Живое слово о войне: истории земляков

Каждый год вместе с маем к нам приходит праздник Победы. Этот день наполнен незыблемыми, знакомыми с детства ритуалами, к которым добавляются и новые традиции выражения благодарности. Но все меньше в этом празднике остается самого главного – рассказов непосредственных участников боевых действий и тружеников, которые ковали Победу в тылу.

Сохранить живое слово свидетелей тех событий и передать его следующим поколениям на Южно-Уральской железной дороге всегда считалось делом необходимым. Благодаря развитой системе ветеранских организаций, собственным музеям и библиотекам, личным встречам и интервью, железнодорожникам удалось собрать внушительный объем воспоминаний своих ветеранов.

За годы Великой Отечественной войны на фронт ушли 14 тысяч работников Южно-Уральской магистрали, которые пополнили ряды летчиков, танкистов, артиллеристов, связистов. Известно, что многие солдаты, вернувшись с войны, также выбирали мирную, но не менее ответственную профессию железнодорожника. В этом материале – несколько личных историй, которые позволят увидеть в представителях поколения победителей простых людей, наших земляков, в то время еще юношей и девушек, которые 72 года назад сделали невозможное.

Во время войны служил в артиллерии, после - работал директором школы-интерната №1 ЮУЖД в Челябинске.

– От артиллеристов требовалось создавать перед наступающей пехотой подвижной огненный щит, но переносить огонь так, чтобы не задеть свою пехоту. Здесь я как офицер-артиллерист шёл с переносной радиостанцией в первых рядах наступающей пехоты и по ходу корректировал артиллерийский огонь.

Самым тяжёлым периодом во время войны для меня стала битва, которая началась 5 июля 1943 года, получившая впоследствии название «Курской». Это была битва танков и самоходных орудий. Перед нашим полком располагалась сильно укрепленная эшелонированная оборона немцев. Осматривая передний край, трудно было найти нетронутую землю – траншеи, траншеи, траншеи… Среди них ДОТы, закопанные танки, развалины изб и печные трубы. Перед нашим дивизионом была поставлена задача – расколоть дудинский «орешек» в немецкой обороне и проложить путь пехоте.

Утро в тот день было туманное, а день – на редкость пасмурным. Дивизион ждал сигнала для артподготовки. В 3 часа 20 минут утра раздался гулкий, приятный для солдата звук «катюш», который нарушил утреннюю тишину, и сразу же сотни артиллерийских стволов всех калибров обрушили свой огонь на врага. Три батареи дивизиона, расположенные на опушке леса, четко и быстро стали вести залповый огонь по пристрелянным заранее целям.

Артподготовка длилась 2 часа 45 минут, стволы пушек раскалились добела. Затем вперед двинулись танки, а за ними пехота. Вскоре батарейные связисты сообщили о том, что наша пехота заняла первую траншею, но в полосе дивизиона оставалось неподавленное пулеметное гнездо, которое не давало наступать пехоте. Пушки дивизиона прямой наводкой подавили это гнездо, и пехота двинулась вперед. В ходе нашего наступления было взято много пленных. На поле боя после сражения мы увидели новую немецкую технику: «тигры», «пантеры», штурмовые орудия «фердинанды». Обгоревшая земля пахла порохом и окалиной. На поле боя догорали разбитые танки, а между ними пробирались санитары, отыскивая раненых.

Первый большой бой был, пожалуй, самым трудным. Я увидел войну близко, стал ее непосредственным участником. Впервые увидел много смертей. А это очень тяжело, когда рядом с тобой умирают люди, еще тяжелее, когда гибнут друзья.

Служил в танковых войсках, после войны работал машинистом в локомотивном депо Кургана.

– Вначале не хотели брать: не исполнилось еще и восемнадцати. Но сыграла роль комсомольская путевка. В феврале 1943-го был зачислен в батальон автоматчиков танкового десанта. Пара месяцев ушла на огневую и тактическую подготовку. Огневое крещение прошли на Курской дуге.

Температура была под тридцать, плюс при артподготовке на поле загорелась рожь. Чад, копоть, свист летящих в обоих направлениях пуль и снарядов – в общем, было жарко. Из 120 автоматчиков нашей роты уцелели только шестеро… За мужество и героизм, проявленные в сражении, Десятому Уральскому добровольческому танковому корпусу было присвоено высокое звание «Гвардейский».

Служил в авиации, после - работал в Челябинской дистанции сигнализации, централизации и блокировки.

– После прохождения курса молодого бойца объявили, что готовить будут на стрелков-радистов бомбардировочной авиации дальнего действия. Занимались по 14 часов. Изучали устройство самолетов, автоматов, силуэты самолетов. По истечении шести месяцев, в апреле, закончили обучение.

Самым тяжелым периодом был 1944 год. Перед нашей авиацией дальнего действия поставили цель – уничтожить вражеские аэродромы. При подготовке этой операции мы испытывали огромные трудности, так как аэродромы особенно охранялись, мешали вражеские самолеты и прицельная артиллерия врагов.

Однажды со мной произошел забавный случай. 1944 год, город Чернигов. В боевой полк приехал с проверкой состояния полка, его боевой готовности главный маршал авиации А. Е. Голованов, зашел в дом, где располагался полк, со свитой генералов и командиров и спросил меня: «Сколько сбил немецких истребителей?» На тот момент мне было 18 лет, и совершил я семь боевых полетов. Я встал по стойке смирно и ответил: «Ни одного, главный маршал авиации!», - вызвав всеобщий смех. Встретить военного такого ранга – огромная редкость, поэтому этот случай стал самым ярким событием военных лет.

Во время войны служила связистом, после - работала в Карталинском отделении железной дороги.

– В конце апреля 1942 года я получила долгожданную повестку на фронт, правда, в лётчики дорога была закрыта из-за маленького роста – не хватило каких-то трех сантиметров. Так я со своими карталинскими подругами попала в батальон связи и прошла с ними всю войну.

Выдали нам новое обмундирование, и командир решил посмотреть на новоиспечённых бойцов. Я оказалась самой последней в строю. Да на меня и без смеха смотреть нельзя было: шинель до пят, огромные сапоги, форма висит. Командир расхохотался: «А это что за детский сад?»

Нас, девушек, распределили по постам ВНОС (воздушное наблюдение, оповещение, связь), и началась наша военная служба. В задачу поста входило своевременное обнаружение фашистских самолётов, определение их курса и высоты полёта, типа самолёта и доклад по инстанциям. А налёты на железнодорожную магистраль Москва–Ленинград фашисты совершали постоянно и круглосуточно, так что всё время было «жарко». Уже к 7 ноября 1942 года всему личному составу поста, где я служила, командованием была объявлена благодарность – неопознанных и пропущенных вражеских самолётов не было.

Бомбили страшно. Как-то раз меня взрывной волной выбросило со второго этажа, и я упала во двор на битое стекло. Глубокие порезы на спине остались навсегда…

Больше всего запомнилась станция Бологое под Ленинградом. 15 дней нас беспрерывно бомбили, налетая сразу с четырех сторон, «крестовым заходом». Дым, пыль, огонь… На моих глазах от прямого попадания исчез вокзал.

Во время войны служила в пехоте санинструктором, после войны работала медсестрой в железнодорожной больнице, школе, детском саду в Орске.

– В июне 1943 года с перрона Оренбургского вокзала уезжали на войну две подружки, две Раи. Нам было по шестнадцать лет, но мы так хотели защищать Родину, что прибавили себе на призывном пункте по два года. «Мама, до свидания», – попрощалась каждая из дочерей, легко вскакивая на подножку вагона. Домой вернулась только одна...

Я быстро привыкла к свисту пуль, постоянному какому-то вязкому и плотному шуму, который окутывает во время боя, а вот танков бояться так и не перестала. Первое ранение я получила на Степном фронте. Во время одного из боев поползла перевязывать раненого. Только открыла сумку, чтобы достать бинт, как почувствовала удар в руку. Боли не было. Просто рука перестала двигаться, и потекла кровь.

Еще одно яркое воспоминание – переправа через Днепр. На лодках, плотах под обстрелом автоматов, пулеметов, пушек бойцы двигались вперед. Мы переправились все-таки на другой берег, сидели так 18-20 дней без питания. Сидим рядом с водой и не можем воды набрать. Немцы и днем, и ночью освещают местность, просматривают нас. Многие навсегда нашли вечный покой в глубоких водах этой реки, но я выжила. А вот подруга погибла.

Служил летчиком, после окончания войны поступил в школу машинистов в Оренбурге, работал в Казахстане.

– Меня призвали в армию в ноябре 1943 года в город Уральск. Там находилась школа воздушных стрелков-радистов. Летал на самолете ПЕ-2 – пикирующем бомбардировщике с экипажем из трех человек. Мой первый учебный полет был запоминающимся. Когда бомбардировщик пикирует под углом 75 градусов, все как будто становится легче, но после сброса предполагаемой бомбы тебя вдавливает в кресло так, что глаза на лоб лезут.

В декабре 1944-го командир построил нас и объявил, что мы летим на 2-й Белорусский фронт. Стоял очень сильный мороз, машины отказывались запускаться, но с помощью специальных приспособлений мы отогрели двигатели и выдвинулись. Летели через Польшу. Сели в городе Белосток, а ночью немцы совершили авианалет. Их целью был аэродром и жилые дома, но попали они только в дома, аэродром остался цел. Сами мы переждали ночь в бомбоубежище.

После вылета из Белостока нас ждало еще одно боевое задание. Мы собственноручно заряжали бомбы в бомбодержатели. Всего девять бомб, каждая бомба весила около 100 кг. Как только мы подлетели к линии фронта, по нам сразу же начали бить зенитки. Тогда я первый раз увидел черный дым вокруг самолета – это были взрывы зенитных снарядов. Раз услышал треск по самолету – это снаряд разорвался, и осколки били по обшивке самолета. Один осколок расколол стеклянный колпак турели. По всему самолету поднялся страшный ветер, но мы решили продолжить полет и выполнить боевую задачу. Как только начался огонь по нашим самолетам, командир по радиосвязи скомандовал: «Веер!» Самолеты разошлись на расстояние около 100 метров и начали проводить противозенитные маневры. Так зениткам было гораздо сложнее попасть по нам.

В тот день не только зенитки были нашим препятствием – вражеские «мессершмиты» шли нам на перехват. Но у нас было прикрытие – десять самолетов «Кобра», которых немцы очень боялись. «Кобра» превосходила врага по всем пунктам. Слышу приказ командира: «Открыть бомболюки!», мы подошли к цели. Отбомбились. Через бомболюк видно, как бомба идет к цели, а некоторые другие уже достигли земли.

Во время войны служил в железнодорожных войсках, потом в пехоте. После - работал машинистом в локомотивном депо Орска.

– Войну встретил во Львове. В первый же день нас начали сильно бомбить вражеские самолеты. Пришлось покинуть город и гнать паровозы на восток. Не доезжая до станции Лиски, узнали, что враг опередил нас: дальше путь закрыт. Чтобы немцам не досталась техника, ее вывели из строя. Паровозные бригады разбрелись кто куда, а нами уже никто не командовал – спасались кто как мог.

Оказавшись в деревне Белый Колодец, зашел в один из домов, где меня встретила пожилая женщина: она сразу предложила расстаться с красноармейской формой. Дала мне гражданскую одежду и старенькую кепку, куда я зашил партбилет. У этой милой старушки прожил несколько суток, затем решил пробираться к своим. Пошел на восток, однако долго шагать не пришлось – задержал вражеский патруль. Немцы сформировали колонну в несколько сот человек, куда попал и я, и нас повели на запад. Мы поняли, что это плен…

В одну из ночей мне удалось сбежать, и, когда наконец добрался до своих, меня определили на ссыльный пункт, а потом в запасной полк, где обучался военному делу. Так стал пехотинцем.

Боевое крещение принял на Курской дуге. Сущий ад там был, земля горела под ногами! Но мы дрались, не давая возможности противнику перехватить инициативу. Большие потери несли обе стороны, но мы стояли насмерть, отбивая у врага метр за метром родной земли. В одной из очередных атак меня ранило в ногу осколком мины. После лечения в госпитале направили в училище, где готовили командиров среднего звена. Получив звание младшего лейтенанта, проходил дальнейшую службу в 8-й Гвардейской армии, где мне доверили взвод автоматчиков.

Довелось форсировать Вислу, Одер. Продвигались с боями по немецкой земле. И вот - Берлин. Враги обороняли там отчаянно каждый дом, каждую улицу. В столице рейха для меня война и закончилась: получил ранение в правую ногу. Вернулся в Орск, стал работать на паровозе помощником, потом машинистом, пока не перешел на тепловоз.

Служил сапером, после - работал в локомотивном депо в Карталах.

– Второго мая взяли Берлин. Нас с товарищами расквартировали в пригороде. Естественно, саперы и здесь занимались разминированием. До тех пор, пока однажды всю роту не подняли по тревоге. Завезли нас в лесок. Там стоит здание из красного кирпича, такое… барачного типа. Во дворе машин много. Какой-то металлолом лежит. Мы между собой переговариваемся – мол, будем его сейчас грузить. Тут смотрим – выходит наш комбриг, а с ним генерал, а следом еще один, да со свитой. Меня как командира отделения вызывают к генералу, и тот объясняет задачу: «Будете упаковкой заниматься». Выдали солдатам новехонькие инструменты. Провели в помещение. А там оборудование, и перед каждым столом стулья «с поворотом» стоят. Работали так: один человек болтик отвернул, другой его аккуратно завернул в ватку и в ящик пронумерованный складывает. Во время перекура самый солидный из свиты человек присоединился к нам, солдатам. Для начала представился: «Курчатов». Бойцы, люди грамотные, быстро сообразили, что к чему: атомную лабораторию демонтируют. Многие ее сотрудники, рассказывал Курчатов, перебежали в американскую зону, а руководитель остался, говорит: «Или с собой возьмите, или расстреляйте». «Так ведь он немец», – говорю. На что Курчатов ответил: «Он ученый».