Отец Маркус Новотни, настоятель римско-католической церкви Непорочного зачатия Пресвятой Девы Марии: «Делай как Бог – стань человеком»!

В августе этого года отец Вильгельм Палеш, который был настоятелем римско-католической церкви в Челябинске на протяжении 20 лет, отслужил последнюю мессу. Он ушел на пенсию и вернулся на родину, в Германию. На свое место отец Вильгельм рекомендовал молодого священника – отца Маркуса Новотни. Сегодня, в канун католического Рождества, мы хотим познакомить читателей с новым настоятелем.

Еще не взрослые, уже не дети

– Прихожане вас хорошо приняли, отец Маркус?

– Многие меня знали, и я знал многих прихожан, потому что несколько лет назад работал здесь с молодежью. К тому же, я приехал сюда по желанию отца Вильгельма. Так что, приняли меня очень хорошо.

– Вы с легкостью откликнулись на предложение отца Вильгельма возглавить челябинский приход?

– Когда отец Вильгельм спросил меня, не хочу ли поработать в Челябинске, я очень осторожно ответил, что мог бы себе это представить. (Смеется.) Не сказал жирного «да». Мне приход казался сильно большим. Отец Вильгельм здесь очень хорошо потрудился, создав такой приход, и я не знал, справлюсь ли? Первые два месяца работы здесь только на тормозе и стоял, чтобы не превысить финансовые возможности.

– Вы работали с молодежью и в Саратовской области, и в Казани. Это трудный участок работы для священника?

– Она специфична, но мне не казалась особо сложной. Молодежь везде одинакова. Как говорится, молодежь и в Африке молодежь. (Улыбается). В 2005 году в челябинском приходе молодежи было больше, чем сейчас. Работать с молодыми людьми было интересно, потому что они открыты для общения, всегда готовы задавать вопросы. Это еще не взрослые люди, у которых свои комплексы, которые более склонны к молчанию, но уже и не дети. С молодежью можно говорить на самые серьезные темы. Но ей нужно уделять больше внимания, чтобы молодые люди не чувствовали себя брошеными. Для них это очень важно.

– Можно сказать, что молодежь сегодня ищет опоры в церкви?

– Те, кто приходят к нам, да. Но их относительно немного.

– Чем это объясняете?

– Мы живем в обществе, где религия не играет особой роли. Пока религия далеко – ее еще можно уважать, а зачем туда идти? Люди дистанцируются. Я всегда говорю, что это ощутимая победа идеологов коммунизма. Они в этой сфере хорошо потрудились и могут радоваться особым здесь успехам. Живем в обществе, где религия считается частным бизнесом: хочешь – иди, не хочешь – не иди. С нашей точки зрения, религия так не работает. Религия – общее дело. И здесь нельзя жить желаниями: сегодня хочу, завтра не хочу.

Но, к сожалению, есть определенные течения в обществе, которые как будто противостоят религии: секуляризм, релятивизм... Ярый атеист лучше, чем эти течения, вместе взятые. Доходит до того, что люди говорят: не будем крестить своего ребенка, вырастет – сам решит. Это релятивизм, люди устраняются от решения важного вопроса. Не понимая, что это то же самое, как сказать: мы не даем ребенку имя, вырастет, сам выберет. Вот такого уровня странности.

А религия действует таким образом: мы свидетельствуем о том, в чем убеждены, во что верим, и пусть наша жизнь, наши дела показывают, что мы верующие.

– Но у тех, кто пришел в церковь, эти странные представления о религии рассеиваются?

– Мы стараемся дать ответы на все предубеждения, которые есть в людях. И, если человек считает себя верующим, то для него эта жизнь становится естественной. Таких очень много, кто решает жизненные вопросы на основании веры. В этом-то и суть, что я не могу разделить – по воскресеньям я верующий человек, а понедельник, вторник и так далее – живу, как все живут. Так не пойдет, получается раздвоение личности. Вера должна войти во все сферы жизни человека, все решения я должен принимать с учетом веры. К этому мы всегда призываем наших прихожан – принимать решения на основании тех убеждений, которые дает вера.

Свободная проповедь

– Во время богослужения священник выступает с проповедью. Из чего у вас складывается это обращение к молящимся?

– Я редко записываю текст и стараюсь не читать его с листа. Мы проповедуем свободно. Главное, знать, к чему я хочу прийти в своей проповеди. Естественно, я готовлюсь к ней на основе того, что мною пережито, передумано. Есть, конечно, специальные сайты, например, Ватикан сейчас организовал портал, чтобы священники могли получить импульсы для размышления. Но во время службы читается Евангелие, на основании которого всегда есть о чем говорить. Мы должны связать Евангелие и с жизнью церкви, и с жизнью каждого отдельного человека.

– Вы хорошо знаете жизнь своих прихожан?

– Здесь есть некоторая проблема. Мы, священники, живем при храме. Можно сказать, в особой среде. Я редко выбираюсь за пределы храма. А люди, которые приходят к нам на несколько часов, напротив, постоянно находятся в реалиях «сурового» мира. Конечно, у меня есть свой жизненный опыт и я знаю, как живут мои прихожане. И все-таки иногда я удивлен, в каких условиях и обстоятельствах живут люди, как им трудно сводить концы с концами. Чтобы знать это, я задаю прихожанам вопросы, мне нужно знать их взгляд на тот или иной вопрос – как мыслят люди, что думают они о происходящем.

– Без связи Евангелия с сегодняшней жизнью проповедь не может стать руководством к жизни?

– Конечно, это тогда будет богословский доклад. И не исключено, что мои слушатели уснут, потому что им это будет не так интересно. Должна быть связь. Для того и сущетвует проповедь, чтобы излагать Священное Писание, перенося его в ситуацию дня сегодняшнего. Ведь Евангелие было написано 2000 лет назад. (Улыбается.) Не самая свежая пресса. С другой стороны, оно имеет актуальность для каждого современного человека. Но не каждый человек может соединить Евангелие и день сегодняшний. Поэтому важна проповедь священника, когда мы собираемся все вместе. Сиуация меняется постоянно, а Евангелие неизменно. Но мы и сегодня должны принимать решения на основании учений церкви, что мы и делаем. Стараемся вместе найти пути, которыми должна идти община, церковь, приход в эти дни и в этой ситуации.

Большой вопрос вместо планов

– Вы уже освоились в Челябинске?

– Более-менее. Все-таки некоторые вещи вновь для себя открываю. Многое изменилось здесь с тех пор, когда я работал, – дороги новые открылись, например.

– Наш город не показался вам страшным, грязным в сравнении с городами Германии, с Петербургом?

– Вовсе не страшный. Мы ведь частично сами отвечаем за условия, в которых живем. То, что дорожные службы не знают, что в ноябре возможен снегопад – не проблема Челябинска, это проблема общая. В любом городе это есть. Но человек может жить в любых условиях. Я знал, что вечером здесь бывает нечем дышать на улице, если выбросы с комбината или ветер со стороны свалки. Естественно, это не увеличивает качества жизни. Но, если люди здесь живут, почему я должен заявить, что не могу здесь жить. Я живу. И горжусь, что это «город суровых мужчин». (Смеется.) Так, кажется?

– Ваше рукоположение в пресвиторы состоялось в России?

– В 2001 году в Саратове.

– А учились вы в Германии?

– В семинарии города Эрфурт (Тюрингия). Это на территории бывшей ГДР.

– Для родителей ваше решение стать священником было неожиданным?

– Только в самом начале, когда я сказал, что буду поступать в семинарию.

– А для вас?

– На самом деле все произошло не так резко. Я шел в семинарию без четких планов на будущее. Шел с мыслью: посмотрим, получится ли у меня? Если нет, то буду думать, что делать в этой жизни. То есть я поступал в семинарию с очень большим вопросительным знаком вместо планов на будущее. Я тогда вернулся из России и начал учебу в предсеминарии.

– Чем вы занимались в России?

– У меня был выбор – армия с оружием в руках или альтернативная служба. Я выбрал второе и служил в России, работал в приходе католической церкви, где строили храм.

– В юности вы были пацифистом?

– Я был верующим. А во времена ГДР, как и в России того времени, военные структуры были полностью политизированы. Верующим людям, которые не принимали участия в политике, это претило. Но в ГДР не было альтернативной службы, был только стройбат. И с этим были связаны определенные репрессии: условия службы были намного хуже, чем в традиционных воинских частях, служить нужно было дольше и, если в характеристике было написано, что служил в стройбате, да еще и по собственному желанию, то можно было не надеяться, что тебя примут в университет.

– Но вы пошли служить, когда Германия была уже единой?

– Перестройка у нас началась, когда я учился в 11-м классе. Однако представление об армии сохранилось прежнее и я размышлял: стоит ли идти служить в обычные части. К тому же я – человек верующий и знаю, что любой конфликт можно решить ненасильственным способом. И брат мой, и двоюродные братья выбрали альтернативную службу.

– Где вы служили в России?

– Один год служил в Саратовской области, в городе Марксе, и последние три месяца – в Алтайском крае. Туда приехал новый священник из Берлина, ему одному было тяжело. А я уже был ветераном (Смеется.), кое-что уже знал. Было принято решение, что я ему должен помочь. Служил в России почти полтора года, мне сократили срок немного, потому что я поступил в семинарию.

– Быстро выучили русский язык?

Довольно быстро, потому что в школе у нас были уроки русского языка – по крайней мере, я знал алфавит, мог читать молитвы, песни. Но в приходе Саратовской области богослужения на 80 процентов велись на немецком языке. Только два раза в неделю – по-русски. То есть мне не надо было резко перестраиваться, люди хорошо говорили на немецком. Так что я плавно учился русскому языку. Но все – через диалог, поэтому сейчас грамматика страдает, с ударениями проблемы есть.

– Вы прекрасно говорите по-русски. У вас талант.

– (Смеется.) Этот «талант» чуть не заставил меня уйти из семинарии, когда начались латинский и греческий. Там пришлось изучать языки серьезно, а не путем диалога, нужно было тупо заучивать слова и грамматику, для меня это оказалось ужасно сложно. Если бы не было рядом со мной очень хороших людей, которые меня поддерживали, помогали, я, наверное, бросил бы семинарию. Но с их помощью я преодолел все трудности изучения латинского и греческого, и продолжил учиться. Потом начались предметы, которые непосредственно связаны с жизнью церкви, со служением — и все пошло хорошо.

Негероический поступок

– Вы – первый священник в вашей семье?

– Мой дядя служит дьяконом в церкви. Моя бабушка долгое время работала в церковных структурах, моя тетя тоже работала в управлении приходом, двоюродный брат на епархиальном уровне работал с молодежью. То есть семья верующая и я не первый, кто вошел в церковные структуры. Но мои родители профессионально с церковью связаны не были.

– Вы сказали про репрессии, но в ГДР, наверное, такого гонения на церковь, как в СССР, все-таки не было?

– Нет, несмотря на то, что атеизм в Германии начал насаждаться с приходом к власти нацистов. Вот тогда на церковь было настоящее гонение, многие священники сидели в лагерях и тюрьмах. Погибло много священников, которые оказывали помощь евреям и активно принимали участие в сопротивлении нацизму. Гонения были подкреплены законодательством. Поэтому, когда образовалась ГДР, люди были готовы к идеологии атеизма. Но государство уже не так беспощадно было настроено против церкви, как это было во времена Гитлера. Церковь была отделена от государства. И, ссылаясь на конституцию, церковь защищала свое право на свободу. Многие диссиденты из сферы культуры – артисты, музыканты, писатели – имели возможность выступать в церкви, работать для церкви, опять же на основании конституционного права. Их не преследовали за это. Но скрытые репрессии все-таки были. Если молодой человек из католической семьи отказывался вступать в молодежную организацию, то он должен был понимать, что на карьере в науке, культуре, в любой профессиональной деятельности, поставлен крест.

– Вы успели побывать в союзе молодежи?

– Не пошел, но в пионерах был. Эта организация была слабо идеологизирована. От молодежного союза я отказался сознательно. И от традиционного посвящения во взрослые – тоже, так как мероприятие это было тоже с идеологической подкладкой. В церкви нам говорили – подумайте, хотите ли вы в этом принимать участие, потому что это тоже знак признания идеологии государства. Многие отказались на основании религиозных убеждений и, конечно, в характеристике это было указано, что означало невозможность поступать в университет. Но к тому времени, как я должен был закончить школу, ГДР уже не было.

– То есть можно было выбрать светскую карьеру?

– Можно было идти в любую сторону, но тот опыт, который я получил в России, сыграл большую роль. Я не был убежден, что стану священником, но решил попробовать учиться в семинарии. И все годы контакты с Россией не прерывались, я часто приезжал в Саратовскую область, в Калининградскую, помогал строить храмы, работал с молодежью.

– И было ясно, что после окончания семинарии вы поедете работать в Россию?

– Нет, ничего не было ясно. Я был семинаристом Берлинской епархии, поэтому, напротив, казалось ясным, что там и буду работать. Но тот священник, у которого я когда-то работал в Саратовской области, стал епископом в Саратове. И мне захотелось поехать к нему. Я перед окончанием семинарии пришел к епископу берлинскому и заговорил с ним об этом. Он долго на меня смотрел: «Очень хочешь? Тогда поезжай, сильно не будем плакать, потому что фирма одна». (Смеется.) И я поехал. Не жалею, что сделал такой выбор, хотя и не считаю это каким-то героическим поступком.

По-человечески

– До того как приехать в Челябинск, вы какое-то время преподавали в духовной семинарии Санкт-Петербурга?

– Не преподавал, четыре года работал в администрации духовной семинарии. Занимался хозяйством – электричество, вода, кухня...

– Эта работа была вам интересна?

– Мы не выбираем, где хотим работать. Мне позвонил епископ и сказал, что не могут найти человека, который бы занимался хозяйственными проблемами в семинарии. Спросил, не хочу ли я этим заняться? Я решил попробовать. Главное, что я знал, – расходы не должны быть больше, чем доходы. (Смеется.)

– Католическая семинария в Петербурге небольшая?

– Если говорить о здании, то большая. Это дореволюционное здание католической семинарии, которое нам вернули. Но семинаристов не так много. Когда я начинал работать, было более 20 учащихся, а спустя четыре года – только восемь. Но это соответствует ситуации – число католиков в России не такое большое, думаю, меньше миллиона.

– Активно церковь католическая восстанавливалась в России, наверное, в 90-е годы?

– В 1991 году с разрешения государства были восстановлены церковные структуры и с этой даты началось активное восстановление и строительство храмов. Это продолжалось до 2000 года. Как раз сейчас многие приходы празднуют свое десятилетие. И здесь год назад праздновали 10-летие освящения храма.

– Сегодня строительства храмов нет?

– Не так активно. Есть места, где надо реконструировать старые храмы, но уже нет больших приходов, которые нуждались бы в решении вопроса строительства храма. Там, где много прихожан, эта проблема уже решена.

– Слышала, что православная церковь просит власти Калининграда передать ей католические храмы. Разве католикам они не нужны?

– В том-то и дело, что нужны. Уже 20 лет католики Калининграда просят вернуть им храмы. И вдруг власти Калининграда принимают решение вернуть католический храм не католикам, а передать его православной церкви. Это, по меньшей мере, странно. То же самое происходит в Благовещенске на Амуре. Там православная церковь уже много лет занимает здание католического храма. Католические организации помогли православной церкви в финансовом плане в строительстве нового собора в Благовещенске, отвечающего всем каноническим требованиям, с тем, чтобы католический собор вернули местному приходу католиков. Но обещание свое православная церковь не сдержала и католический храм остался в пользовании православного прихода.

– В Челябинской области много католических общин?

– В Магнитогорске есть община верующих. В свое время в этот город на строительство комбината приехали специалисты из Польши. Была там польская община и был свой священник, посланный туда из Польши. Сегодня священника уже нет, но часть специалистов осталась и мы раз в месяц ездим туда и проводим службу. Сейчас эта община решает – строить храм или нет. Но я очень осторожно отношусь к строительству, зная не издалека, какие сложности с этим связаны. Хорошо надо подумать, прежде чем начать строительство. Есть также общины в Златоусте, Миассе, Копейске, Коркино, Ясной Поляне (около Троицка). Все они разные: в Магнитогорске – польское ядро, в Коркино – немецкая община, в Копейске община также опирается больше на потомков русских немцев.

– На Рождество все приедут сюда, в этот храм?

– У кого есть возможность, приедут. Если не на ночную службу 24 декабря, то в 12:00 25 числа. Из Магнитогорска приехать, конечно, сложнее, но они хотели организовать транспорт и быть здесь, с нами. Стараются люди.

– А ваши родные? У них нет желания провести Рождество или Новый год с вами? Ведь они приезжали из Германии в Саратов на ваше рукоположение.

– Новый год для них не имеет такого большого значения, как для большинства россиян. А на Рождество я бы им не рекомендовал сюда приезжать, потому что мы очень заняты. 25-го я буду служить в Кургане. Там большая община и нужно помочь священникам, которые приезжают служить в Курган из Тюмени. Поэтому гости не уместны, я не смогу им уделить времени. Лучше, если они приедут в Челябинск летом или весной. Думаю, так и произойдет. Они были не только в Саратове, но и в Петербурге, в Москву мы с ними ездили. Папа сейчас вышел на пенсию, у него есть свободное время, поэтому обязательно приглашу их сюда.

– Отец Маркус, что бы вы хотели пожелать своим прихожанам и горожанам под Рождество?

– Если человек верит в Бога, как об этом говорится в символе веры, если он знает Священное Писание, знает Ветхий Завет, который пророчествует о пришествии Спасителя, то он знает и то, что Рождество – праздник, когда Бог стал человеком. И он понимает, что все наши жизненные трудности связаны с тем, что люди ведут себя не по-человечески. Сложности на нас не с неба сваливаются, мы создаем их сами, потому что люди поступают не как люди. Поэтому у меня такое пожелание: Христос родился среди нас, он стал человеком, и мы должны ему подражать, то есть стремиться поступать по-человечески. Делай, как Бог, – стань человеком! Вот мое пожелание.