Владимир Боже, историк, краевед: «Чего у меня нет, так это равнодушия»

Наша встреча с главным историком города Челябинска Владимиром Стейгоновичем Боже состоялась в стенах его детища – в Центре историко-культурного наследия города. В небольшом помещении до самого потолка – стеллажи с книгами: тома энциклопедий по истории родного края, атласы, мемуарная литература, на стене – городской герб… И посреди этих пыльных, пропахших временем книг и вещей – человек с пронзительно голубыми глазами и лукавой улыбкой, который посвятил изучению истории нашего города десятки лет своей жизни.

Я – беспамятная собака

Естественно, не могу не спросить про столь запоминающуюся фамилию и отчество – мечту любого журналиста.

– Владимир Стейгонович, у вас такое интересное отчество и фамилия…

– Мой отец родом из при Прибалтики, Латвии. Соответственно, отсюда такое имя. Но фамилия «Боже» не латышская, а французская. Она встречается у Вальтера Скотта, и вообще во Франции распространена. Там даже есть местечко такое – «Боже».

– Сегодня модно составлять свое генеалогическое древо. Вы много знаете о своих предках?

– По материнской линии – до начала XIX века. На самом деле это не так много. Башкиры, например, вообще считали, что тот человек, который не знает семь поколений своих предков – это беспамятная собака. Так что в этом плане я именно беспамятная собака.

Хотя все, что моя бабушка помнила о своих предках, я расспросил и записал. Узнал также то, что можно было взять в архивах по репрессированным родственникам.

Такой простой копейский парень

Владимир родился в Копейске, там же закончил школу. Когда встал вопрос о поступлении в институт, пришлось помучиться, ведь в школе Владимиру одновременно нравились три разных предмета: биология, математика и история. Выбор пал на последнюю.

– Я решил поступать в Ленинградский университет. Я вообще парень без комплексов, и после окончания школы решил, что надо ехать в Питер и поступать на археологию. Почему нельзя было поступить куда-нибудь поближе? Дело в том, что специализации по археологии не было нигде – только в Москве и в Питере. Для меня как человека тяготеющего к культуре, живописи был более привлекательным Ленинград. Эрмитаж, Пушкинский музей – все это для меня не было пустым звуком, и я поехал штурмовать город на Неве.

– И поступили?

– Тогда, в 1973 году, набирали на археологию всего 15 человек, а заявлений было подано 750, представляете? И там много было, как бы сейчас сказали, «применено административного ресурса», то есть подъезжали «Чайки», из них выходили адмиралы с кортиками… И тут я, такой простой копейский парень, который приехал поступать на археологию. Естественно, мне не хватило баллов. Я развернулся, приехал в Челябинск и без какой-либо специальной подготовки поступил на вечерний факультет ЧПИ…

– На какой факультет?

– Ну, это было абсолютно неважно для меня, на какой факультет. Просто чтобы время было более насыщенным, я поступил на «Электрификацию промышленных предприятий» в Копейском филиале ЧПИ.

Потом Владимиру пришла повестка из армии, куда он отправился служить в инженерно-саперные войска. Сапер – профессия опасная, хотя Боже говорит, что не опаснее любой другой профессии. И это при том, что во время его службы случались боевые разминирования.

– Служил полтора года под Таллинном, в Киевской области. Окончил учебную часть по специальности «Разминирование машин». На дворе – XX век, сапер не просто лопаткой машет. Были специальные машины, которые мины устанавливали или, наоборот, разминировали. Во время службы я получил сразу три специализации: механик-водитель машины, оператор машины и командир этой машины.

Серо-зеленая мазня на сером полотне

Отдав долг Родине и вернувшись в Челябинск, Владимир Боже не стал восстанавливаться в политехническом, а поступил в только образованный тогда ЧелГУ, на исторический факультет.

– Я занимался политической историей, и поэтому, когда началась перестройка, я многое знал из того, что там было и будет. То есть она не была для меня чем-то новым, – вспоминает Владимир Стейгонович.

– В это время у вас не возникало желание раскрыть людям глаза на все происходящее? Спустить, так сказать, с небес на землю?

– Я считаю, что тут все зависит от позиции человека. Людям нельзя открыть глаза, если они не готовы внутренне это сделать. Если что-то находится на уровне мировоззрения или убеждений, то это сделать невозможно: человек будет искать тысячу причин, чтобы остаться при своем мнении, пусть даже эти причины будут неубедительными с точки зрения формальной логики. Доказывать что-либо, переубеждать – бесполезно, человек должен сам к этому подойти.

– То есть люди видят по-разному одну и ту же вещь?

– Да, а к чему-то человек просто бывает не готов. Но по прошествии времени он может осмыслить то, что раньше не воспринимал вообще. Например, когда я приехал поступать в Питер в 1973 году, то пошел в Эрмитаж. Посмотрел зал, где были выставлены работы Пабло Пикассо. И вот я смотрю на эти картины и думаю: «Бог ты мой! Из-за чего люди охают-ахают? Вот я столько книг об авангардистских течениях прочитал, хотя тогда это не особо приветствовалось… А тут, на сером полотне серо-зеленая какая-то мазня…И это живопись?!» То есть тогда Пикассо я не воспринял. Прошло какое-то количество лет, я снова посмотрел на живопись Пикассо и понял: «Классно! Какие тут переходы, какой мазок!».

Больше всего мне интересен в этой жизни человек

– Самое главное, – говорит Владимир Стейгонович, – чтобы человек не был равнодушен. И вот чего у меня нет – так это равнодушия. Поэтому у меня по жизни всегда большой напряг, очень много всяких увлечений, всякой работы и т.д. И если человек имеет интерес к жизни, он может изменяться. А если он интереса не имеет, он застывает в своих взглядах и стареет. Вот, к примеру, я люблю одну музыку – сформировался в семидесятые годы и люблю «Beatles». И вот слушаю только «Beatles» и больше ничего. Я могу ностальгировать или получать удовольствие от того, что мне приятна эта музыка, но развития нет. У меня есть такие знакомые, которые говорят: «Ой, ну что это сегодня за музыка? Это ж музыки никакой нет, вот раньше музыка была, ты послушай».

– И?

– Я слушал. Слушал в свое время группу Nirvana, Кобейна, сейчас люблю «Ночных снайперов», с удовольствием хожу на их концерт. То есть я считаю, что человек не должен замыкаться, закрываться. Если я живу сегодня, в 2007 году, то я должен воспринимать мир 2007 года. Для этого я, например, должен читать то, что пишут сегодня.

– А что из прочитанного произвело особое впечатление?

– Вот Дэн Браун вызвал у меня целую линию чтения… я ж историк по профессии, и я подумал: а, собственно говоря, зачем мне все эти Евангелии от Марии Магдалины, апокрифы ранние христианские и т.д. Они мне не знакомы, хотя у меня есть книжки по этой тематике. И вот я поднимаю эти книги, начитываю литературу и, опять-таки, внутренне развиваюсь. С другой стороны я всегда читаю много мемуарной литературы, потому что в этой жизни больше всего мне интересен человек. Когда порой читаешь воспоминания какого-то человека, проводишь параллели – лучше узнаешь то время, нюансы, которые позволяют судить точнее о тех или иных вещах.

Про императив Канта и «Капитал» Маркса

– Расскажите немного о своей преподавательской деятельности в ЧелГУ.

– Я практически не преподавал в ЧелГУ, а прочитал студентам несколько лекций по истории краеведения. Так что о том, как там организована преподавательская деятельность, подробно рассказать не могу. Преподаватели бывают очень разные. Когда я учился в ЧелГУ, у нас преподавал Юрий Сергеевич Кирьяков. Он обладал феноменальными способностями в плане запоминания китайских, японских, и прочих восточных имен. Читал свои лекции без всяких конспектов, в моих лекциях этих сложных имен встречается очень много. И мы, студенты, считали, что вот Юрий Сергеевич – это просто супер. А потом пришел Владимир Сергеевич Антипов, он преподавал у нас историю Европы XX века. И тут многие поняли, что супер-то – вот оно.

– А в чем разница?

– Разница в чем: в первом случае человек овладел сложным материалом, создал свое видение этой картины, и воспроизводил ее как некий уже неизменяемый результат. во втором же случае человек думал во время лекций. Он выглядел так забавно: у него немного косили глаза, очки так криво надеты, расстегнут пиджак, в руке – пачка каких-то листов от студенческих работ. Вот он стоит рассказывает, вдруг – замирает и где-то на тридцать или сорок секунд (а то и минуту стоял, молчал…), наступала тишина, и вдруг он начинал развивать мысль какую-то другую совсем… То есть он в это время думал. Это уникальная вещь.

Впрочем, помимо оригинальных личностей университетских преподавателей, не менее интересна была студенческая жизнь самого Владимира Боже. Та, которая началась после службы в армии.

– Сначала после армии я вместе со своим другом хотел поступать в художественное училище. А потом подумал – зачем мне это? Этим я могу в любой момент заняться. А вот история – это что-то более глубокое и более для меня интересное. И пошел в ЧелГУ. А товарищ, оставшись без моральной поддержки, не стал поступать в училище и пошел работать дамским парикмахером. И стал таким классным мастером в этом деле – к нему очереди выстраивались, пока он в Краснодарский край не уехал.

Владимир успешно учился, писал курсовые работы, занял третье место среди студентов СССР в конкурсе по общественным наукам, был председателем факультетского студенческого научного общества. Как человек ответственный, для написания каждой работы, раскрытия темы много трудился, читал, причем отнюдь не ту литературу, которая прочитывается на одном дыхании:

– Я прочитал почти всего Ленина в институте, основные работы Энгельса и Маркса. Не скажу, что я полностью освоил «Капитал», но первый том прочитал. Меня поразил язык в «Капитале». То есть, я –то думал, что это экономический труд, а там живой слог, ну например, «как говорил старик такой-то».

– То есть язык разговорный?

– Ну, – усмехается Боже. – Откройте и прочитайте. Вообще когда я читаю какую-нибудь советскую литературу и там пишут, что безграмотные рабочие по ночам с азартом читают «Капитал», я этому не верю. Когда я читал «Капитал», то мне, человеку с нормальным средним образованием, было что-то понятно, а что-то менее понятно.

Но закончить университет студенту с запоминающейся фамилией, увы, не удалось. Зачастую жизнь, не спрашивая, вмешивается в распланированные нами наперед годы и ставит перед выбором. Вот в какой ситуации очередной раз оказался Владимир Боже.

– На четвертом курсе я заступился за своего друга, которого хотели выселить из общежития ЧелГУ. По моему тогдашнему мироощущению совершалась вопиющая несправедливость: человек учился на «отлично», сдал сессию. Потом, после окончания курса осенью мы поехали «на картошку», а часть студентов осталась в общежитии приводить комнаты в порядок. И эти ребята сказали ему: ты нам поставь бутылку, и мы сделаем твою комнату. Товарищ им, соответственно, сказал все, что он по этому поводу думает. А парень, который все это предложил, был председателем студсовета, и он просто не включил несогласного с местными порядками студента в списки проживающих в общежитии. Мой товарищ был из Курганской области, и жить ему было негде. Дело это дошло до профкома, а там сказали, мол, есть приказ ректора о том, кто должен жить в общежитии, а такого-то там нет. Значит, своими требованиями он нарушает приказ ректора, следовательно его надо отчислить.

– Надо полагать, с вашей стороны последовал протест?

– Мы вообще курсом блокировали профком, что по тем временам совершенная фантастика. Пришли в другой корпус (в первый в то время, сейчас это второй корпус), и сказали: мы не уйдем, пока не соберется профком и не перерешает это дело. Тогдашний ректор Семен Егорович Матушкин не считал, что правда на нашей стороне. Фактически он сказал: «Я издал приказ, а некоторые люди считают, что это просто бумажка». По моему пониманию, несправедливость продолжала набирать обороты. Я в то время читал очень много Канта и выдал ректору примерно следующее: «Вот вы знаете, Семен Егорович, существует категорический императив у Канта, смысл которого состоит в том, что в человеке нужно видеть не столько средство, сколько цель. И эта идея, на мой взгляд, есть основа любой педагогики. Вы член-корреспондент педагогической Академии наук, и вы сегодня говорите о бумажке, а человека вообще не видите. И я не хочу учиться в таком университете, которым руководит такой человек. Я подаю заявление и ухожу».

Жест был красивый, но уходил 24-летний борец за справедливость в никуда. На тот момент у Боже не было ни жилья, ни работы, но уже появилась семья: жена и сын.

Вдогонку полетело еще несколько заявлений об уходе от студентов, потом с ними долго работали, чтобы они вернулись обратно. В общем, шуму было много.

А наш герой тем временем выяснил, что областному краеведческому музею нужны научные сотрудники. Устраиваясь на работу, Владимир думал, что позже восстановится в УрГУ, завершит образование. Но выяснилось, что не все так просто – надо где-то жить, на что-то содержать семью, и замысел растянулся на годы.

Работая в музее, Боже заинтересовался историей Челябинска, стал собирать материалы по краеведению. Задумал тогда создать справочник по городу. В 1995 году издал книгу «Краеведы и краеведческие организации Челябинска», после которой стал лауреатом. Книжка была встречена очень хорошо, он стал лауреатом премии В.П. Бирюкова.

– И когда я издал уже много разных книг (Владимир Боже издал более 20 книг, написал несколько сотен научных работ по истории Челябинска – прим.автора ), наш университет меня достал. Я досдал, что мне осталось, и получил высшее образование. Защищая свой диплом, приложил к нему две свои книги по истории краеведения, как раз по дипломной теме. Председатель госкомиссии еще сказал: «Вам кандидатскую надо защищать. Где это видано, защищает диплом с написанными книгами».

Отдав областному краеведческому музею 12 лет своей жизни, Владимир Стейгонович создал Центр историко-культурного наследия Челябинска, в котором собрал немало бесценных реликвий нашей истории.

У меня «именины сердца»

– Профессия историка сегодня не относится к числу популярных. Как вы думаете, почему?

– Она никогда не была популярной. Гуманитарии вообще сегодня не востребованы, к ним общество не очень хорошо относится, определяет им мизерные тарифные ставки. Оно делает все, чтобы люди, которые хоть что-то могут в этом деле сделать, этого не делали. И наказание будет. Вы понимаете, когда не происходит анализа прошлого, то общество вторично наступает на те же самые грабли. Почему общество не жалует гуманитариев? Все очень просто – потому что их труд не приносит ежеминутной выгоды, в отличие, скажем, от торговли.

Не сосчитать часов, проведенных в архивах разных городов страны и листов бумаги, исписанных воспоминаниями людей, которых знал Боже. И вот это не позволяет историку, не раз круто менявшему свою жизнь, еще раз повернуть ее на 360 градусов.

– Меня держит в этом всем состоянии ответственность, прежде всего перед собой. Я потратил на то, чтобы освоить это знание, которым я сейчас обладаю, всю свою жизнь. Героизма, в общем-то, в жизни особо не надо. Надо максимально реализовываться. И вот сегодня сделать жест: «А, это не важно! Займусь сейчас бизнесом, буду нормально зарабатывать», – я не могу. Для человека, не имеющего каких-то наработок, такой путь, возможно, будет правильным.

– Что нужно, чтобы реализоваться в жизни?

– Нельзя реализоваться, если на тебя давят. А сегодняшнее государство нас просто размазывает. У меня нет вообще радости, что я живу в нашем государстве. Не потому, что я нытик по характеру, я всегда буду что-то делать. Но меня просто возмущает, когда, допустим, старики, которые проработали всю жизнь в жутких условиях, шахтеры те же копейские, выброшены жить на такие нищенские копейки, что они не могут себе ни лечение позволить, ни, элементарно, в кино сходить. В этом смысле никаких иллюзий у меня в жизни нет.

Каждый из нас пришел в этот мир вот на такой кусочек времени (Владимир сводит пальцы), и нам не нужно жить следующими десятилетиями, столетиями… Надо, чтобы человек, который живет сегодня – жил нормально. А то мы говорим – «национальный проект» – а ребенок идет в школу и платит 18 тысяч рублей. Это нормально? Он же там и дня не просидел, за что он должен платить? Мы говорим – «приоритет семье». Пусть тот, кто говорит об этих приоритетах, посмотрит на размер детских пособий и сходит в магазин, где продают детские товары.

– Как же тогда надо жить?

– Я считаю, что сегодня человек должен строить свою жизнь так, чтобы он мог жить хорошо. Чтобы он мог завести нормальную семью, вырастить детей, отдохнуть по прошествии года работы. Не нужно быть фанатиком своего дела, тем более нельзя эксплуатировать этот фанатизм. Это, по-моему, античеловечно и антигуманно. Но, с другой стороны, я сам немного такой, сам фанатик своего дела. Считаю, что у меня есть внутренняя ответственность перед самим собой. Вот редкие материалы собраны, предоставлены мне теми или иными людьми, и я обязан их фактически застолбить в жизни, чтобы они вышли в каком-то варианте, были сохранены.

Во многом из этой идеи выросла знаменитая энциклопедия «Челябинск». Чтобы собрать для нее материалы, Владимир Стейгонович ездил в Петербург, Тобольск, Оренбург, Уфу, Пермь, Екатеринбург, Шадринск...

– Так что то, что мы сотворили – это замечательно, – делает вывод Боже. – Выражаясь гоголевским языком, у меня «именины сердца». Мы создали городскую и областную энциклопедии (Боже – член редколлегии «Челябинская область» – прим.автора).

При этом, по словам знаменитого краеведа, сегодня нет условий, чтобы история изучалась нормально, ведь «в архивах за копирование обычного листа берут двести с лишним рублей».

Золотой Челябинск открывает свои тайны

– Не могу не спросить вас как историка: насколько охотно Челябинск приоткрывает свои тайны?

– Знаете, история любого населенного пункта изучается тем успешнее, чем лучше сохранились его архивы. У нас проблема какая: утеряны архивы конца XIX – начала XX0 века. То есть архивы думы, Управы были вывезены во время эвакуации и где-то потеряны. Какая-то информация есть в газетах тех лет. Газеты были собраны, но в 1921 году они погибли. Тогда был бумажный голод, бумаги вообще не было, и их могли использовать для каких-то оберточных нужд. Но выяснилось, что газеты этих годов в великолепном состоянии хранятся в Питере в национальной библиотеке.

– Как же они оказались там?

– Когда Питер был столицей, туда шел обязательный экземпляр каждой российской газеты. Но собирать материалы в других городах с каждым годом все труднее. Сегодня мы знаем намного больше о Челябинске дореволюционном, например, чем знали в советское время. Потому что идеологический подход был совсем другой. То есть раньше говорили о том, что Челябинск начал развиваться исключительно в советское время, а до революции это была захолустная яма, и зачем ее изучать? А как начинаешь соприкасаться с этими материалами, выясняешь, что и люди тут очень интересные жили, и события знаменательные происходили. И отношение к городу становится иное.

– У вас много научных статей по истории Челябинска. А можете вспомнить какие-то нелепые слухи, связанные с историей нашего города?

– Слухи, легенды всегда ходят, это нормально. Они, конечно, возникают на базе недостаточного знания, но привлекают внимание к той или иной теме. Вот, например: на дворе 1996 год, и весь Челябинск под впечатлением подземных ходов. Появляется в Челябинске такая дама, Оксана Юрьевна Лушникова, и говорит: в Челябинске есть подземные ходы, а в реке Миассе тайно золото мыли.

Я поинтересовался у нее: каким образом, по вашему, строили эти ходы? Открытым способом или как-то рыли, выкладывали? Она замялась. А, на мой взгляд, это никакие не подземные ходы, а простой старый водопровод 1912 года, который рылся в сторону реки.

Историк любимого города

У этого человека, профессионала высочайшей категории, немало медалей и наград: медаль М.А. Шолохова, медаль П.М.Третьякова, медаль «За вклад в наследие России». Он – победитель конкурса «Человек года» (2000) в номинации «Культура»… Как человек скромный Владимир Стейгонович неохотно говорит о полученных знаках признания. Но о самой дорогой для него награде все-таки рассказал.

– Это медаль за боевые заслуги, полученная за Чернобыль. Военкомат вызвал меня для прохождения учебных сборов на 20 дней, потом меня увезли в Златоуст, оказалось, что меня взяли на три месяца. А когда я это время пробыл в зараженной зоне, оказалось, что приказом министра обороны оставлен там еще на три месяца.

Но даже за те полгода жизни на территории радиоактивно зараженной зоны этот уникальный человек находит свои плюсы.

– В принципе, это здорово было, что я попал в Чернобыль, а не, например, в Афганистан. Там ребятам приходилось убивать, а мне приходилось наоборот, жизнь возвращать. К тому же, там я нашел двух друзей, мы до сих пор поддерживаем дружеские контакты, перезваниваемся, встречаемся, иногда вместе лазим в горы.

– Любите проводить свободное время на природе?

– Да, например, вылезти в горы, на Таганай какой-нибудь, и уж если какая-нибудь вершинка есть, то обязательно надо на нее залезть. Люблю всякую живность – это любовь к биологии во мне сказывается. Люблю снимать фотоаппаратом всяких насекомых, бабочек. Вот недавно вернулся из отпуска – был на Зюраткуле, Аргазях.

– Накануне дня города, я попрошу вас с позиции историка обрисовать будущее Челябинска.

– На мой взгляд, Челябинск сейчас на подъеме. Есть показатели, которые четко говорят, что город нормально развивается. Это чувствуется. Вот идешь по улице и видишь: много строится. Значит, в городе есть деньги, город растет, изменяет свой облик в лучшую сторону. Так что все будет хорошо.

После всего, что сделано, после того количества фактов, которые собраны по крупицам, этот талантливый человек неотделим от истории Челябинска. Рисуя будущее нашего города, он фактически рисует свое собственное. И вот так, иносказательно, хочется пожелать городу и его историку доброго здоровья, творческих успехов и новых открытий.