Елена Пономарева, профессор: «Студентов факультета журналистики потихонечку программирую»

Студент открывает для себя писателя в том возрасте, в котором готов к этому

– Елена Владимировна, в 2000 году вы защитили диссертацию «Новеллистика Михаила Булгакова 1920-х годов». Чем был продиктован выбор писателя?

– Действительно, моя первая диссертация посвящена Булгакову. Наверное, это стало каким-то знаком судьбы. Так сложились обстоятельства: один из любимых педагогов подсказал писателя, когда нужно было формально выбирать тему курсовой работы. Это заинтересовало настолько, что позже работа переросла в диплом и диссертацию. С тех пор Булгаков меня не оставил. И я не могу оставить его. Работая над докторской диссертацией, тема которой звучала как «Русская новеллистика 1920-х годов (основные тенденции развития)», я в очередной раз убедилась в том, что художника, равного по масштабу мышления, такого тонкого стилиста, артистически владеющего словом, не найти.

Я отношусь к Булгакову очень лично, очень трепетно. Несмотря на то, что я демократичный преподаватель – если кто-то говорит о нем плохо, все-таки пытаюсь переубедить, хотя в принципе редко поступаю таким образом, стараюсь не навязывать своего мнения. Но, видимо, с Булгаковым отношения у исследователей складываются особенные: когда написала диссертацию и отдала ее первому оппоненту, выдающемуся литературоведу, буглаковеду из Екатеринбурга, доктору филологических наук Вере Химич, коллеги говорили: «Тебе не повезло. Она просто размажет тебя, потому что всех ревнует к Булгакову...» Тогда было страшно, а сейчас я ее понимаю. (Смеется.)

– Когда вы читаете лекции о творчестве Михаила Булгакова, они отличаются от остальных?

– Выражением лица, конечно. (Смеется.) А в целом я так люблю литературу, что для меня самая большая проблема – ужать, «утоптать» материал и преподнести аудитории во всем блеске.

– Стараетесь привить студентам любовь к этому писателю?

– Стараюсь привить им любовь вообще – к слову, к литературе, а главное – любовь к жизни. На третьем курсе человек как личность уже в основном сформирован, а вот в работе с первокурсниками очень важно не отбить любовь к предмету. Создать впечатление, внутреннее убеждение, что еще очень много не прочитано, что еще многое предстоит узнать. Я пытаюсь о многом сказать ребятам, и литература открывает потрясающие возможности для этого. Скептики говорят, что по книгам нельзя учиться жизни, но на самом деле это неотъемлемая часть жизненных знаний. Любой из писателей чувствует изменения вокруг, движение жизненных потоков гораздо тоньше и умеет выразить это в слове, в отличие от нас. С книгами ты проживаешь чью-то жизнь, учишься понимать ее, а через нее опосредованно – свою.

– Для вас важно не отбить у молодежи любовь к литературе. А сегодняшние первокурсники приносят из школы позитивный настрой на этот предмет?

– По-разному. Все зависит от того, что привили в семье, в школе, не отбили ли интерес к книге в процессе учебы, который не всегда организуется творчески. Вы знаете, в начале своей деятельности я сокрушалась: приходят ребята на подготовительные или первый курс и морщат носы: «Ну, Горький, ну, слушали мы его две четверти, надоел...». А сейчас мне доставляет такое удовольствие заново открывать писателя, которого они потом будут читать сами! Я, например, в программе по литературе для журналистов уже несколько лет категорически не беру «Войну и мир». И не потому, что плохо отношусь к роману или не понимаю его масштаба и значимости. Я иду на этот шаг осознанно, потому что понимаю, что тяжело заново некоторым переживать школьные ощущения, связанные с объемом и хрестоматийной подачей очень сложного материала. Мы досконально изучаем поздние философские повести Толстого, драматургию, итоговый роман «Воскресение». Концепция мира в этих произведениях не менее глубока, но ее даже логичнее постигать не на основе романа-эпопеи, а других жанров. Студенты видят, что это пишет не морализатор, демиург, наставник, каким привыкли воспринимать Толстого, а глубокая, противоречивая личность; человек, который великолепно говорит о любви, страстях, препятствиях на пути человека к счастью. Читатель открывает для себя автора в том возрасте, в котором готов к этому.

– Можете нарисовать портрет современного студента?

– Люди очень разные. Сегодня как раз то время, когда нет единого образа студента. Бывает, заходишь в аудиторию или просто проходишь по коридору и с ужасом думаешь: боже мой, для кого же ты работаешь? Ты не сможешь перевернуть весь мир, держась за соломинку. Сегодняшние студенты – дети родителей поколения перестройки, тех времен, когда все силы были брошены на зарабатывание денег. Детей хорошо кормили-обували-одевали, дали деньги на образование, но не сильно занимались их духовным воспитанием. Не потому что не любили – просто, наверное, пытались обеспечить чадам то, чего были лишены сами. В результате выросло поколение, в котором очень много гедонистов, себялюбивых людей, не сильно разбирающихся в окружающем мире. Отсюда и большой спрос на профессии с «яркой оберткой», осложняющийся нежеланием и неумением добывать знания ежедневным трудом. Еще более все обостряется, когда такие дети видят, что за их нахождение в стенах университета заплачено. Они приходят и делают вид, что учатся. К счастью, такие студенты сегодня уже не определяют большинство, престижные специальности очень конкурентны, и сегодня человек должен понимать, что диплом – первый билет в жизнь, но не гарантия успеха, а следовательно, нужно пересматривать свой подход к делу. Есть и другой тип студентов – люди, удаляющиеся от жизни в мир книг и компьютерной псевдореальности. И это тоже опасно.

Для меня идеальный студент – это человек, который не оторван от действительности, здраво оценивает ее, с удовольствием в ней находится, и в то же время умеет и переживать, и думать. И делает все как-то осознанно и очень личностно. Это абсолютно не зависит от формы обучения – на бюджете он учится или на коммерческой основе. Это характер, мировоззрение, натура. С такими людьми можно и здорово идти по жизни.

Если есть что сказать и есть кому говорить – отпадает необходимость читать лекцию по бумажке

– Елена Владимировна, вы преподаете не только у филологов, но и у журналистов, у пиарщиков. Они отличаются друг от друга?

– Они отличаются своим отношением к жизни и разной заряженностью на жизнь. Филологи более консервативны, они осторожны, немного «закрыты» – это люди классического знания. Хотя сегодня пошла новая формация филологов. Как только мы открыли направление бакалавриат, к нам пошли ребята, которые в школе учились очень хорошо и понимают, что в жизни нужна серьезная научная профессиональная теоретическая база. Они – целеустремленные люди, которые мыслят будущее по-разному. Хотят кроме базового классического образования получить что-то еще, чтобы иметь возможность реализовать себя в самых современных сферах деятельности. Выбор этих ребят не случаен: после нашего образования можно в течение жизни проходить обучение в рамках различных магистерских программ. Наши студенты уже меньше похожи на классического филолога по активности в своем знании, в своем отношении к миру.

Пиарщики – ребята очень амбициозные. Грамотные, сильные, потому что пробиться в эти группы достаточно сложно, и не так много из них отсеивается. Они попросту не могут поступиться тем, чего добились, и готовы идти до конца! А чтобы побеждать сегодня, ты должен быть компетентен во многих областях. Поэтому от знаний они не отворачиваются, понимают: специалистов этого профиля много на рынке труда, а серьезных, компетентных профессионалов – единицы. Чтобы войти в узкую когорту таких людей, нужно быть поистине титанической и к тому же мобильной личностью.

А вот журналисты – очень разные. Ребята-тележурналисты настолько активные, яркие, что в этих группах для преподавателя настоящая проблема – каждому дать возможность выступить на занятии. Журналисты-печатники для меня немного закрытая страница, может быть, я там мало преподаю. Как и во всякую творческую профессию, в журналистику на первых курсах, наряду с талантливыми, трудолюбивыми, грамотными, пишущими детьми попадают люди, у которых сложился стереотип, что они ручку в руках держат, значит, имеют право судить, обладают властью слова. Я не даю возможности остаться при таком мнении, а потому часто возникают трения, которые естественным образом проходят курсу к четвертому. Ребята взрослеют, меняются.

Пожалуй, в этом разница. А в остальном – все студенты хорошие, человечные, в каждом из них можно и нужно разбудить какие-то самые значимые личностные черты, а профессионализм – придет.

– У вас одни требования к журналистам и филологам?

– Да, они должны быть вроде бы разные, так как разная профессиональная направленность, но у меня складывается иначе. Когда я увлекаюсь, забываю, кто из них кто, и студенты – тоже. Ведь с пиарщиками я провожу ничуть не меньше времени, чем с филологами. Конечно, от филологов требую большего. Недавно на втором курсе услышала возмущенный ропот: «Почему мы должны учить то, что было написано задолго до нас, почему?!!» Потому что это – профессия. Потому что не нужно открывать Европу через форточку, нужно посмотреть сначала, что сделали умные люди до тебя в науке, а уже потом, не повторяясь, что-то принимая, а от чего-то отказываясь (наука не стоит на месте), предлагать свои подходы. Именно поэтому я требовательный преподаватель и стараюсь быть таким. У филологов я хочу не только вызвать любовь к литературе, но «сдираю стружку» за знания. Им же самим это впоследствии в жизни пригодится.

Чего требую от студентов-пиарменов? Чтобы человек чувствовал красоту текста, чтобы это знание переходило на уровень мировоззрения, мировидения. Потому что как раз эти люди будут «моделировать» нашу реальность. Как они будут это делать, на каких принципах строить отношения в обществе – для меня важно.

С журналистами часто вместо хрестоматийных контрольных работ пишем «стилизации». Скажем, читаем «Братьев Карамазовых» – пишем творческую работу. Каждый выбирает своего персонажа, ставит себя на его место и, не осуждая огульно, пытается понять героя, «прожить» его судьбу, дописать то, чего не было в романе, что осталось «за кадром». Мы пишем письма от героя к герою, от героя – к автору, от героя – к читателю. Это очень важно – умение вжиться в чью-то жизнь, ситуацию, уважать и понимать человека определяет, на мой взгляд, профессиональный подход будущих мастеров пера к людям. Понятие гуманизма для журналистики, по-моему, одно из самых важных, весомых. Безусловно, писать так, как писали в XIX веке, очень трудно, как писал Достоевский – еще сложнее. Но такой задачи никто и не ставит. Я пытаюсь показать журналистам, что такое человек и насколько деликатным нужно быть в подходе к нему. Мы учимся искать и новые изобразительные ракурсы, через литературу это всегда можно сделать.

Вообще, я все время пытаюсь внести свой посильный вклад в воспитание людей, с которыми будет хорошо житься моим детям, чтобы им было комфортно. Может быть, это эгоизм? Но тогда, следуя формуле классика, его можно охарактеризовать понятием «разумный».

– Вы читаете лекции без бумажки?

– Да. (Смеется.) Нет, вы знаете, я их ношу с собой. Я захожу с ними в аудиторию и кладу их на стол вот так (текстом вниз. – Прим. автора). Понимаете, если есть что сказать и есть кому говорить – внутри появляется какой-то моторчик, и отпадает необходимость читать с листа. Хотя логика в том, что я лекции на бумаге с собой ношу, конечно, есть. Они меня организуют, не позволяют чрезмерно увлечься и уйти в сторону. Я все равно подсматриваю, ведь должна проговорить то, что определено объемом курса, в конце концов, продиктовать план...

– Ваш курс называется «История мировой литературы и искусства». Лекции можно списать у выпускников?

– Списать можно, наверное, процентов пятьдесят-шестьдесят, но на лекции ко мне ходить нужно. Во-первых, никто не отменял обязательного посещения лекций: это дисциплинирует. Во-вторых, в вузах, как правило, читаются авторские курсы, определенные целостной, монолитной концепцией – упустив частный момент, не сможешь уловить целого. Да, в моих лекциях повторяются какие-то определения, схемы, общие теоретические места, которые нужно знать обязательно из года в год. Но вот примеры – каждый раз новые, к тому же на семинарских занятиях я требую от студентов собственных примеров. Мне нужно, чтобы не зубрили, а понимали материал. Получается, основа – моя, а оболочка должна быть собственная. А то, что лекции списать можно у предшественников – это нормально, так оно и должно быть.

– Когда профессор Пономарева выступает перед аудиторией, она больше самовыражается или учит?

– Только лишь самовыражаться нельзя! Я училась у разных преподавателей, и когда самовыражались, я переставала ходить на лекции. Если ты разговариваешь с аудиторией в превосходных тонах – диалога не будет. Самовыражаться – не моя задача, это очень быстро набьет оскомину, меня так навряд ли даже на одну лекцию хватит! Это они, студенты, должны «самовыразить» себя, свое мировоззрение. Хотя в моих лекциях оттенок авторства есть, как есть и в курсе лекций по ядерной физике, я так думаю. Наверное, из-за него, из-за личностного начала к одному преподавателю ходят студенты, к другому – нет. Но повторю, нельзя поступаться знанием ради самовыражения.

Только ленивый или тот, кто только деньги механически пытается заработать, наверное, обижается на наш вуз

– В 2006 году в ЮУрГУ образовался факультет журналистики, объединивший четыре кафедры – «периодическая печать», «телевизионная и радиожурналистика», «массовая коммуникация», «русский язык и литература». Что для вас изменилось с тех пор?

– Знаете, у меня есть возможность сравнивать не только с тем, каким был факультет до этого, но и с другими вузами. Я прошла несколько серьезных школ и очень благодарна коллективу Челябинского пединститута, откуда пришла в ЮУрГУ. С другой стороны, теперь я могу оценить степень открытости Южно-Уральского госуниверситета. Здесь мне подарили возможность жить, а не идти в колее. Никто не боится того, что кто-то вырвется вперед. Если у тебя есть инициатива, она поддерживается всеми. Только ленивый или тот, кто только механически деньги пытается заработать, наверное, обижается на наш вуз. Я искренне рада, что филология сейчас находится не в каком-то отдельном статусе, а в составе факультета журналистики. Потому что нельзя человеку в сегодняшнем обществе замыкаться в каком-то узком знании. Наши студенты-филологи могут заниматься в телерадиоцентре, могут заниматься журналистикой, и никто их в этом не ограничивает.

Сейчас организован очень яркий проект на факультете журналистики, когда студентам будут читать мастер-классы ведущие журналисты России. У нас не выбирают слушателей по ранжиру – мы берем и филологов, и журналистов, и пиарщиков, и это замечательно! Я всегда привожу в пример то, как раньше учились в классических университетах, как учились великие мастера слова: Булгаков, Вересаев, Чехов. Они получали знания на медицинском, а слушать лекции ходили и на филологический факультет, и не существовало такого жесткого разделения и уж тем более ограничений. Мои филологи умеют держать ручку в руках, умеют читать книжку, а еще у них есть блестящая возможность состояться в журналистике, получив навык работы с профессионалами в нашей телерадиокомпании «ЮУрГУ – ТВ». Доступ открыт всем, проекты общие, дух общий. Без сомнения, начинать всегда трудно, очень трудно. Надо все время что-то доказывать, но, по крайней мере здесь дают возможность стать профессионалом, это хорошо.

– Каковы дальнейшие перспективы вашей кафедры на факультете журналистики?

– В перспективах – открытие аспирантуры, конкретные образовательные цели, аккредитация бакалавриата – впереди трудный год. Несколько лет назад услышала очень больную фразу, которая звучала для меня как пощечина: «Да, конечно, сегодня филологов готовят в каждой подворотне...» И знаете, где-то внутри родилось убеждение: докажу, что здесь не подворотня и готовим мы филологов не абы как. Наша программа строится по стандартам МГУ, мы следуем учебным планам буквально час в час. В рамках реализации этой программы мы приглашаем специалистов из Всероссийского государственного гуманитарного университета, которые читают свои авторские курсы, из МГУ, из Санкт-Петербургского университета, все это служит реализации задачи интеграции факультета в гуманитарное пространство. Человек должен выбирать, а мы должны предлагать разные знания, и академические и практические.

– Вы выпускаете из стен вуза человека мира или патриота родного города?

– Я делаю и то, и другое одновременно, потому что студенты привыкают за время учебы Челябинск любить. Когда мы говорим о духовной картине мира, та поливариантность культур, которая у нас существует, основательность уральская, слово, которому мы доверяем, имеет очень сильное значение. И это не противоречит будущему. Вот Олег Митяев уехал. Он что от этого – перестал Челябинск пропагандировать, любить и участвовать в духовном развитии? Наверное, я своих студентов программирую потихонечку. (Улыбается.)

– Елена Владимировна, журналистов в Челябинске выпускает не только ЮУрГУ, но и Челябинский госуниверситет. Есть разница между выпускниками?

– Разница есть, я вижу различие наших школ. Но не знаю, у кого лучше. Вот ответьте: кто говорит лучше – ленинградцы или петербуржцы? Здесь примерно то же, хотя я понимаю все преимущества нашей журналистики – ее мобильность, техническое обеспечение. Не очень хорошо знаю нюансы подготовки журналистов ЧелГУ, но, судя по тому, как они работают, их готовят профессионально. Что мне нравится – я включаю «Вести» ЧГТРК: о, это мой студент! А это – студент из пединститута. А вот Андрей Краснов, который еще даже не закончил ЮУрГУ, но уже хорошо говорит с экрана и замечательно смотрится в кадре. А рядом с ними в студийном помещении сидят те, кто учился в ЧелГУ. Поэтому не столь важно, какая школа, главное – чтобы человек был чувствующий, пишущий, думающий, грамотный. Не могу сказать, где лучше, хотя впереди, конечно, ЮУрГУ, потому что я здесь живу и работаю. (Смеется.)

– С выпускниками общаетесь?

– Иногда – прямо на рабочем месте, потому что некоторые из них остались работать на кафедре. Есть страничка выпускника на сайте, но все эти новые вещи трудно приживаются, не всегда достигаем мобильности. Чаще общаемся через своих же выпускников. А выпускники этого года приходят к нам, говорят – просто я мимо шел, душа просила, не мог не зайти... (Смеется.) По привычке могут сесть за компьютер на кафедре или в лаборатории, что-то там «раскапывать». Хотя все работают в разных сферах – и в банках, и в торговых представительствах, и в СМИ – их объединяет одно. Они умеют общаться, слышать, чувствовать другого человека и понимать, ведь филология – это коммуникация.