Даниил Ковалев, ординатор ЧелГМА: «Жизнь – замечательная штука!»

Даниил Ковалев стал исключением из правил этой рубрики. Всегда легче и логичнее исследовать харизму человека с жизненным и профессиональным опытом. Во-первых, нашему сегодняшнему герою всего 25, Даниил второй год учится в ординатуре медакадемии. Во-вторых, он ломает привычное представление о современном молодом человеке, в котором странным образом уживаются стремление к независимости и жажда карьеры любой ценой. А в-третьих, будущий доктор из семьи знаменитых врачей удивляет своим романтизмом, с которым не собирается расставаться.

«Сажусь и пишу»

– Семейные династии в медицине – явление, на мой взгляд, обычное. И, как правило, именно родители-врачи нацеливают свое чадо на поступление в медицинский вуз. Но вы еще в школе увлеклись литературой, не было желания пойти, например, в литинститут?

– Моя семья как раз отговаривала меня от поступления в медакадемию, но мне из школьных предметов больше всего нравилась биология, и она легко давалась. В 11 лицее я учился на научно-естественном факультете, и у меня даже было какое-то предубеждение по поводу гуманитарных дисциплин. Несерьезным я считал факультет, где основные предметы – русский и литература. Журналистика тоже не увлекала, потому что сегодня журналисты довольно часто пишут по заказу: скажут им «закопать», закопают. Или наоборот. К тому же, как показывает исторический опыт, медицина литературной деятельности не исключает. Я бы не раздумывая превратил литературу в профессию, если бы мне сказали, что рожден писателем.

– Вам свойственно тщеславие?

– Думаю, этого чувства не лишен никто. Все мои друзья мечтают стать знаменитыми, кто-то хочет написать классный учебник, кто-то – прославиться на поприще рок-музыки.

– Вы учились в какой-нибудь литературной студии?

– Нет, я самостоятельно начал заниматься литературой. Помню, прочел «Могилу Таме-Тунга» и узнал, что написал эту книгу рабочий завода. А поскольку человек я по-хорошему завистливый, то подумал: «Чем я хуже?» И начал писать рассказы, увлекся, до сих пор делаю это с удовольствием. Друзья читают, им нравится. Отправляю рассказы на различные конкурсы, обычно хвалят, но до призовых мест все время чуть-чуть не дотягиваю.

– Нет желания пообщаться с настоящими писателями?

– Есть у меня знакомый московский писатель, который хоть и моложе меня, но уже публикуется. Мы много общаемся, это очень расширяет творческий кругозор. С питерской писательницей Верой Камшей познакомился в процессе одного из конкурсов. Но специально к таким знакомствам не стремлюсь, не бегаю за писателями и не пытаюсь вручить им свои рукописи для оценки. К тому же вопрос издания решают не писатели, а издатели. Когда стал участвовать в конкурсах, то узнал, что таких, как я, более 80 тысяч в России – начинающих и голодных до публикации авторов. Более половины из них или две трети довольно талантливы.

– Высокая конкуренция?

– Очень. А ко всему, у нас очень высока коммерциализация издательской деятельности, издают то, что выгодно продать. В Челябинске издательств, которые бы работали с рукописями, нет вообще. Издают брошюры, кулинарные книги либо готовые бренды.

– Зато сегодня есть возможность выпустить сборник своих произведений за свои же деньги.

– Во-первых, это дорого. А во-вторых, чем это польстит моему самолюбию? Понимаю, что за свои деньги могу заказать любую музыку, но хотел бы все-таки, чтобы мне сказали: «Вы такой талантливый! Мы хотим вас напечатать». Все конкурсы проводятся с подачи издательств, победители могут рассчитывать на публикацию, поэтому и стараюсь в них участвовать. Но пока не уверен, что мои рассказы сильно отличаются от того, что пишут такие же ребята, как я.

– Это не останавливает?

– Я пишу еще и потому, что хочется выразить свои эмоции, поделиться с друзьями размышлениями. Могу год ничего не писать, а потом появится сюжет, переживания по этому поводу – сажусь и пишу.

– Кого из писателей особо почитаете?

– Братьев Стругацких и Ремарка. Это, пожалуй, главные авторы для меня.

– Вот почему ваши рассказы полны романтизма?

– Мне так нравится. И я бы не хотел с ним расставаться. Романтизм украшает жизнь, добавляет остроты ощущениям, переживаниям. Это, по-моему, хорошо.

Естественная иерархия

– А почему родители были против вашего поступления в медицинский?

– Во-первых, у врачей в государственных клиниках низкие зарплаты. Даже высокая квалификация не гарантирует адекватно высокого заработка. А семейный бизнес создать удается далеко не всем. Во-вторых, очень высокие требования к медработникам. При таких зарплатах – не самая завидная профессия.

– Но у ваших деда и отца к тому времени уже был семейный бизнес.

– До этого они прошли долгий трудовой путь – многие годы работали в бюджетной медицине, преподавали в медицинской академии. Даже когда я пошел в мединститут, о моей роли в семейном бизнесе не было и речи. Родители хотели, чтобы я самостоятельно принимал решение. Но во время обучения у меня не обнаружилось пристрастия к хирургии или другой специальности. А специальность деда и отца мне нравилась и нравится. Заболевания мужчин, вызванные возбудителями нового поколения, вылечить непросто. Важны индивидуальные разработки лечения, когда нужно связать в единый комплекс аппаратную терапию, медикаментозную и добиться положительных результатов. Это интересно.

– Проще или сложнее работать в окружении самых близких людей?

– Когда речь идет о бизнесе, часто можно услышать о проблемах с партнерами, в основе которых лежит недоверие. В семейном бизнесе такого вопроса не стоит вообще. Бывают и у нас проблемы какие-то, но они решаются по-семейному. Это совершенно другой уровень общения, иерархия здесь естественна, авторитет деда и отца для меня непререкаем. Нам проще найти общий язык.

– Вы были в Штатах по программе Work&Travel, не хотелось позаимствовать из американского образа жизни самостоятельность молодых людей, которые рано уходят из семьи?

– Мне больше запомнилась законопослушность американцев, их страх перед наказанием. Там можно заслужить привод в полицию за то, что у нас считается нормальным. К примеру, громкая музыка в машине или нарушение правил парковки. Полиция там работает оперативно и строго. В маленьком городке, где мы жили, преступности не было вообще, хотя двери домов не закрываются, решеток на окнах нет, машины не оснащены сигнализацией... Здесь этого очень не хватает.

А то, что я очень привязан к семье, – заслуга моих родителей. Они никогда не ограничивали моей свободы. Видимо, юношескую психологию понимали хорошо, потому что не только врачи, но еще и педагоги. Мне всегда комфортно рядом с ними. После приезда из Америки я стал жить один, но это произошло как-то органично, они доверяли мне: раз там нормально жил один – и здесь могу прожить. Никаких конфликтов, непонимания, уходов из дома не было никогда. Родители у меня такие молодцы!

– В вашей семейной клинике лечатся мужчины. Правда ли, что сильная половина россиян очень запущена в плане здоровья?

– Растет количество заболеваний, передающихся половым путем. И не только у нас. В той же Европе статистика доходит чуть ли не до 30 процентов. Трудность в том, что лечение часто оказывается недостаточно эффективным, возникают устойчивые формы заболеваний. Но если в Европе и США сексуальная революция закончилась, общество движется в сторону пуританской морали, потому что люди поняли, сколь страшны последствия частой смены половых партнеров – высокая инфицированность, а затем проблема бесплодия, – то у нас сексуальная революция продолжается.

– Ее главная причина – отсутствие культуры?

– Во многом да. Кажется архаичным, что муж и жена должны быть друг у друга первыми и единственными. Люди пока не понимают, что при таком раскладе они не рискуют ничем заразиться, что это лучший способ защиты и полная гарантия того, что никогда не придется лечиться и думать о венерических заболеваниях. А значит, не будет проблем с продолжением рода. Недаром человечество пришло к моногамному браку чуть ли не в первобытном обществе.

Все лучше и лучше

– Что увлекает, кроме литературы?

– Жизнь. Люблю общаться с друзьями. Катаюсь на велосипеде, роликах, коньках, беговых лыжах... Мне нравятся все виды спорта, кроме командных. Правда, до этой зимы был противником горных лыж, потому что их превратили в моду. Но недавно попробовал покататься с гор, и мне понравилось. Я подумал: как можно упускать такую возможность? Ведь не у всех горы рядом, да еще с натуральным снегом, а у нас – рукой подать.

– Много друзей?

– Мои друзья – бывшие одноклассники и одногруппники. Незадолго до своей свадьбы я свел две эти компании, и они так гармонично слились, что сейчас уже и не помнят – одноклассники они или одногруппники. (Смеется.) А еще я люблю музыку, книги, кино. Не только арт-хаусное. Никогда не скажу, что зрелищный блокбастер – это фи. На «Аватар» сходил, интересное зрелище. Сейчас, например, пересматриваю «Твин Пикс» Дэвида Линча – гениальная вещь. Единственное, что сегодня удручает, в России плохо кино снимают. Достойных фильмов очень мало, хотя бюджеты приличные. Особенно фильмов о войне. Я увлекаюсь историей Великой Отечественной войны, еще недавно модели танков собирал...

– Этим увлечением, насколько знаю, вы обязаны второму деду, который воевал, был танкистом?

– Танкистом он стал после войны, когда окончил училище. У него судьба очень сложная. Он подростком попал в концлагерь, бежал, воевал. Дед очень много рассказывал о войне, и стендовым моделизмом я заинтересовался благодаря ему. Но и литературы о войне читал много. Поэтому я в теме, что называется, и меня беспокоит, что сегодня нет хороших фильмов о войне 1941–1945 гг. Нельзя же только о штрафбатах снимать, о дезертирах. Я завидую американцам, они умеют делать эпические фильмы, которые вызывают патриотические чувства, тот же «Перл Харбор», например, или «Спасти рядового Райана». Из наших фильмов про войну самым лучшим считаю «Они сражались за Родину» Сергея Бондарчука. И батальные сцены, и атмосфера, и характеры яркие. А сейчас в фильмах о войне люди общаются так, как общались бы во дворе: «Сышь, э, братан, че за ботва?»

– Сегодня к моделям танков не возвращаетесь?

– Последнюю сделал два года назад, но не исключаю, что вернусь к этому увлечению когда-нибудь. Причем тоже выкладывал работы в Интернет и получал высокие оценки, достиг хороших результатов. Но это увлечение требует много сил, времени и денег, плюс вся квартира пропитывается запахами растворителей, клея, нитроэмали. Есть хобби, которые позволяют расслабиться. К примеру, сейчас рисую гуашью: включаю красивую музыку и пишу море. В стиле импрессионистов, чтобы никто не сказал, что плохо написано. (Смеется.) За этим занятием релаксируешь на сто процентов, стресс снимает на ура. А вот модельку клеишь-клеишь, и... ничего не получается! Тут не расслабишься.

– Все хобби – плод самостоятельного труда?

– И на гитаре сам научился играть, и рисовать... Профессиональной деятельности готов учиться. Что касается хобби, лучше сам буду искать информацию, не люблю, чтобы кто-то меня учил увлекательному делу. То, что я достигал хороших результатов, по-моему, доказывает: самоучение – вещь полезная и результативная. Главное – стремиться все время повышать уровень, делать все лучше и лучше.

Почему люди работают врачами

– Ваш дед – Юрий Николаевич Ковалев – известный ученый, отец – Александр Юрьевич Ковалев – кандидат медицинских наук. Вам передался талант исследователя?

– По хламидиозу дед – один из главных исследователей в России, он занимается этим уже сорок лет. Сейчас вышел новый учебник для медицинских учебных заведений, в котором глава по болезни Рейтера написана моим дедом. Вся Россия учится. Но дед и отец рано начали заниматься наукой. Я в школьные и студенческие годы не замечал за собой большого интереса к научной деятельности. К защите диссертации подошел только в ординатуре. Пока речь идет о выборе темы. Кандидатская и докторская деда – новое слово в науке. По ним книги написаны. Он впервые в мире разработал патогенез болезни, которая была мало известна. Это практически значимая наука. И моя кандидатская должна стать вкладом в дальнейшую практическую деятельность. Чтобы потом люди шли ко мне как к специалисту, который в этой области действительно чего-то достиг.

– Классно учиться у собственного деда?

– Не жалуюсь, с дедом хожу на консультации, на обходы, смотрим наиболее сложные случаи заболеваний.

– Ординатура легко дается?

– Там обязанностей и обязательств не очень много, ты получишь знания, если в этом заинтересован. То есть ты вольный человек, очень много надо работать самостоятельно. Не могу сказать, что извлек из ординатуры все, что возможно. Из всего, что видел, наиболее интересным показался прием в поликлинике. С удовольствием работал бы там полный рабочий день. Здесь понимаешь, почему люди становятся врачами, эта профессия может удовлетворить тебя как исследователя и потрафить твоему тщеславию – хороший специалист у всех на слуху.

– И все-таки диссертация на сегодняшний момент – то главное, ради чего надо отказаться от других интересов и увлечений?

– И в этом главная проблема. Отвлекаюсь, сбиваюсь. Я еще в академии, когда к сессии готовился, заметил, что не могу, как другие, по пять-шесть часов кряду учить. Больше часа с книжкой просидеть не могу, через час начинаю думать о чем угодно, только не о том, что написано. Поэтому выработал систему: час читаю, три часа отдыхаю. Тем не менее академию окончил с красным дипломом.

– Может быть, следует призвать на помощь ту хорошую зависть, которая в вас есть?

– Да, зависть – двигатель прогресса. И поводов для зависти много, вот только пока никому из диссертантов не завидую.

– Сегодня в СМИ очень много просьб о материальной помощи для лечения тяжело больных людей. Стоит ли делать открытия в медицине, если они становятся недоступными для большинства людей, потому что баснословно дороги?

– Философский вопрос. Медицина может быть такой, какой она была в СССР или сейчас на Кубе – социально ориентированной, с хорошими стандартами оказания медицинской помощи, где все это гарантировано государством. Но сейчас я не знаю страны, где какая-либо сложная манипуляция в неординарной ситуации оказывалась бы бесплатно. Больница может пойти на это ради собственного респекта. Но в нашей цивилизации чаще происходит другое – деньги берут с пациента. И я не вижу из этого выхода. Мне не нравится, что фармацевтика стала областью бизнеса. Если государству нужно здоровое население, оно должно его поддерживать.

– Вы сторонник социально ориентированной медицины?

– Мне нравится советская медицина. При огромном населении и огромных территориях у нас был действительно высокий стандарт медицинской помощи людям, была даже медицинская авиация, которая летала в самые дальние поселки, и врачи спасали людей. Сейчас скажи об этом чиновникам, они круглые глаза сделают: «Где мы деньги возьмем?» А откуда в прошлые времена все бралось? Что мы, беднее живем, профессионалов стало меньше?

– Из всех увлечений, о которых мы говорили, что любите больше всего?

– Жизнь. По-моему, это просто замечательная штука. Бывает, настроение плохое и день не сложился, все из рук валится. Но ты идешь где-нибудь в районе парка, вдруг ветерок налетит, и в нем такие запахи приятные, весенние… И настроение улучшается сразу. И ты остановишься, подышишь этим воздухом, а потом смотришь – а ведь все хорошо! Или, по-крайней мере, неплохо! Небо-то голубое и лес свежий, зеленый, шумит себе. И девушки красивые гуляют в весенних нарядах, весенние такие девушки. И ты смотришь на это и думаешь: «Черт побери, а ведь все не зря!» (Смеется.) Это я Евгения Гришковца изображаю, мне он очень нравится.