Мусос Коркмазов, завкафедрой оториноларингологии ЧелГМА, доктор медицинских наук: «Если врач говорит, что достиг предельной высоты, бегите от него»

Доктор медицины Мусос Юсуфович Коркмазов считает, что нет плохих студентов, есть плохие преподаватели, которые не умеют вдохновлять. В марте 2010 года он возглавил одну из лучших кафедр ЧелГМА – кафедру оториноларингологии. У доктора Коркмазова десятки научных статей и множество патентов на изобретения. Этим он похож на многих своих коллег – известных в Челябинске врачей. Но, если вы войдете к нему в кабинет, то увидите на стенах не медицинские сертификаты, а десятки спортивных кубков и медалей. Прежде, чем стать блестящим хирургом, он стал мастером спорта по самбо, дзюдо и парашютному спорту. А четыре года назад получил мастера в компакт-спортинге и в большом спортинге, стал серебряным призером чемпионата России и бронзовым призером чемпионата мира по стендовой стрельбе.

«Волосатой руки» не было

– Пока ждала вас, услышала, что с утра к вам на пересдачу приходили студенты. Скажите, могут ли сегодняшние двоечники стать хорошими врачами?

– Расскажу вам случай из моей преподавательской практики. Был у меня пятикурсник – единственный в своей группе двоечник. Раз я двойку ему поставил, второй, третий – не готовится человек. Хотя вижу, что парень-то толковый и перспективный, просто не учит и все. Студенты мне говорят: «Он вас измором возьмет, вы ему все равно поставите тройку, он же дотянул так до пятого курса». Ну нет, думаю, не пройдет, я сделаю из тебя человека. Оставил его на осеннюю пересдачу, и он весь август каждый день ко мне приходил. Не выучил? Попей чайку и отправляйся учить. Конечно же, и на психику я ему давил: такой, говорю, красивый, умный, родители у тебя хорошие, а ты весь род свой портишь, как можно позволять себе такое? Подействовало. Начал учить. На экзамен я всю кафедру пригласил, и он сдал всей кафедре на пятерку. Сейчас – лучший хирург в одном из наших городов. Я ему однажды сказал: если будет у меня аппендицит, сразу тебе позвоню. (Смеется.)

– Много у вас учеников, которыми можно гордиться?

– Горжусь, что мой ученик работает у Александра Пухова, в ДНК-клинике работают наши ребята. Не могу сказать, что у нас студенты плохие, хорошие студенты. Возможно, сегодня мотивации хорошо учиться маловато? В советские времена после окончания мединститута всех студентов трудоустраивали, они по распределению отправлялись по всей стране. И был стимул попасть в хорошую клинику, остаться в Челябинске, например. Сейчас такого нет, выпустился и иди, гуляй. Поэтому сегодня учатся с усердием те, кто действительно хочет стать врачом. Они стремятся больше практиковаться, идут в операционную. И, конечно, станут хорошими специалистами.

– Этого числа усердных учеников медицине достаточно?

– Нет, конечно, востребованность только по нашей специальности превосходит число той молодежи, которая приходит работать в клиники. А проблема здесь у всех одна и та же – у врачей, учителей – зарплата низкая. Это приводит к еще одной проблеме – большинство наших специалистов стремится подрабатывать. Доходит до того, что в пяти местах работают. К чему это может привести? Во-первых, на износ люди работают, во-вторых, уставший врач не застрахован от ошибок. А речь-то прежде всего идет о здоровье нации. Я в этом плане строг к сотрудникам, мне нужно качество работы. Но их тоже не сложно понять, им нужно семьи кормить.

– На каком курсе вы впервые встали к операционному столу?

– Ходить в операционную начал со второго курса, на третьем Роберт Васильевич Кофанов мне позволял уже не просто наблюдать, а что-то делать во время операции, а на пятом курсе я уже мог сложные операции проводить. Мотивация в чем была? Мне не хотелось далеко уезжать по распределению, я хотел остаться здесь. Но «волосатой руки» у меня не было, поэтому приходилось всего добиваться трудом.

Педагогический прием

– У вас есть изобретательские патенты. Что это для врача – дань честолюбию, возможность дополнительного материального вознаграждения?

– Без этого просто нельзя работать. Еще студентом я предложил профессору Кофанову сшивать поврежденный лицевой нерв, который проходит внутри кости, в фаллопиевом канале. Он посчитал это фантастикой сначала, но попробовали сделать и получилось. А ведь это важно для больного, оказавшегося в такой беде. Когда нерв поврежден, возникает ассимметрия лица, оно просто перекошено, слезится глаз и нагнаивается, одним словом, у человека возникает множество проблем. А если это молоденькая девочка, которая и замуж-то еще не вышла, что ее ждет? Это только слова: «с лица воды не пить». На самом деле, все по-другому в реальности. А в жизни всё должно быть в гармонии, и качество жизни, и количество прожитых лет. Патенты – это результат наших творческих изысканий, внедрения новых способов диагностики и лечения заболеваний. И их много, вот они (извлекает из стола пачку конвертов). Вот эти, например, Германия просит продать уже не первый год.

– Не хотите?

– Если мы продаем патент, то приоритет теряем. А я в этом отношении все же патриот. Эти изобретения, прежде всего, престиж того учебного заведения и той клинической больницы, где я работаю, города нашего, страны, наконец. Но сам я не амбициозный человек, вы же не видите этих патентов на стене. И сертификатов в рамочках там тоже нет, хотя и их у меня немало. Я как-то не люблю таких вещей.

– Как же все эти кубки спортивные, медали? Принесли сюда, потому что дома уже места нет?

– (Смеется.) Точно. Меня младший сын вытеснил своими медалями. Но не только поэтому они здесь, это педагогический прием. Когда студенты приходят в этот кабинет, я им говорю: вот смотрите, мне четыре года понадобилось, чтобы мастером спорта стать и призером чемпионатов, значит, это возможно! И у вас в медицине все получится, надо только этого хотеть. Я убежден, студенту нельзя говорить, что он ни на что не способен. Нельзя его унижать пренебрежением: «Ну какой из тебя врач получится»? Даже если он двоечник или троечник. У меня табу на такие фразы. Еще какие врачи получатся, если их вдохновить и отдавать им самих себя! Они будут еще лучше нас!

– Почему вы выбрали именно этот вид спорта – стрельбу по тарелочкам?

– Задолго до этого я занимался борьбой, затем парашютным спортом, где тоже выполнил нормативы мастера спорта. А тарелочки – это пять лет назад началось, и абсолютно случайно. Увидел вывеску «Стрелковый комплекс «Быстрай» и решил посмотреть, чем занимаются люди. Меня встретил хозяин стенда Алексей Петрович, дал ружье, чтобы попробовать стрельнуть, сказал, что у меня все получится. И вот получилось.

– Спортом в институте начали увлекаться?

– Нет, еще в детстве. Я мечтал стать летчиком, причем не простым – истребителем. А требования при поступлении в летное училище были жесткие, вот и начал себя готовить.

– Так почему же стали оториноларингологом?

– При поступлении в Ейское летное училище выяснилось, что у меня большая проблема с носовой перегородкой. Пришлось оперироваться. Потом – армия. А после армии я уже твердо решил поступать в мединститут. Единственным институтом, в который я еще успевал сдать документы, был Челябинский. До этого я даже представления не имел, что это за город такой?

Ночами тарелки снятся

– Откуда вы родом?

– Из казачьей станицы Преградная Ставропольского края. Вот почему и борьбой занимался, это же Кавказ, там борьба всегда была в моде. Так с детства шею накачал, что до сих пор рубашки надо по спецзаказу шить, шея ни в один воротник не помещается. (Смеется.) У меня была весовая категория 65 килограммов, и я ее держал до 1991 года. В 1991-м в Челябинске проходил чемпионат страны по восточным единоборствам, и я стал призером в своей категории. Это были для меня последние соревнования. Все, завязал с борьбой. А парашют пять лет назад забросил. Решил, что и прыгать уже хватит.

– Когда начали заниматься парашютным спортом?

– Еще в Пятигорске, где я школу заканчивал. Там была спортивная школа по парашютному спорту. Это даже не спорт, это образ жизни. Я бы сравнил это увлечение с хлебом: есть – ты жив, нет – и жизнь закончилась. И сейчас еще, когда мимо Калачевки проезжаю, сердце щемит. Но всему свое время.

– Сейчас время стрельбы по тарелочкам?

– (Смеется.) Никогда до этого ружья в руках не держал. Я, когда у Быстрая был, встретил знакомого, который сказал: «Чтобы хоть как-то научиться стрелять, тебе лет пять надо». Меня это так задело, что я побежал к Славе Некрасову, в его магазин «Царская охота». Слав, говорю, надо ружье. Он мне рассказал, с какого ружья надо начинать. Самое простенькое выбрали. И через четыре месяца я стал КМС. Буквально через две недели после этого мы поехали в Омск, и я там выиграл Кубок губернатора.

– К тому знакомому, который вас так раззадорил, с кубком ходили в гости?

– Да мы с ним видимся постоянно. Через два года я получил мастера спорта и еще через год стал мастером в большом спортинге. Пять раз подтверждал мастера в компакте и дважды – в большом спортинге, потому что времени-то нет в большем числе соревнований участвовать.

– Этот вид спорта так же затягивает, как парашют?

– Нет, это разные вещи, но затягивает. Причем не сама стрельба, а общество, в которое ты попадаешь, люди, с которыми общаешься. Спорт очень интересный, своеобразный, имеешь дело с оружием – не каждому это позволено. Сейчас ребята в Краснодар собираются, начинается первый этап Кубка России. Один из этапов будет проходить в Якутске, так якутяне для нас чартерный самолет заказали, все собираемся в Москве и летим в Якутию.

– Такой вид спорта вас, наверное, сделал заядлым охотником?

– Нет. Интерес к стрельбе по дичи, напротив, пропадает. Положено тебе, к примеру, пять уток, ну, я и возьму их с пяти выстрелов, а дальше-то что? На браконьерство я не способен. К тому же, как-то я стал свидетелем, когда охотники настреляли дичи на открытии охоты больше положенного. Их спрашивают: «Ну, и что вы будете делать с птицей?» «Выбросим». Меня это сильно возмутило: как это – выбросим? Основа основ охоты – потребить то, что ты добыл, или же раздать. Самый большой грех, когда ты ранишь животное и не можешь его добрать, зверь мучается. И точно такой же грех – настрелять и бросить добычу. После этого охота на птицу для меня перестала существовать.

– Чего в вашем увлечении стендовой стрельбой больше – азарта или желания быть на высоте?

– Ни того, ни другого, просто мне нравится заниматься спортом. Я вполне отдаю себе отчет в том, что чемпионом мира мне никогда не быть, этим должны заниматься профессиональные спортсмены, у которых вся жизнь подчинена спорту. А выполнить норматив КМС или мастера – это планка для всех. Да, это непросто. Иногда ночами тарелки снятся. (Смеется.)

Чтобы стыдно не было

– Своих студентов приглашаете в спорт?

– Нет, им нельзя, они должны учиться и нарабатывать практику.

– Но вы ведь, когда в мединституте учились, прыгали с парашютом?

– Тогда жизнь другой была: на нашу стипендию в 40-45 рублей можно было прожить, а я повышенную стипендию получал – 55-60 рублей, жил в общежитии, был председателем студсовета, потом комендантом общежития. Сейчас на 1200 рублей в месяц не проживешь, работать приходится. Ведь жизнь стала очень контрастной: одни наши студенты на хороших автомобилях ездят, а другие с хлеба на воду перебиваются.

– Вам легко было поступать в мединститут или пришлось посидеть с учебниками?

– Мне надо было один экзамен сдать – биологию. И я его сдал на пятерку, а вот учиться было нелегко, это правда: химия, физика, латинский язык. Спасали характер и мамино воспитание. Она нам всегда говорила: «Если взялся, так сделай все честь по чести»! И я старался. Чтобы формулы по химии запомнить, писал их на потолке и, когда ложился спать, повторял и повторял. В троллейбусе едешь, шпаргалки свои из кармана достаешь и зубришь. Да и сегодня я к каждой операции готовлюсь. Часто ведь операции нестандартные приходится делать, редкие.

– Есть мнение, что российские врачи и сегодня остаются лучшими диагностами, если сравнивать их с западными коллегами.

– У нас просто опыта практического больше. В этом отношении мне очень повезло с учителями. Я успел поучиться у профессора Кофанова, у профессора Куприяшкина – человека высокой культуры, очень сурового, но одновременно очень внимательного к студентам. К сожалению, не застал уже предыдущего завкафедрой Миньковского. Знаю его только по книгам, которые им написаны. Тогда лечебной практики было очень много. И мы с трепетом относились к практике. Помню, за неделю начинали готовиться к обходу с участием Евгения Александровича Куприяшкина. А потом все это разрушили, с нас даже сняли лечебную ставку. Это удивительно, но у нас в расчетках сегодня нет лечебного дела, мы не врачи, мы числимся только преподавателями. Правда, министерство вновь меняет направление сейчас

– У вас в роду были когда-нибудь врачи?

Нет, я – первый.

– Родные гордятся тем, что вы стали хорошим доктором?

– Для меня было бы важно, чтобы мама об этом знала, но ее давно уже нет. Она нас одна воспитывала, папа умер, когда мне два года было.

– Но вряд ли возможен хороший специалист без честолюбия?

– Надо быть просто правильным, как мама говорила, и честным. Этого достаточно.

– Ваши сыновья тоже учатся в медакадемии?

– Старший. На четвертом курсе уже. А второй мал еще, к тому же больше спортом увлечен.

– Вы старшему даете советы в выборе специализации?

– Нет, сам пусть выбирает, он уже наметил три направления. Я ему только говорю, что «универсальным солдатом» стать невозможно, придется выбирать что-то одно и работать в этом направлении так, чтобы стыдно не было.

Главное – не останавливаться

– Вам 9 февраля исполнится 50 лет.

– К сожалению, так.

– Почему к сожалению?

– Никогда не думал, что так скоро состарюсь. (Смеется.) Но время не остановить.

– Но ведь и сделано к этому сроку очень много?

– Не так много, как хотелось бы. Мог больше, мог. Поэтому сегодня главное – не останавливаться. Говорят, совершенству нет предела. В медицине особенно. Если вам врач говорит, что он достиг предельной высоты – бежать надо от него. Медицина бесконечна, как вселенная. Здесь все время надо учиться и учиться. Как только остановился, твои качества и умения уходят. Посмотрите, какие компьютеры были еще два года назад и какие они сегодня – вот какими темпами развиваются технологии.

– Что у вас в ближайших планах?

– Многое хочется изменить на кафедре. Например, в ведении лечебного дела необходимо вернуться к тому, что было при профессоре Куприяшкине. Осенью хотим провести в Челябинске научную конференцию оториноларингологов УрФО. Наша кафедра сегодня входит в десятку лучших кафедр по оториноларингологии в России. Это здорово. Надеюсь, к конференции удастся выпустить номер профессионального журнала, полностью посвященный истории нашей кафедры, ее сегодняшним проблемам и научным проектам.

Сегодня мы занимаем первое место в России по решению проблемы врожденной глухоты, лидируем по количеству прооперированных в Санкт-Петербурге детишек – около 130. Причем, сложнейшие эти операции проводим бесплатно, они очень дорогие. Надо видеть, как после операции эти дети развиваются: музыкой занимаются, бальными танцами. Важно продолжить эту работу, но уже на уровне высоких технологий у нас, в нашем городе. Есть также и другие, совершенно новые направления в науке, которые будем разрабатывать.

– Вы ни разу не пожалели, что выбрали оториноларингологию?

– Жалеть нужно о том, чего не успел сделать. Зачем жалеть о том, что уже сделано? Говорят, человек за свою жизнь должен обязательно успеть посадить дерево – посадил, и не одно. Сына родить – я двух сыновей родил. И дом построил, и жена хорошая, и семья дружная. А главное, стараюсь никого не обижать и всем помочь, кто в моей помощи нуждается. Мы во всех ситуациях должны оставаться людьми. Но хуже всего: сказать и не сделать. Поэтому всегда нужно соизмерять свои силы и возможности. Одним словом, по размеру одеяло брать, чтобы ноги не высовывались. (Смеется.) И тогда все будет нормально.