Николай Виноградов, археолог, доктор исторических наук, профессор ЧГПУ: «Я влюбился в Восток до самозабвения!»

Когда Николай Виноградов рассказывает о запахах, красках и цветах далекого Востока, очень хочется хотя бы на минутку перенестись в этот мир, ощутить его сладковатый, желтый от почвы воздух, посмотреть снизу вверх на огромные мерцающие созвездия, почувствовать загадочную прелесть этой стороны света… Впрочем, не менее красочно и волнующе он рассказывает и о Южном Урале.

Археолог Виноградов из тех людей, которые не устают мучить себя вопросом – как объяснить нашим детям, что «Южный Урал – не прореха на человечестве, не черная дыра, а великолепный край»? Он всю жизнь пытается «прочитать» то, что хранит в своих недрах уральская земля и рассказать об этом молодым.

Я думал не о карьере, а об истории

– Николай Борисович, вы коренной челябинец?

– Нет, не коренной, как, видимо, большая часть живущих в нашем городе людей. Моя семья приехала на Урал, в Миасс, только в конце 50-х годов. Там я закончил среднюю школу, а потом так случилось, что оказался на историко-педагогическом факультете ЧГПИ.

– Почему выбрали именно этот факультет?

– Это трудно объяснить. Как подростки не могут вам объяснить, почему они делают тот или иной выбор. Можно, конечно, ограничиться короткой фразой «так случилось». Ну, на самом деле это лукаво – история меня всегда привлекала своей цветастостью, разнообразными поворотами. Поэтому вряд ли мой выбор случаен, просто трудно объяснить, почему так вышло. Да и в школе у меня была гуманитарная направленность.

– Родители поддержали ваше решение поступать в челябинский институт?

– Скажем так, они не были против. Они вообще были достаточно толерантные люди и приветствовали бы любой мой выбор.

– В Челябинске вам пришлось начать самостоятельную жизнь…

– Да, в общежитии. Колоритная очень эпоха… Причем мое бывшее общежитие – сейчас корпус иностранных языков, и когда я прохожу мимо этого места, всегда мысленно посылаю привет своим тогдашним друзьям.

– Расскажите, каким был ЧГПИ в ваши студенческие годы?

– Историко-педагогический факультет в ту пору был единственным гуманитарным факультетом в Челябинске с исторической специальностью. И это фактически была кузница кадров для партийного и советского аппарата. Здесь обучались очень продвинутые ребята, которые потом сделали карьеру в советских партийных и профсоюзных органах. Но я думал не о карьере, а об истории.

Украинский «ожог»

Возможность ближе познакомиться с профессией археолога у Николая появилась уже после первого курса. Свою первую практику будущий отличник народного образования запомнил навсегда, так же как и свою учительницу Лидию Георгиевну Туркину, в кружок к которой он записался, едва поступив в институт. Именно Лидия Георгиевна организовала прохождение полевой археологической практики для горстки уральских студентов.

– Мы с моей одногруппницей Таней Овчинкиной (она сейчас замдиректора областного краеведческого музея), оказались на Украине, на раскопках древнегреческого города Ольвии, в 30 километрах южнее Николаева. Там, где Днепр и Буг сливаются в мелководном заливе, лимане, на берегу стоял, начиная с VI века до нашей эры, древнегреческий город Ольвия, – вспоминает Николай Борисович. – Сказать, что это было событие в моей жизни – значит, не сказать ничего. Эта практика фактически перевернула мою жизнь – я увидел развалины римской цитадели, раскапывал ее. Были замечательные экскурсии: греческий амфитеатр, знаменитая городская площадь, на которой до сих пор сохранились основания алтарей, построенных в честь богов, остатки храмов Зевса, Аполлона. В общем для меня, подростка, это был интеллектуальный и одновременно эмоциональный «ожог». С этого момента я окончательно заболел археологией, и понеслось.

Лидия Георгиевна Туркина, увидев лихорадочный блеск в глазах юноши, совершила, по словам Виноградова, немыслимое – она решила познакомить своего студента с одним из своих учителей.

– Не знаю, читали ли вы глубокие, наводящие на размышления зарисовки И. Эренбурга «От Греции до Индии», где он упоминает фамилию Владимира Блаватского как блестящего искусствоведа. Владимир Блаватский был археологом, искусствоведом, доктором наук, ведущим специалистом по истории древней Греции в Советском Союзе. И вот я, зеленый второкурсник, попал к нему домой. Помню, была зима, и он тактично принимал меня как … коллегу. Мы обсуждали наиболее интересный вариант организации моей научной карьеры. Потом он пришел к выводу, что лучше всего мне ехать в Среднюю Азию.

Восток: любовь с первого взгляда

Следующим летом студент Николай Виноградов уже смотрел на горы Копет-даг. Тогда он понял – Николай Рерих не фантазировал.

– Когда я знакомился с его гималайским циклом картин, меня насторожили странные полутона, какие-то яркие пятна. Когда я лично увидел, как меняется палитра цвета на вершинах горы Копет-дага, начиная с восхода, когда они из фиолетовых превращаются в розовые, потом сереют, чернеют, и потом, к закату – серо-черная гамма меняется на голубоватую, потом фиолетовую, снова черную… удивительное дело! Я провел там три года, объехал всю Туркмению…

– Подождите, как три года? Вы же были студентом?

– Да, студентом. Я должен объяснить, у археологов год – это лето, когда они проводят раскопки. И я три лета провел в южной Туркмении на раскопках самых разных археологических памятников – это и древние замки феодалов эпохи Сасанидов, и усадьбы парфянских земледельцев… Я влюбился в Восток до самозабвения! Влюбился в этот воздух, где преобладают желтые тона, воздух желтоватый от почвы, а небо ночью усеяно звездами величиной с шапку, представляете? Звезды в наших северных широтах по сравнению с крупными южными звездами – совсем не то. Пустыня в апреле на короткое время покрывается ковром из цветов. Восточные сказки не врали!

– Представляю, как было сложно в бытовом плане на практике. Палатки, кровососущие насекомые…

– Мы жили даже не в палатках, а на открытом воздухе, на раскладушках. Ставили их повыше на холм, чтобы спастись от насекомых, на ветер. Рядом была иранская граница. Пограничники часто баловались тем, что направляли свой прожектор на раскладушки – мертвого можно было поднять этим светом, потому что, как мы потом выяснили, прожектор бьет на 11 километров в высоту, а мы находились в полутора километров от границы. Играли с пограничниками в футбол, купались в артезианских скважинах, в пещере с подземным озером… Чудно проводили свободное время. Повторяю еще раз, это было не просто знакомство с среднеазиатской археологией, а знакомство с Востоком, притом не в качестве туриста. Туристу показывают, как правило, фасад, а мне посчастливилось наблюдать Восток изнутри, бывать в захолустных туркменских аулах.

«Домашние» раскопки

Тем не менее, после трех лет работы в Туркмении Виноградов осознал, что этот путь «в никуда», и будучи студентом пятого курса, впервые выехал в археологическую экспедицию на Южном Урале.

– Восток – это хорошо, я нахватался этих запахов, этих цветов, но для того, чтобы заниматься наукой, там надо жить. А это было слишком радикально для меня, и поэтому я с сожалением сказал себе: наверное, надо переключаться на южноуральскую археологию. И вот в 1971 году, параллельно с поступлением в аспирантуру, впервые выехал в археологическую экспедицию на Южном Урале. Практика заключалась в археологических раскопках укрепленного поселения бронзового века у села Кизильское. Руководил экспедицией достаточно известный ученый, доктор исторических наук Владимир Савельевич Стоколос.

Стоколос открыл одно из первых укрепленных поселений. Мы-то считаем, что это Аркаим, который был открыт во второй половине 80-х годов прошлого века. Тем не менее в начале 70-х годов мы уже раскапывали укрепленные поселения бронзового века у села Кизильского. Стоколос прорезал там поперечные траншеи, ров, остатки оборонительной стены. Еще мы исследовали могильник….Больше всего запомнилось замечательное погребение, в котором находился хрустальный сфероид – верхушка булавы, которая дополнялась деревянной рукоятью. Я представлял себе, что такое горный хрусталь, насколько он тверд, и как его тяжело обрабатывать… Представляете, полированный хрустальный сфероид в погребении времен так называемой «срубной культуры» где-то середины второго тысячелетия до нашей эры!

Учеба у Здановича

– Аспирантура входила в ваши дальнейшие планы?

– Да, в 1979 году в ЧГПИ поступила заявка из института археологии АН СССР на аспирантуру по археологии, и… я поехал туда. Но я хочу оговориться – эта аспирантура была бы невозможна, если бы в 1976 году на Южный Урал не переехал достаточно известный к тому времени ученый – Геннадий Борисович Зданович. В ту пору образовывался нынешний ЧелГУ, и туда пригласили Здановича вести учебные курсы, связанные с археологией.

На протяжении нескольких лет Виноградов прилежно учился премудростям археологии у Геннадия Здановича. Несмотря на солидный опыт раскопок на Востоке, свою полевую археологическую школу он связывает именно с этим человеком. И аспирантура-то, как говорит Борис Николаевич, тоже состоялась благодаря Здановичу.

– Это очень важный момент в моей жизни, потому что с него изменился мой статус в вузе. Я закончил аспирантуру института археологии академии наук СССР в 1981 году, в то время, когда директором института был знаменитый академик Борис Александрович Рыбаков, который известен и филологам, и историкам. Старшее поколение на протяжении нескольких десятков лет учились по учебникам истории СССР под редакцией Б.А.Рыбакова. Я горжусь тем, что в моем кандидатской работе стоит его подпись как председателя Ученого совета института археологии.

«От ступни до лодыжки – мои проблемы…»

– У вас очень интересная тема кандидатской диссертации – «Южное Зауралье и Северный Казахстан в раннеалакульский период (по памятникам петровского типа)».

– Да, и такой выбор темы обусловлен той специализацией, которая мне совершенно неожиданно выпала. В 1974 году я, уже отслужив в армии, поехал со студентами в качестве молодого преподавателя на раскопки знаменитого Синташтинского могильника бронзового века в Брединском районе. Этими раскопками руководил Владимир Федорович Генинг – один из моих учителей. Я три года работал под его руководством на раскопках Синташнинского поселения и расположенного рядом могильника. И эта встреча определила направление моих интересов: с той поры я ничем другим и не занимался. Стал совершенно похожим на одного моего американского коллегу, который, занимаясь изучением неандертальцев, говорил: «от ступни до лодыжки – это мои проблемы, а дальше я некомпетентен». Наверное, специалист должен быть компетентен во всем, но такого не бывает, это лукавство. Специалист одну тему прорабатывает до основания, а все остальное должен знать лишь в достойных пределах.

– Получается, что вы специализируетесь на бронзовом веке?

– Да, на бронзовом веке степной полосы Южного Урала и сопредельных территорий. Это Северный Казахстан, курганское Зауралье, оренбургское Предуралье и приуральская Башкирия. Я стараюсь следить за всей литературой, которая появляется по данным территориям по бронзовому веку.

Охранительная магия

– Николай Борисович, раскапывая древние захоронения, не боитесь потревожить души умерших?

– Отвечу вам таким пассажем. Мне приходилось преподавать древнюю историю края для детей. Я это делал где-то на протяжении десяти лет в разных школах. И вот в одной из них мы с пятиклашками обсуждали очень важный вопрос – у нас был урок о древних погребениях – «хорошо или плохо раскапывать древние погребения?» И, естественно, мнения разделились. Для меня самым оптимальным было мнение одного ученика, который сказал «Николай Борисович, я понимаю, с одной стороны раскапывать могилы, конечно, нехорошо, грешно, а с другой, если мы не будем этого делать – как же узнаем о жизни предков?» Я был просто потрясен этим пассажем из уст пятиклассника. Тогда и понял – мы часто недооцениваем детей.

– Когда-то начало второй мировой войны связывали со вскрытием российскими археологами могилы Тамерлана. Как вы считаете, почему возникло такое представление?

– Это представление, безусловно, очень древнее. И оно вытекает, видимо, из каких-то моментов, связанных с охранительной магией. Известно, что над дверями гробниц фараонов были написаны проклятия тем, кто посмеет вскрыть эти гробницы. Я полагаю, что такие же жуткие формулы произносили жрецы, шаманы при погребении первобытных вождей. Это были бесписьменные культуры, поэтому проклятия не фиксировались в письменном виде. Я думаю, что это какой-то атавизм охранительной магии, в данном случае применительно к гробнице этого полководца средневековья, и не более того. А все остальное распространилось в стране в виде идеи. Надеюсь, вы хорошо представляете нашу страну на рубеже 30-40 годов: только что закончилась борьба за грамотность населения, страна еще воевала за статус индустриальной державы. Большая часть населения являлась формально городской, но, по сути, это были вчерашние крестьяне, которые встали к станкам.

Южный Урал – не прореха на человечестве!

– Николай Борисович, знаю, что вы много внимания уделяли школьной археологии.

– Впервые со школьниками я столкнулся в рамках археологической секции НОУ в начале 70-х годов прошлого века. С той поры я не бросал свою работу в НОУ как руководитель. Каждый год в археологическом музее ЧГПИ у меня занимались школьники. Из этих деток выросли уже очень солидные люди. Так что считайте – около 40 лет занимаюсь со школьниками по археологии.

Вопрос, как объяснить детям, что родным краем можно гордиться не меньше, чем другими более известными историческими областями страны, всегда волновал Виноградова. А как школьники убедятся в исторической важности Южного Урала, если и пособий-то учебных толком нет?

– Вспомните, что было в распоряжении школьников по местной древней и средневековой истории к началу 1990-х годов? Только один учебник Анатолия Ивановича Александрова. И все. Ни у учителей, ни у школьников не было никакой доступной информации, чтобы гордиться историей края! – разводит руками Николай Борисович. – В 1997 году издали мой учебник для четвертого-пятого классов «Страницы древней истории Южного Урала». Наше Минобразование включило его в региональное краеведение. Дети по нему занимаются. Я писал этот учебник долго и старательно, до сих пор считаю его самой лучшей из всех моих написанных книг. Потом были другие учебники, но они нравятся мне меньше.

Перед тем, как написать учебник, Виноградов и его коллеги очень много экспериментировали, придумали массу способов работы с ребятишками по археологическому краеведению. Здесь и детские археологические экспедиции, и археологические профильные лагеря, где дети устраивали тематические праздники – день кочевника, праздник бронзового века…

– В начале 1990-х годов мы поняли, что замыкаться на одной археологии, голой истории нельзя. И придумали летнюю полевую эколого-гуманитарную школу для подростков, – вспоминает Виноградов. – По одному и тому же ландшафту разные специалисты водят одних и тех же детей, но каждый объясняет этот ландшафт, исходя из своего специального мироведения. Этнограф, ихтиолог, археолог, зоолог, астроном объясняют один и тот же мир со своей позиции. Это просто классная вещь!

Как признался Николай Борисович, он мечтает о том времени, когда большинство детей будет проводить время не в детских лагерях отдыха, а в подобных познавательных школах, где им можно прививать различные познавательные ценности. С помощью этого можно и патриотизм формировать ненавязчиво и без надрыва.

– Понятие «патриотизм» – это ведь не просто пустой звук. Сейчас его разряжают-раскрашивают, а в принципе – это должен быть плод повседневной работы всех учителей без произнесения лишний раз этого слова. Они должны убеждать детей через примеры из истории, что наш Южный Урал – это не «прореха на человечестве», не «черная дыра», а великолепный край, где тысячелетиями совершались замечательные открытия, часть которых имеет не только значение местное, государственное, но и мировое. Это и древнейшие на планете колесницы и одна из древнейших цветных металлургий…

Археологию выбирают единицы

– Вот мы поговорили о школьниках… А что вы преподаете студентам?

– В основном курсы, связанные с археологией: сама археология, история Урала, этнология. Также читаю пятикурсникам маленький спецкурс «Краеведение в школе: опыт реализации авторских программ».

– Можно ли сказать, что археология сегодня популярна среди студентов?

– Она всегда была не очень популярна. Популярность – это ведь такое лукавое слово, для одних это интерес на час, для других – на несколько дней, для третьих – на всю жизнь. Но таких «третьих» всегда было очень мало. Я уже десятки лет руковожу студенческим кружком, каждый год в него приходит человек двадцать первокурсников, к третьему-четвертому курсу остается два-три человека.

– Но вы так красочно рассказывали о своих впечатлениях о первой археологической практике…

– Несмотря на кажущуюся популярность археологии в детском, подростковом возрасте, когда люди решают, по какой жизненной стезе им идти, археологию они, как правило, не выбирают. Потому что она связана не с деньгами, а с большими лишениями, размышлениями. Скорее с дефицитом денежных знаков, чем с их избытком.

– А вы это четко осознавали, когда выбирали профессию?

– О, нет. Я как тот школьник в анекдоте, который пошел в школу в первый класс, а потом говорит: «Мам, что ж ты меня не предупредила, что это все на 10 лет»! У меня было несколько моментов, когда я даже решал для себя, что надо переквалифицироваться – потому что ну очень сложно было. Видите, у нас еще такая особенность: Челябинск – город металлургов, и гуманитарные дисциплины здесь развиты не так сильно. И где тут можно было устроиться с образованием, подобным моему? Только в педагогическом институте, преподавая археологию. Но все же, хотя мысли о смене рода деятельности были, до этого дело не доходило.

– Наверное вы как археолог любите путешествовать, бывать в разных местах?

– Очень люблю путешествовать и занимаюсь этим всю свою жизнь. Юг Средней Азии, Казахстан, Северное Причерноморье, Челябинская и Курганская области... – все это мне очень хорошо знакомо.

– А в свой последний отпуск куда ездили?

– Отпуска в том смысле, в котором мы его понимаем, у меня не было никогда. Потому что лето, когда у преподавателей отпуск, это экспедиции. А в течение учебного года у меня идут занятия. Это капкан.

Путь в прошлое беспределен…

– Николай Борисович, какие качества нужны археологу? Как правильно истолковать найденное?

– Словами это произнести почти невозможно. Все, что я вам скажу, будет банальностью. На самом деле должен быть какой-то чудовищный сплав из разносторонней образованности, которая круто замешана на везении и поделена надвое. Должна светить путеводная звезда, которая ведет тебя.

– Какие самые выдающиеся археологические открытия сделаны за последний век в пределах России и Южного Урала.

– Прежде всего, хочу сказать о Южном Урале. Это, конечно же, открытия живописных панно конца ледникового времени в пещерах Южного Урала, которые поставили наш край и Россию в целом в один ряд с такими областями древнего искусства, как Северная Испания и Южная Франция. Я имею виду такие наши пещеры, как Игнатиевская, Капова. Это и совершенно феноменальные святилища – погребальные памятники, знаменитые курганы с «усами». На Южном Урале их известно несколько десятков. Ученые, правда, размышляют, к какому времени их отнести, но факт один: в голой степени стоят гигантские сооружения, выложенные из камней. До поры до времени о них никому не было известно, а вот сейчас можно даже детям с учителями туда ездить на экскурсии.

Еще одно открытие – это обнаружение целой серии укрепленных поселений бронзового века, древних рудников, которые иллюстрируют начальный этап истории металлургии. Здесь я хочу сказать о знаменитом рудном Каргалинском поле, в 50 километрах от Оренбурга. Там 500 квадратных километров просто испещрены устьями шахт, карьерами, отвалами, где миллионы тонн породы перелопачены, начиная с третьего тысячелетия до нашей эры. Там только за второе тысячелетие до нашей эры было выплавлено, по разным подсчетам, до четырех миллионов тонн меди!

– Николай Борисович, а может так случиться, что все исследуют и раскопают? Что тогда будут делать археологи?

– Нет, такая судьба не ждет археологов будущего по одной простой причине, которую очень хорошо сформулировал академик Рыбаков – «путь в прошлое так же беспределен, как и путь в будущее». Фраза парадоксальная, но она имеет под собой основание. Ведь археологи будущего сейчас могут повторно анализировать с помощью новейших разработок уже накопанные коллекции. Из одной и той же коллекции, которая уже, казалось, отдала всю информацию, можно получить дополнительные сведения, а потом еще, и еще.