«Год жена ко мне ездила, потом — всё. Я не обижаюсь»: кто и за что сидит в единственной на Южном Урале тюрьме

— А что сегодня на обед?

— Плов, щи и компот, — перечисляет осужденный в белом комбинезоне.

Он щедро наливает суп в контейнер и передает в узкое окно на двери камеры. Его тут называют дверной форточкой.

— А с какого вы канала? — высовывается в ту же форточку рыжеволосый осужденный. Услышав ответ, усмехается. — Любят нас показывать.

Верхнеуральская тюрьма — и правда одно из самых медийных учреждений ГУ ФСИН в Челябинской области. И самое суровое. Здесь нет привычных для колоний отрядов, свой срок осужденные отбывают строго в камерах. Передвигаются по территории мало, выходят на прогулку или на работу — и тоже в камеры, а не в большие цеха, как это бывает в обычных ИК. Среди самых известных арестантов прошлых лет — сестра Гитлера, митрополит Крутицкий и революционеры Зиновьев и Каменев. Сейчас в тюрьму попадают либо за крайне жесткие преступления, либо за систематические нарушения режима. Хотя исключения бывают, и о них мы тоже обязательно расскажем.

Почти сразу у тюрьмы обнаруживается занятная особенность — тем, кто здесь впервые, легко заблудиться. Пока мы ходим из одного крыла в другое, с этажа на этаж, то несколько раз ловим себя на мысли: «Здесь как будто уже были», но найти при этом дорогу обратно совершенно невозможно. Не исключено, это и было задумкой архитектора. Он, кстати, сам был тут одним из первых сидельцев. Впрочем, даже разобравшись с лабиринтом коридоров, далеко уйти вы не сможете: проходы перекрыты множеством решеток, ключи от которых есть только у сотрудников.

В тюрьму мы приезжаем в разгар рабочего дня, поэтому спускаемся в подвал — на производственный участок. В одной из камер сурового вида мужики сидят за швейными машинками.

— Шить я на малолетке научился, потом не притрагивался. А тут столкнулся — и ничего, получается. Норму выполняю, когда-то перевыполняю, — рассказывает нам один из осужденных. — У нас тут бригадная работа. Не так, что сразу шьем целый костюм, а каждый определенную работу делает, и в общем 20 костюмов получается.

Для Алексея это уже четвертая судимость, но рассказывает он об этом без надрыва или трагизма. Сразу становится понятно — здесь он чувствует себя органично.

— Я уже сидел за кражи, разбой, угон. С малолетки сижу, — говорит с усмешкой Алексей. — Первый раз почти в 15 сел. С подельниками были кража и угон, много эпизодов сразу. В 17 я освободился. Мать родительских прав была лишена, и меня поместили в приют. Там я не остался, ушел, а через две недели опять посадили — за грабеж. Сверстника своего знакомого ограбил.

— Что с него было брать? — удивляемся мы.

— Всё, — задорно смеется Алексей. — Похулиганили, подрались, я телефон забрал, а у него отец оказался следователем.

Последний срок был уже за наркотики. Алексей объясняет: ему нужно было привезти сюда, в Верхнеуральск, 250 граммов гашиша и марихуаны, но взяли его уже на выезде из Челябинска. Получил семь лет, четыре года уже отсидел.

— Я был в ИК-2 в Челябинске, нарушал режим содержания. Оделся не так, сделал что-то не то, не в то время. Много было нарушений, — рассказывает осужденный.

— Вы сознательно это делали? — спрашиваю я.

— Ну да. Так живем, — усмехается Алексей. — Я в штрафном изоляторе колонии сидел постоянно, ни разу в отряд так и не вышел. Потом вид режима изменили, отправили в тюрьму на три года.

— Не пожалели?

— Да нет, — пожимает он плечами. — Семья привыкла, что я тут. Относятся к этому негативно, наверное. Как еще к этому можно относиться? Они-то у меня нормальные ребята. Брат в ж/д учится, сестра — педагог в детском садике.

У работы в тюрьме есть несколько плюсов. Во-первых, занятость помогает убивать время. Во-вторых, приносит деньги — до 20 тысяч в месяц. В-третьих, благодаря работе можно получить поощрения. У каждого здесь своя мотивация.

— Можно получить до четырех длительных или краткосрочных свиданий, — объясняет нам заместитель начальника тюрьмы Мирзагалей Дюсембаев. — То есть по закону осужденный на общем режиме имеет два длительных свидания в год, а дополнительно до четырех в год может быть поощрен. Это тоже стимул, я считаю.

Часть зарплаты уходит на штрафы, если они назначены по приговору суда, и на оплату содержания. Вопреки расхожему мнению еда, одежда и койка для осужденных не бесплатны.

В истории тюрьмы были случаи, когда с неработающих осужденных взыскивали расходы: в 2013 году — 26 тысяч, в 2012-м — 48 тысяч.

— Вообще, в любом исправительном учреждении — не только в тюрьме — за свое содержание осужденные должны платить. Это коммунально-бытовые услуги, — объясняет Мирзагалей Дюсембаев. — Оплачивают их за счет средств, заработанных в исправительном учреждении, страховых пенсий, иных доходов.

В тюрьме нам рассказывают: по историям отбывающих здесь наказание людей можно изучать Уголовный кодекс. Среди самых суровых примеров — серийные убийцы, насильники, в том числе — пожизненно осужденные. Обычно суд отправляет такой контингент в тюрьму на первые пять лет, а остаток срока они отбывают уже в колониях. Есть в верхнеуральской тюрьме и осужденные за терроризм, таких сейчас больше 70 человек. Среди них личный телохранитель Гелаева, бывшие участники бандформирований в Чечне. Есть и осужденный за подготовку теракта в Москве.

— Он ездил по метро и изучал — направления, движение. Записывал себе в блокнот, когда больше в вагонах людей, где ходят сразу три-четыре вагона. Так, чтобы больше пострадавших, — рассказывает нам начальник тюрьмы Сергей Леонтьев. — За ним уже наблюдали постоянно. Взяли, когда он в постамент у елки что-то прятал. Оказалось, с собой у него были карандаш и карта метрополитена. А уже дома нашли взрыватели, взрывчатые вещества.

Сроки за терроризм назначают большие, вплоть до пожизненного лишения свободы. Хотя среди осужденных есть и те, кто утверждают, что попались случайно.

— Много так называемых финансистов — тех, кто финансировал запрещенные организации. Один такой товарищ у нас — студент-медик, год не доучился. Говорит, что 14 тысяч по незнакомому номеру перевел — и вот он здесь. 8,5 года получил, — рассказывают в тюрьме. — Оказалось, что это был номер какой-то запрещенной организации, и деньги потом обналичивались. Вот вы идете на восточный рынок, что-то присмотрели, а налички нет. Вам предлагают деньги перевести, дают номер, и вы переводите. Где этот номер? У кого этот номер?

Рассказывают, что среди осужденных верхнеуральской тюрьмы есть и воры в законе. Правда, официально администрация этого не подтверждает.

— Не знаю, я не слышал, — отмахивается от расспросов заместитель начальника Мирзагалей Дюсембаев.

Попадающие в тюрьму новички первоначально содержатся на строгом режиме, а через год при отсутствии нарушений могут рассчитывать на общий.

— Сейчас идет гуманизация, — рассказывает заместитель начальника тюрьмы Мирзагалей Дюсембаев. — Буквально 2–3 года назад на строгом режиме разрешили длительные свидания, а раньше их не было. Помывка теперь два раза в неделю у спецконтингента, а раньше один раз. Увеличилось время прогулки. Раньше на строгом режиме был час, сейчас полтора часа. На общем режиме было полтора часа, стало два.

Чуть свободнее живется в тюрьме хозотряду: его формируют из тех, кто до приговора содержался в магнитогорском СИЗО и осужден за преступления средней тяжести. Многие — родом из Магнитогорска или соседних районов. Они соглашаются приехать в Верхнеуральск, чтобы быть поближе к дому, и работать грузчиками, поварами, ремонтировать сантехнику, стирать белье и одежду, заниматься прочими бытовыми вопросами основной группы осужденных. С несколькими такими людьми мы знакомимся на терапии с психологом: их просят нарисовать свое будущее.

Сергей рисует частный дом — такой есть у родителей. Сам он до ареста жил в Магнитогорске, работал на заводе прессовщиком. Срок получил за кражи. Освободиться должен в 2024-м. Дома ждут жена и двое сыновей. Младший родился, когда отец уже отбывал срок, и пока не до конца понимает происходящее. А вот старшему (ему сейчас 9 лет) пришлось всё рассказать.

— Я отвел сына в садик — и, получается, не вернулся. В зале суда меня закрыли, — рассказывает Сергей. — У него был вопрос, куда я пропал. Жена сначала сказала, что я на работу уехал. Потом он уже большой вырос, стал вопросы задавать, не верил, что я так долго работаю. Сейчас всё знает, ждет меня. Мы общаемся по телефону. Когда время есть, по видео звоню.

Отсутствие отца в семье Сергея чувствуется.

— Учится сын хорошо, но часто в школу вызывают — за драки, — признается Сергей. — Спрашивал его почему. Он говорит, что пристают другие дети.

Сергею семью удалось сохранить, но такая ситуация далеко не у всех.

— Меня сыновья ждут — 8 и 7 лет, — рассказывает Владимир. — Жены сейчас нет. Практически год она ко мне ездила, потом — всё. Я не обижаюсь.

Еще у одного нашего собеседника разговоры о семье вызывают слезы. Александр рассказывает: дочка пять лет замужем, а внуков всё не было.

— Когда здесь наказание отбывал, внучка родилась. Сейчас она уже бегает, прыгает. Говорит «мама», «папа». Я когда звоню, ее просят сказать «деда», она повторяет: «Ва-ва-ва», — улыбается Александр сквозь слезы. — Пока только по видео ее видел, а хочется вживую. Дочка и сестра приезжали полгода назад, но маленькую с собой не брали, она еще грудная была. Может быть, попозже увижу.

Срок мужчина получил за смертельную аварию.

— На мотоцикле ездили искупаться на озеро. Когда возвращались, друзья впереди ехали на мотоцикле, а я за ними. Потом под мой мотоцикл попал камень, и нас перевернуло. Я оказался в больнице, долгое время лежал в реанимации. Со мной пассажирка ехала, она погибла — девочка 10 лет, дочка соседей, — рассказывает Александр. — Дали 6 лет из-за отягчающих обстоятельств, нетрезвого состояния.

Что произошло в тот вечер, Александр до сих пор не понимает.

— У меня водительский стаж 30 лет, в основном на машине ездил, и никогда не было таких происшествий. Аварии были, но никогда я не был виновником, — говорит мужчина. — С отцом девочки мы виделись, примирились, а мама очень зла на меня, считает виноватым во всём.

Еще одного нашего собеседника — Игоря — дома ждет только старенькая мама. Видеться с ней в последнее время не удается — пожилую женщину подводит здоровье. Отвлекаться от будней хозотряда Игорь ходит в молельную комнату: выжигает там иконы. До освобождения остается 10 месяцев.

— Я три магазина ограбил, — смущенно признается Игорь. — С ножом приходил в магазины сотовой связи — за телефонами, за деньгами. В общей сложности вынес 80 тысяч. Я пьяный был, с головой не в порядке. В пятницу забухал, и получилось три эпизода за выходные. А в понедельник на работу на завод пошел, туда за мной [полицейские] и приехали.

Игорь говорит, что в тюрьме пришел к богу и после освобождения точно исправится.

— Синька — беда, сильнейший провокатор, — объясняет осужденный и добавляет, — вы приезжайте почаще.

Так спокойно, как сейчас, в верхнеуральской тюрьме было не всегда. Например, в 2004 году местные осужденные объявили голодовку. Сначала от еды отказывались заключенные из двух камер, затем число бастующих выросло до 600. Тогда на территорию даже заходил ОМОН.

— Был такой вор в законе по кличке Костыль. Проводили обыск в камере, нашли у него наличные деньги (это запрещено. — Прим. ред.). Он после этого сказал, что устал всех видеть, собрал вещи: «Ведите меня в ШИЗО». А как его увели, акция началась. Три дня и три ночи осужденные отказывались от пищи, — рассказывают о тех событиях в исправительном учреждении. — То, что им сотрудники предлагали, они не брали, но в камере-то у них были запасы. И сухари, и что-то еще. Тогда волна по всей России прокатилась — Иркутск, Питер, Верхнеуральск. Сейчас таких акций нет.

Зачинщиков бунта тогда из тюрьмы увезли. Это обычная практика для таких случаев, объясняют нам сотрудники. Даже в истории были такие примеры. Сама тюрьма существует с 1914 года, но несколько раз она меняла назначение, пустовала и даже в начале 1920-х закрывалась.

— Первыми сидельцами, которых сюда завезли в 1925 году после возобновления работы, были осужденные из Соловецкого лагеря особого назначения. Они там устроили бунт. Бунт был подавлен, всех разогнали, а участников бунта пригнали сюда, — рассказывает начальник отдела кадров тюрьмы Дмитрий Бидянов.

У верхнеуральской тюрьмы есть любопытный музей, а в нем — экспонаты, рассказывающие о бунтах прошлых лет.

— Этот пистолет — муляж из металла. Он был начищенный, сверкал, — рассказывает Дмитрий Бидянов. — Его изъяли в 1990-х годах. Тогда осужденными планировался захват медицинской части, захват заложников. Но наши оперативники хорошо сработали и всё предотвратили. До дела тогда так и не дошло.

Есть в музее и настоящее оружие — пистолет, найденный недалеко от территории тюрьмы.

— Это нераскрытая тайна, — говорит с улыбкой Дмитрий Бидянов. — Метрах в 400–500 от учреждения нашли этот пистолет с полупустой обоймой. Относится он примерно к 1930-м годам. Кто-то пытался или вырваться, или прорваться — неизвестно. Не может же быть, чтобы такое оружие просто было найдено возле стен тюрьмы, — они наверняка как-то связаны.

Стоит отметить, что за 100 с лишним лет существования верхнеуральской тюрьмы не было ни одного удачного побега из нее, хотя попыток хватало.

— Из основного контингента у нас никто не убегал, — подтверждает начальник отдела кадров. — В 1990-х осужденные из промзоны прорыли длинный подкоп, уже практически вышли за территорию. И в последний момент один из них не выдержал и рассказал всё. Ему и смысла не было бежать, оставалось сидеть год, а отказаться не мог. Если бы он не побежал, его свои могли убить. Или срок бы добавили, потому что знал и не сказал. В итоге всех заговорщиков взяли.

Есть в музее и коллекция изъятых предметов — самодельные вентиляторы и тату-машинка, для которых использовали фрагменты пластиковых окон и моторчики от бритв или зубных щеток. Но популярнее всего запрещенные в тюрьме мобильные телефоны. Их часто находят уже при досмотре посылок. Аппараты прячут в тапки…

— Это уже совсем примитив. Нас не уважают, — смеется Дмитрий Бидянов.

… в тарелки, книги, иконы, подставки и многое другое.

— В иконе зарядник и телефон лежали, — показывает Дмитрий Бидянов. — Внутри свинцовая пластинка, чтобы металлоискатель не брал. Сотрудники при досмотре посылки обратили внимание, что икона слишком толстая. Смысл делать ее такой? Ковырнули, а внутри тайник.

— А бывает, что в камерах при обысках находили телефоны? — спрашиваем мы.

— Были такие случаи, да. Года полтора, наверное, назад, — подтверждает наш собеседник. — По каждому такому факту тоже проводятся проверки. Осужденных за это могут отправить в карцер, ШИЗО — максимум на 15 суток.

— А что бывает с теми, кто отправляет такую посылочку? — интересуется наш фоторепортер.

— Адресанта ищут, он подлежит административной ответственности. А если он наркотики прислал, то вопросы к нему будут уже другого плана, — объясняет начальник отдела кадров тюрьмы.

Среди арестантов верхнеуральской тюрьмы было немало известных личностей, констатирует Дмитрий Бидянов. Особенно часто упоминают двоюродную сестру Гитлера, жившую в Австрии, и это не легенда.

— Приехала специально следственно-оперативная группа в Австрию и ее арестовала, — рассказывает начальник отдела кадров. — По воспоминаниям одного из ветеранов, который умер в прошлом году, сестра Гитлера находилась в камере одна. Он ее запомнил как довольно сухонькую женщину, простую.

Часто упоминаются в контексте верхнеуральской тюрьмы и революционеры, например Зиновьев и Каменев.

Заключенных с альтернативными взглядами в 1920–30-е годы в верхнеуральской тюрьме было много, и даже здесь они занимались политической работой. В 2018-м в тайнике одной из камер нашли журналы, которые выпускали здешние осужденные.

— Проводились плановые ремонты, и в одной из камер нашли документы. Полы там не вскрывались 100 лет. Они были лиственные, качественные, но сейчас они подрасшатались, и их решили вскрыть, поменять. Когда вскрыли, обнаружили, что под ними в плотных тубусах газетных что-то есть. Начали аккуратно разворачивать и нашли довольно большое количество блокнотов, записных книжек, — рассказывает начальник отдела кадров. — Это журналы, статьи. По сути, они предлагают альтернативный план развития страны. Вместо индустриализации и коллективизации, которые дались стране большой кровью, была предложена либеральная альтернатива. Есть статья об опасности заигрывания с фашизмом в Германии. Статья написана в 1932–1933 году. Но люди тут сидели настолько сведущие, что лет за восемь до нападения Германии на СССР уже предвидели опасность и писали об этом.

В 1937 году, после прихода в НКВД Ежова, режим в тюрьме резко ужесточили.

— Всех загнали в камеры, гражданскую одежду отменили, вместо фамилий начали использовать номера, — перечисляет Дмитрий Бидянов. — На окнах тюрем появились так называемые «реснички» (наружные металлические жалюзи. — Прим. ред.), и из-за них свет почти перестал поступать в камеры. Их сняли, кстати, не так уж давно.

Сроки у осужденных раньше были большие — от 11 до 25 лет. Многие умирали в тюрьме, не дождавшись освобождения.

— Со сроками тогда было интересно. Взять, например, митрополита Петра Крутицкого. В 1936 году у него срок закончился, и ему тут же объявили о продлении — еще на 3 года, — рассказывает Дмитрий Бидянов. — Тогда же, в 1936-м, в Москву ушло сообщение, что митрополит Петр умер в тюрьме, и там по нему справили панихиду, а он был еще жив.

Интересно, что первоначально работать в тюрьму местных жителей не брали. Основной персонал был прикомандирован из других регионов, а осужденных никто не называл по фамилиям. Они значились либо под буквами (например, А., Ш., К.), либо под номером.

— Прежде всего, это делали для соблюдения секретности. Если человек не местный, он особо ни с кем не общается. Персонал в основном жил в доме при тюрьме, — объясняет собеседник 74.RU. — Наше учреждение в то время было довольно закрытым. В приговорах была строка «без права переписки». Соответственно, родственники не знали, где они. Люди просто пропадали для своих близких. Величайший секрет был — о том, кто здесь находится. Можно было рассказать об этом и попасть сюда же за раскрытие гостайны. Местных стали набирать после Великой Отечественной войны.

Сейчас большинство сотрудников тюрьмы — местные жители.

— У нас город маленький, и наш коллектив тут самый крупный, — подытоживает начальник отдела кадров. — Какого-то предубеждения у людей нет. В крупных городах такое, может, и бывает. А у нас тюрьма — это место со стабильной зарплатой, льготной выслугой.

Этот материал — часть большого проекта, в котором наши журналисты посещают самые разные места лишения свободы. Мы уже побывали в СИЗО и женской исправительной колонии, а еще посмотрели условия содержания виновников тяжелых ДТП.