения, в тех обстоятельствах отсутствие вертолетов для эвакуации раненых — это воинское преступление.

Примерно через шесть часов после теракта со стороны Ханкалы прибыл спецназ ФСБ «Вымпел». По пути он угодил в засаду и хотя пробился без потерь, потерял на этом время. К моменту прибытия острая фаза боя уже закончилась.

Ту ночь участники вспоминают как бесконечную: рассвет словно не хотел наступать. Когда в утренних сумерках начали приземляться вертолеты, облегчения не наступило: кругом были руины и тела погибших. Следующие дни посвятили двум разборам — разбору обломков и разбору полетов.

Позже установили хронологию событий. Грузовик, начиненный взрывчаткой, заехал на территорию базы со стороны улицы Гудермесской. Караул открыл огонь, в том числе из гранатомета РПГ-7, но граната отрикошетила от кабины и подрыва не произошло.

Сидевшие в кабине террористы были убиты автоматным огнем. Однако взрыватели, судя по всему, боевики активировали дистанционно со стороны поля, откуда они управляли операцией и вели съемку. Гибель террористов не предотвратила взрыв.

Но российским силовикам удалось избежать паники и быстро уйти в оборону. Возможно, поэтому боевики отказались от попыток взять базу штурмом.

В тот же вечер теракты произошли в Урус-Мартане, Гудермесе и Новогрозненском. Но Аргунский оказался самым масштабным по числу разрушений и жертв и стал переломным моментом в судьбе города:

— Мира в Аргуне после этого не было, — объясняет Ростислав Тимшин. — Пешие перемещения были запрещены, на машинах ездили только в группах, общение с местными свели к минимуму. И операции по зачистке боевиков стали предельно жесткими.

Эта фаза чеченской войны скоро окончательно превратится из партизанской в чисто террористическую. Будет еще множество терактов, включая захват заложников на мюзикле «Норд-Ост» и страшнейший теракт в Беслане в 2004 году.

Но эти атаки станут жестом отчаяния, потому что военное сопротивление боевиков уже сломлено. В 2002 году будет уничтожен арабский наемник и один из полевых командиров Хаттаб, в 2006 году — Шамиль Басаев. Начнется восстановление Чечни.

Для участников аргунских событий 2 июля 2000 года станет вторым днем рождения: в этот год они ежегодно собираются и возлагают цветы к Вечному огню.

— Вернувшись, я продолжил службу в ОБЭП, дослужился до полковника, и как бы порой ни было тяжело, меня часто посещала мысль: я и так лишние годы хожу по земле и всё страшное уже видел, — говорит Алексей Мартынов.

Уже у дверей, когда мы прощаемся с Алексеем, еще одно воспоминание встает у него перед глазами:

— Когда приехали в Челябинск, на вокзале было много родственников, друзей, знакомых, и я видел среди них тех, чьи близкие погибли в Аргуне, я это точно знал. Но они всё равно пришли.

— Надеялись на ошибку в списках? — спрашиваю я.

— Нет, просто накануне теракта 1–2 июля многие отправили домой письма, но на почте их штамповали 3–4 июля, и родственники думали, что они написаны уже после событий. Но вагоны пустели, никто не выходил...

А финальный матч чемпионата Европы по футболу во второй раз выиграла Франция. 2 июля 2000 года всем запомнился по-разному.