«Мы тебя ждем». Показываем, как живут в следственных изоляторах Челябинска

В СИЗО-3 мы попадаем после тщательного досмотра. Сдать на входе в изолятор сначала приходится телефон, провода-зарядники и любые комплектующие для мобильного. На следующем КПП оставляем паспорта. Показываем содержимое сумок, проходим металлоискатель и демонстрируем подошвы сотруднице ФСИН (не наклеено ли там что-то запрещенное?) Всё ради нового проекта 74.RU — о том, как устроены учреждения системы исполнения наказания. Начать решили со следственных изоляторов. Их в Челябинске два, и мы побываем в обоих. СИЗО — это первый этап, с которым сталкиваются фигуранты уголовных дел. Сюда отправляют взятых под стражу по решению суда на время следствия, здесь же оказываются осужденные после приговора — в ожидании отправки в колонию.

Планируя поездку в СИЗО, мы, конечно, хотели увидеть там фигурантов громких дел последнего времени. Например, бывшего главного дорожника Челябинска Рината Кучитарова, обвиняемую в убийстве собственной дочери Елену Дейнеку или устроившего террор заведений блогера Альфреда Джавадова. Но оказалось, что любые разговоры с ними возможны только с разрешения следствия. А значит, нам доступны только те, по кому суд вынес приговор и кто вместо колонии попал в хозяйственный отряд при СИЗО.

Наш приезд в изолятор № 3 на улице Артиллерийской выпадает на обеденное время, поэтому мы и начинаем с кухни. Готовят тут, кстати, исключительно для подследственных и осужденных. Сотрудники системы ФСИН едят отдельно.

— У вас такой макияж красивый, — подмечаю я. — Думала, что тут с косметикой напряженка.

— Спасибо большое, приятненько, — улыбается осужденная Карина. — Когда такие съемки проходят, нас отводят в отдел воспитательной работы, и там мы можем воспользоваться косметикой. А так [обычно] на работе с макияжем нельзя.

Карина в хозяйственном отряде числится поваром. Специальность получила тут же. Несколько раз в неделю в изолятор приходили преподаватели, давали теорию, практику. Готовить на обитателей СИЗО (их тут называют спецконтингентом) — совсем не то же самое, что на свою семью.

— В одной половине кухни у нас варится еда на крупные нормы, в другой — для беременных, кормящих, больных, — объясняет Карина.

— У них особое меню?

— Да, согласно диете, — подтверждает Карина. — Сегодня, например, на диету рагу и суп с макаронами.

— На воле я училась на воспитателя у себя в Ханты-Мансийске, но не доучилась, — объясняет Карина. — Здесь попала в первую смену, с 8 до 18. Мы варим обед и ужин.

— Сегодня рыбой у вас пахнет, — замечаю я. — Рыбный день?

— Практически каждый день рыбный, — смеется стоящий рядом сотрудник изолятора (сопровождала нас целая группа).

— Статья у меня 228. Нехорошая, — смущенно признается девушка. — Деньги, деньги — об этом думала, поэтому, наверное, [всё так сложилось].

— А сейчас по-другому уже думаете?

— Да, сейчас всё поменялось, — горячо говорит Карина. — И приоритеты, и отношение к жизни, к людям. В апреле будет пять лет, как я здесь. Останется еще 6.

Случай Карины тут не уникален. Практически все наши собеседницы оказались за решеткой из-за наркотиков. Одни героини употребляли, другая была менеджером интернет-магазина по продаже амфетамина, остальных осудили за закладки. У каждой был свой путь в нелегальный бизнес. Или нужда в деньгах, или возлюбленный-наркоман. Рассказывать подробности о приговорах девушки не спешат, ограничиваются только номером статьи.

— Я из общепита, и когда меня забирали в отряд, я просила, чтобы меня взяли на пищеблок. Я здесь себя чувствую в своей среде, — объясняет еще одна сотрудница кухни Алена.

— А в общепите вы кем работали? — уточняю я.

— Официантом. Только можно я не буду рассказывать, где именно? — спрашивает Алена. — Я планирую туда вернуться. Коллеги обо мне знают, и они меня поддерживают.

В тарелках, которые держит Алена, — так называемые контрольные пробы. По ним определяют качество еды, которую предстоит развезти по камерам. Нам тоже предлагают оценить вкус. Не том ям, как вы понимаете, но вполне съедобно. Не зря девчонки тут стараются.

— Я работаю в первой смене, мы готовим обед и ужин, — рассказывает нам Алена. — Потом приходит вторая смена, она обрабатывает овощи. Третья смена — ночная — готовит каши на завтрак.

Немного личного времени у девушек есть утром, вечером и в выходные дни. Обе тратят его на творчество. Алена увлекается фотографией и снимает все мероприятия в СИЗО. Карина поет.

Кухня — не единственное место, где работают осужденные девушки из хозотряда. Еще несколько человек будни проводят в прачечной. От начала стирки до финальной глажки белья тут проходит два часа.

— Я в этом СИЗО много времени провела до суда, уже привыкла, — объясняет нам сотрудница прачечной Дарья. — В хозотряд просилась сама. До этого я была в этом же корпусе, только наверху.

— Дарья уже больше года у нас в отряде. В свободное от работы время получает высшее образование. Восстановилась в ЧелГУ на второй курс, — рассказывает нам заместитель начальника СИЗО-3 по кадрам и воспитательной работе Егор Островерхов.

— Учусь на менеджера, — подтверждает Дарья. — Дистанционно. В отделе воспитательной работы есть учебный кабинет, я занимаюсь там. До этого я в ЮУрГУ училась на строителя. Между прочим, на бюджете. Хорошисткой была, школу хорошо закончила. Потом оступилась.

— Долго вам здесь находиться?

— Я здесь 5 лет, конец срока — в 2026 году — отвечает девушка.

— За наркотики очень большие сроки. За убийство меньше дают, — объясняет нам замначальника СИЗО-3 Егор Островерхов. — У нас тут есть женщина в отряде, ей 6 лет за убийство дали. Муж у нее пил, бил ее. Она стояла на кухне, картошку чистила, нож в руке. Он пьяный к ней полез.

Значительно меньший срок получила другая наша собеседница — Анна. Она в каком-то роде звезда, о ее приговоре писали в челябинских СМИ.

— У меня статья 160 — растрата, — рассказывает женщина. — Я работала главным бухгалтером, и так получилось, что был соблазн... Вы слышали, наверное, про онлайн-казино? Стоит людей предупредить. Ты скачиваешь приложение в интернете, и потихоньку тебя туда заманивают. Сначала ставки по тысяче, потом по 10 тысяч.

Анна делала ставки в течение пяти лет, причем не из своих денег — брала нужные суммы со счетов организации, где работала.

— На протяжении 5 лет я потратила на это 10 миллионов, — рассказывает осужденная. — Выигрыши тоже были, просто я не сразу выводила деньги. Это было как снежный ком, который тебя затягивает. На работе узнали, конечно, не сразу. Должен был крупный платеж быть, а денег не оказалось. Срок у меня — четыре года.

В хозяйственный отряд, кстати, берут далеко не всех.

— Кандидаты обязательно должны быть впервые осуждены. Смотрим, какой срок, и чтобы наказание было назначено в колонии общего режима, — объясняет замначальника изолятора Егор Островерхов. — По психологическим параметрам человека смотрим, проводим внутреннюю проверку.

На улице, пока идем между корпусами, встречаем молоденького парня, который чистит только что выпавший снег. Ни льда, ни грязных куч на территории не встретишь. Челябинским коммунальщикам бы поучиться.

— Трое суток был на длительном свидании, — останавливается возле парня Егор Островерхов. — Кто к тебе приезжал?

— Мама, — по-простецки улыбается парнишка в робе заключенного.

— Что покушать привезла?

— Домашнее. Пирожки с мясом, с капустой, — улыбается парнишка.

— Издалека мама приезжала? — уточняю я.

— 200 килóметров отсюда, — отвечает осужденный. Он, как выясняется, в отряде всего пару месяцев.

Идем дальше. Просим показать нам одну из камер, где содержатся подследственные.

По углам холодильник и умывальник, дверь в туалет. Сбоку — бак для питьевой воды. На стене полка с книгами.

— Если бы не решетки на окнах, выглядело бы всё как питерский хостел, — оценивает наш фотограф Дарья Пона.

— Разрешаются ложка, кружка, тарелки, — перечисляют нам сотрудники изолятора. — Колюще-режущие предметы, то есть ножи-вилки, нельзя.

Подследственные живут по строгому распорядку, с подъемом в 6 утра. Исключения тут делают только для беременных и кормящих матерей. Они содержатся в отдельной камере.

— Мы без режима. Как дети дадут, так и спим, — рассказывает одна из заключенных мам.

— Мы объединили две обычные камеры, сделали ремонт, и сейчас здесь содержатся три женщины, трое детей. Обстановка приближена к домашней, — рассказывает замначальника СИЗО-3 Егор Островерхов. — Сейчас до трех лет дети содержатся с матерью. Но вносится законопроект, чтобы увеличить срок до четырех лет.

В изолятор будущие матери, как правило, попадают уже беременными.

— Мы ведем их согласно стандартам — делаем анализы крови, УЗИ, вывозим их в больницу, из нашей тюремной больницы приходит гинеколог, их осматривает, — рассказывает начальник филиала медчасти Ирина Суханова. — Если до того момента, как пора рожать, они остаются здесь, мы их вывозим на роды.

Без нештатных ситуаций в изоляторе тоже не обходится. Порой принимать роды приходится прямо на месте, иногда — реанимировать кого-то из обитателей.

— Бывает, пока реанимация едет, качаем сердце вручную, — рассказывает Ирина Суханова. — У нас в прошлом году тут был инфаркт миокарда, и мы минут 30 качали сердце, потом скорая приехала. Фельдшера у нас все опытные. Они до этого, как правило, на скорой все работали.

Из третьего изолятора отправляемся в СИЗО-1 — тот, что на улице Российской. Его колоритное вековое здание из красного кирпича наверняка видели многие челябинцы.

Чтобы попасть на территорию СИЗО-1, мы снова проходим все этапы проверок и сдаем личные вещи. Здесь оживленнее. Приходится даже немного постоять в очереди. Зайдя внутрь, самый большой дореволюционный корпус обходим стороной. Нам нужен дальний, двухэтажный. Там находится единственное в области подразделение для несовершеннолетних.

— Корпус несовершеннолетних — это отдельное помещение, где есть всё. Несовершеннолетние со взрослыми никак не пересекаются, — на ходу объясняет нам правила заместитель начальника СИЗО-1 Алексей Квасков. — Каждый коридор — это пост, на каждом посту — дежурный.

В глаза бросается ярко-желтая шторка на дверях нескольких камер и табличка «Особый контроль». Под него берут тех, кто тяжело адаптируется к правилам изолятора.

— Мы смотрим за ним, следим, чтобы ничего с ним, не дай бог, не случилось, — объясняет нам заместитель начальника СИЗО-1 Алексей Квасков. — Здесь у нас не ГУЛАГ, а наоборот.

Еще из необычного — таблички на дверях с надписями «В камере находится иголка» и «В камере находится машинка для волос».

— Это специальные таблички, которые вешают на камеру, когда туда выдают эти предметы, — объясняет заместитель начальника изолятора. — И мы знаем, что в камере иголка с ниткой или машинка для стрижки.

— Мы проводим соревнования. Например, турнир по подтягиваниям, по теннису. Дежурный, откройте спортивную камеру, — обращается к коллеге Алексей Квасков.

Два поворота ключом, и тяжелая дверь с замками перед нами распахивается. За порогом — крошечный спортивный зал. По центру — стол для тенниса, напротив входа — окно с решетками, слева от него — шведская стенка, над дверным проемом — кольцо для мяча.

— Здесь мы проводим отжимания, подтягивания на брусьях. По любому виду [активности] можно провести турнир, — рассказывает Алексей Квасков. — В баскетбол здесь играть сложно, видите, мы ограничены расстоянием, но можно делать броски в кольцо.

— А как часто можно приходить? — спрашиваю я

— Каждый день, — отвечают мальчишки, которых мы застаем внутри. — По часу.

— У нас же есть и спортивная камера, и компьютерный класс, и учеба. Они тут заняты целый день, — заверяет нас замначальника изолятора.

— Здесь есть специальный интернет — для обучения, — подчеркивает замначальника СИЗО-1 Алексей Квасков. — Он, так сказать, усеченный. На определенное количество сайтов вы можете зайти, только на учебные. На mail ты уже не зайдешь никак, не сможешь переписываться.

Интернетом тут обычно пользуются, если нужно приготовить реферат и сделать домашнее задание. Сами уроки проходят в очном режиме.

Евгений Басин — заведующий вечерней общеобразовательной школой при областном ГУФСИНе. По совместительству преподает биологию и химию. Ездит сразу по трем учреждениям Челябинска — СИЗО-1, СИЗО-3, ИК-8.

— В СИЗО у нас [учащиеся] несовершеннолетние плюс хозотряд — это лет 20 с небольшим. А в колонии у нас совершеннолетние ученики, — рассказывает педагог. — В этом году есть обучающийся, которому 42 года. Он раньше уже попадал в места лишения свободы, приступал к обучению и бросал, а в этом году в августе пришел к нам: «Хочу получить аттестат, потому что на воле без него сложно найти работу».

— Все такие мотивированные?

— Часть, — признается Евгений Басин. — Те, кто уже в жизни столкнулся с трудностями, что без образования очень сложно адаптироваться.

С дисциплиной, признается педагог, проблем обычно нет. В классе от 3 до 8 человек.

— Наш ученик из школы № 50 этим летом вместо того, чтобы попасть в девятый общеобразовательный класс, попал сюда, в СИЗО, — рассказывает Евгений Басин. — Здесь он был воспитанный, спокойный, хороший. Я удивлялся: «Ты так сюда стремился за блатной романтикой?» А он отвечал: «Нет, я ошибался. Плохо тут, Евгений Леонидович. Хочу на волю». Освободился тот парнишка, пришел снова в школу. В первый день всё было хорошо, спокойно, а на второй день он включил пожарную сигнализацию, стал хамить учителям. Как будто ничего не было!

Через стенку от учебного класса — библиотека. Самая читаемая книга тут, наверное, Уголовный кодекс, но взять можно и художественную литературу.

— Основное ядро — это классика, — рассказывает Алексей Квасков. — В том числе есть литература для слабовидящих.

— Тоже классическая? — уточняю я.

— Конечно, — кивает наш собеседник.

Но открывает одну из книг со специальным шрифтом и начинает заразительно смеяться. Явно не ожидав увидеть такого названия:

— «Домашний быт русских цариц»! Почему бы и нет, согласитесь? Сразу хочется прочитать.

— Выставка против экстремизма — это обязательно. Здесь у нас собрана духовная литература по разным вероисповеданиям. Иудаизм, ислам, христианство, — перечисляет Алексей Квасков. — Буддизма у нас мало.

К слову, о религии. Здесь же, в корпусе несовершеннолетних, есть и молельная комната. В нее, как и в библиотеку, прийти можно практически в любое время.

— Вы знаете, в местах заключения или содержания под стражей верующих становится гораздо больше, — делится Алексей Квасков. — Все начинают верить, это факт.

В углу на входе стоит небольшой чан.

— Используем в качестве купели, — объясняет замначальника колонии. — Для таинства крещения к нам приходит отец Игорь Бобырев из храма Василия Великого.

Работают в изоляторе и психологи. В специальном кабинете для детей пытались создать уют. Мягкая мебель, игрушки, аппарат для работы с кинетическим песком.

На столе замечаю старенький телефонный аппарат.

— А почему телефоны как из музея?

— Здесь только внутренняя связь, с городом связи нет, — объясняет Алексей Квасков. — Пока телефоны свою функцию выполняют, они не списываются.

— Сейчас, наверное, подростки сюда попадают из-за наркотиков в основном? — уточняю я.

— Из-за закладок, — подтверждает Алексей Квасков. — Это бич нынешнего времени. Наркотики всегда были, а сейчас с распространением интернета это стало очень масштабным.

Отдельно от большинства подследственных, кстати, содержат не только несовершеннолетних. Изолированы должны быть и бывшие силовики, ставшие фигурантами уголовных дел. Один из последних громких таких примеров — следователи, обвиняемые по делу о смертельной драке в центре Челябинска. А еще тут бывают полицейские, которых подозревают в превышении полномочий или в получении взяток.

— Это у нас пост для содержания бывших сотрудников, — показывает на небольшой коридор замначальника СИЗО-1 Алексей Квасков.

Просим открыть для примера одну из камер. Сопровождающие выбирают ту, что пустует перед ремонтом. «Светить» лица подследственных экс-силовиков тут явно не хотят, и неудивительно.

На выходе из СИЗО встаем в очередь. Двигается она небыстро. На КПП еще раз сравнивают лица всех выходящих с фотографией в паспорте и возвращают сданные на время гаджеты. Перед нами остается всего пара человек, когда сотрудник КПП командует:

— Все гражданские выходят за дверь!

Отступив в соседнее помещение, наблюдаем в окно за происходящим.

— Коридор! — командует тот же сотрудник КПП.

И по коридору, где мы только что стояли, начинают двигаться люди. Подследственные, которых привезли на автозаках из суда. Одни возвращаются в уже привычные камеры со слушаний. Других только-только взяли под арест, и им еще предстоит обживаться в изоляторе.