Адик Абдурахманов, музыкант, дирижер, заслуженный артист России, профессор ЧГАКИ: «Не выношу слова «подрабатывать», когда речь идет о преподавании»

16 января в Зале камерной и органной музыки состоялся концерт «Сиринкс», посвященный 25-летию педагогической деятельности профессора ЧГАКИ, дирижера, заслуженного артиста России Адика Абдурахманова. В нем приняли участие многие ученики Адика Аскаровича, но далеко не все. Его «дети» (так к своим ученикам относится учитель) разлетелись не только по всей России, они живут и работают в Англии, Голландии, Швейцарии, в США и даже Австралии. Как удается сохранить с ними дружбу? Что сегодня на первом месте – преподавание или оркестр «Классика», которым Адик Абдурахманов руководит много лет? Должен ли дирижер быть диктатором? Об этом и многом другом мы говорили с юбиляром.

Пора собирать музыкантов

– На юбилейный концерт профессора Адика Абдурахманова собрались все ученики?

– Те, кто смог приехать, в наше время – это дорогое удовольствие. Кто-то из моих учеников окончил Московскую консерваторию, кто-то Санкт-Петербургскую и Уральскую, есть выпускники Гнесинки... Судьба разбросала их по всей России, они живут в США и Голландии, в Швейцарии и Англии... У всех семьи, работа, гастроли. Приехали мои выпускники из Белгорода, из Оренбургской области, из Екатеринбурга, будут все челябинцы.

– Из Швейцарии Игорь Ретнев?

– Да. Теперь даже в Австралии есть мой ученик.

– Хорошие музыканты получились. И учили вы их хорошо, коли они смогли так высоко взлететь. Не жалко, что самые лучшие уезжают из Челябинска?

– Это нормально. В этих случаях я всегда говорю: очень хороший музыкант должен работать в очень хорошем оркестре, коллективе или оперном театре. Но и здесь остаются многие. Работают в оперном театре – вся группа флейт, струнники. Это тоже мои самые лучшие ребята, все они будут участвовать в этом концерте. И сейчас студенты есть очень талантливые.

– В оркестре «Классика», которым вы руководите много лет, сегодня больше студентов или уже зрелых музыкантов?

– В основном это выпускники ЧГАКИ. Есть в оркестре и преподаватели. Студентов немного. Мне легче формировать оркестр, потому что я являюсь заведующим кафедры струнных и духовых инструментов, всех слышу на экзаменах по много раз, прекрасно знаю самых одаренных и талантливых. И вот таких музыкантов мы по конкурсу берем в оркестр.

– Достаточно ли сегодня в Челябинске музыкантов для того, чтобы создать большой симфонический оркестр?

– У нас никогда не будет такого оркестра, если мы будем размышлять – хватает или нет в Челябинске музыкантов. Все большие оркестры начинались с малых. Во все времена. Так создавались и первый оркестр в Санкт-Петербурге, и первый оркестр в Москве. В Петербург, к примеру, приглашались музыканты из-за рубежа. А потом наступал расцвет этих оркестров.

– Возможно, создание большого оркестра удержало бы многих талантливых музыкантов в Челябинске.

– Несомненно. Музыканты уезжают еще и потому, что нет в городе достойной работы. Чем их удержать? Я как честный преподаватель должен им найти достойную работу после окончания вуза. Поэтому, когда мне звонят дирижеры из других городов и спрашивают, нет ли у меня способных ребят, я отвечаю: есть. А что делать, если нет в Челябинске достойно оплачиваемой работы? Мы сегодня разбрасываемся даже тем, что есть у нас. Не скажу ничего нового: любой культурный город должен иметь симфонический оркестр. В Екатеринбурге сегодня есть и симфонический оркестр, и оркестр оперного театра, и оркестр театра музыкальной комедии, и камерный оркестр, и симфонический молодежный оркестр – пять больших государственных музыкальных коллективов.

В Челябинске по-другому нельзя

– Что в нашем городе не так?

– В Челябинске был когда-то симфонический оркестр, но открыли театр музкомедии и его передали театру, а потом он перешел в театр оперы и балета. То есть не создавали новых оркестров, а передавали один имеющийся. Ясно почему: не надо было думать о зарплатах, квартирах и так далее. И получилось, что в городе всего один оркестр. А, к примеру, в Екатеринбурге был оркестр оперного театра, они дополнительно создали сначала симфонический оркестр, потом оркестр театра музкомедии и так далее. Вот моя ученица уехала в областной город Белгород, в дотационную область, и у них есть симфонический оркестр – 100 человек. Музыканты имеют достойную зарплату – 30 тысяч рублей.

– Cегодня тема зарплаты музыкантов, артистов становится моветоном. В прежние времена все было проще?

– Тарификация была иная во всей стране. В оперном театре, к примеру, первая скрипка получала 200 рублей. И 200 рублей получали квалифицированные рабочие на заводе, учителя, которые много работали... Сейчас все не так – музыкант, который учится 15 лет, чтобы стать профессионалом, получает меньше, чем водитель такси. Правда, этого нельзя сказать про московских и питерских музыкантов. Мой родной брат работает преподавателем в музыкальной школе в Петербурге, к его обычной зарплате добавляется губернаторский грант в размере трех таких зарплат. То же самое в Москве. У нас этого нет. Когда я там называю свою зарплату, они в шоке.

– В ответ говорят: так поезжайте туда?

– (Смеется.) Бывает. Но не все готовы и хотят уезжать. Есть музыканты, которые бросают эту профессию, но остаются в Челябинске.

– Среди ваших учеников есть такие?

– Конечно.

– Вы не стремитесь их переубедить, ведь к моменту учебы в вузе были и музыкальная школа, и училище, сколько сил и времени затрачено?

– Как переубеждать, если речь идет о жизни человека? На семь тысяч рублей сегодня достойно прожить нельзя. К тому же если нет своего жилья и надо снимать квартиру. Это просто невозможно. Чтобы в наше время оставаться музыкантом, нужно быть сильным и очень уверенным в себе, в том, что ты многого способен добиться именно в этой профессии. Стержень должен быть, современным музыкантам в жизни приходится нелегко.

– До Уральской консерватории вы учились в Петербургской, можно было остаться в городе на Неве или в соседнем Екатеринбурге?

– Мне все время об этом говорят. Но у меня к тому времени в Челябинске родился ребенок, мне нужно было устраивать семью. Честно признаюсь, я лет 15 потом жалел, что уехал из Петербурга. Работал бы там в оркестре, объехал бы уже весь мир... Недавно у меня был концерт в Петербурге, я встретился с друзьями – все довольны, у всех замечательные квартиры и они спокойно продолжают работать в оркестрах.

– Но сегодня уже не жалеете?

– Нет. Останься я в Петербурге, возможно, не стал бы никогда дирижером, у меня бы не было своего оркестра. А в Челябинске по-другому жить было нельзя, я просто умер бы в творческом смысле. Мне пришлось самому что-то делать, чтобы продолжить профессиональный рост.

Вирус творчества

– Как вы пришли к дирижированию?

– Я преподавал флейту в Уральской консерватории и, чтобы меня задержать, они предложили параллельно учиться по классу дирижирования, знали, что я склонен создавать ансамбли. (Смеется.) Оказалось, что так должно было быть. Говорят, дирижер – профессия музыканта второй половины жизни. Чтобы стать дирижером, нужно в первой половине состояться как музыкант. Это органичный переход. Но если бы я остался в Петербурге, то, возможно, никогда даже не задумался бы о карьере дирижера. Так я окончил Уральскую консерваторию по классу дирижирования, начал работать в оперном театре дирижером...

– А если бы этого не случилось?

– Вероятно, я все-таки уехал бы из Челябинска. Я всегда был кошкой (Cмеется.), вернее, котом, который гуляет сам по себе: если что-то не нравится, плюну и уйду. Поэтому я ушел из оркестра оперного театра, когда понял, что никому не интересно – хорошо ты играешь или плохо. И занялся сольными концертами: играл с Анатолием Ханжиным, с Владимиром Хомяковым, с Виктором Козловым, другими музыкантами. Если есть у музыканта вирус стремления к творчеству, от него не уйти. Нет этого стремления – ты просто лабух и все. Потом все переросло в квартет, в сикстет, потом я подумал: почему бы не попробовать создать камерный оркестр. (Смеется.)

– Когда был создан камерный оркестр «Классика», вряд ли и вы верили, что это надолго? Не было ни зарплаты, ничего, все держалось на голом энтузиазме. Как удалось это преодолеть и столько времени держать коллектив?

– В оркестр вошли выпускники различных музыкальных вузов – музыканты, педагоги, студенты... Собрались те, кто хотел творить. Я стремился, чтобы в месяц было по три-четыре концерта и каждую неделю – новая программа, чтобы рос профессионализм. Сегодня музыканты, приезжающие на гастроли, с которыми мы играем, отмечают, что профессионализм оркестра постоянно растет. Только на мощной базе профессионализма можно выстраивать и все остальное.

– Сложно работать с суперпрофессионалами, которые приезжают на гастроли?

– У меня очень талантливые концертмейстеры – это люди, которые являются передаточным звеном от дирижера к оркестру. Они занимаются всей химией для роста уровня мастерства. Кроме того, когда я репетирую с оркестром перед приездом именитого гастролера, я проговариваю все возможные варианты: музыкант может играть и так, и так. В музыке, как в любом искусстве, много относительного – многое нужно уловить и сделать непосредственно во время концерта, это живая сиюсекундная субстанция. На это и даны музыканту уши, на это он и музыкант. Я специально беру во время репетиций разный темп, разную нюансировку, чтобы оркестр был готов ко всему во время концерта с солистом и реагировал мгновенно. Второй момент – настоящий музыкант не обращает внимания на то, какой оркестр – классный или просто хороший, или средний – с ним играет сегодня. Настоящий музыкант всегда играет хорошо. И ему не важно, выступает он в Париже или в Челябинске, он выплескивается по полной, потому что публика не дура, ее не обманешь. Вот почему я всегда говорю своим музыкантам – один раз схалтурим, никогда не отмоемся.

– По-моему, Хибле Герзмава очень понравилось с вами выступать.

– Да, она не лукавила. Хотя у нас не было полновесных репетиций перед концертом, потому что она не могла во время репетиции петь в полный голос. При этом мы поняли друг друга. Да, хороший концерт получился. То же самое было с Борисом Березовским. Он приехал в день концерта, была одна репетиция, нужно было внимательно слушать солиста и следовать его игре. Борис тоже был доволен, сказал, что чувствовал себя музыкантом, что концерт вдохновлял творить. Ведь музыканту сопутствует настроение, вдохновение. И оркестр подвержен этому настроению солиста. Композитор, сочиняя произведение, рассчитывает на хороших музыкантов, которые способны творить. Все хорошие музыканты играют одно и то же произведение по-разному, при этом не отходя от текста, в этом-то вся и прелесть. Есть, например, в произведении указание «чуть более движения», – но на сколько больше? Километрами иди децибелами тут не измерить... Все зависит от того, как чувствует музыкант. Сегодня у него что-то произошло в жизни и он чувствует это «чуть больше» так, а завтра это уже не повторится. С большим музыкантом всегда удобно играть, потому что он логичен, в нем нет примеси какой-то химии, которая мешает ему исполнить произведение в зависимости от желания своего или настроения.

Дети без детства

– Преподавать вы начали в Уральской консерватории?

– Нет, я начал преподавать еще до консерватории, еще в институте. Преподавал в специальной музыкальной школе, в училище.

– Это было простое желание подработать?

– Когда речь идет о преподавании, я не выношу этого «подработать». Это неправильно. «Подрабатывая», ты, на самом деле, халтуришь. А если из твоего ученика должен вырасти большой музыкант?! Он потом всю жизнь будет жалеть, что учился у тебя. Поэтому я к преподаванию всегда относился со всей серьезностью. Кроме того, меня это так заводило, потому что не только я их учил, но и они меня многому учили. А началось все с того, что я далеко жил от оперного театра – на Сельмаше. Мне было неудобно после утренней репетиции возвращаться домой , а потом ехать на спектакль. В этом случае на дорогу уходило бы по четыре часа в сутки. Когда-то, в далекое советское время, было правило – артисты жили в радиусе полутора километров от здания театра. Потому что у них бывает двойной вызов на репетиции и вечерний спектакль. Первая плеяда музыкантов нашего театра в таких условиях и жила. В мои времена все изменилось. И я подумал – какой смысл кататься туда-сюда, лучше преподавать. Конечно, это помогало семье и в материальном плане.

– Кто из первых ваших выпускников набрал большую высоту?

– Мила Сурикова сразу в Москву поступила, сейчас играет в оркестре Театра Станиславского и Немировича-Данченко. Кстати, у нее трое детей, молодец. Лера Авербах – это первая моя выпускница в школе по классу флейты. Очень сильная, очень талантливая девочка. Сегодня сонату, которую Лера сочинила в 15 лет, мои ученики играют с величайшим удовольствием. Хорошее произведение. В то время мне казалось, что Лера сильно перегружена, она иногда жаловалась, что не хватает сна. Но ей хотелось писать стихи, играть на музыкальных инструментах, сочинять музыку. Меня смущало еще и то, что все тогдашние друзья Леры были лет на 20 ее старше, не было детства у ребенка. Но, когда она поступила в Джульярдскую школу США (консерваторию в нашем понимании), все встало на свои места, потому что там сказали: выбрать специальность и ничего лишнего. Она приехала оттуда, и я понял, что Лера вернулась в свой возраст. Сегодня я очень рад за Леру, слежу за ее успехами. Потом были Игорь Ретнев, Марат Файрушин, Вася Темников... А сейчас один из моих учеников стал лауреатом конкурса, сыграв сонату Леры Авербах. Говорит, москвичи, которые были в жюри, в восторге от сонаты.

– Со всеми ли учениками удается сохранять постоянные отношения?

– С Костей Рубинским у нас великолепные отношения по сей день. С теми, кто сейчас далеко, мы не так часто созваниваемся, но не теряем друга друга из виду. Чаще других звонит из Швейцарии Игорь Ретнев, иногда чуть не каждый день. Он сейчас тоже занимается дирижированием и ему хочется поделиться, спросить что-то, рассказать... Встречаемся, когда я приезжаю в Екатеринбург или другие города в качестве члена жюри на какие-то конкурсы, или на гастроли. Обязательно видимся, хочется поговорить. Отношения хорошие сохранились со всеми.

– Завтра сколько учеников будут участвовать в концерте?

– Четверо приедут из других городов, остальные челябинские – все солисты оркестра оперного театра, кто были моими учениками. Я брал только тех, кто учился по классу флейты, потому что те, кто играли у меня в ансамбле или оркестре – это все-таки не прямые ученики. Среди участников концерта будут даже «внуки» – ученики моих учеников. (Смеется.) В общей сложности 14 учеников занято в концерте.

– Пытались посчитать, сколько за эти 25 лет выпустили в мир музыкантов?

– Не смог вспомнить всех даже за последние десять лет... (Смеется.) Но все об этом спрашивают, придется подсчитать. Кстати, недавно в Интернете совершенно случайно увидел имя моей ученицы – очень талантливой девочки – Яны Симон. Сейчас она живет в Голландии, и Елена Камбурова часто ее приглашает на концерты в свой театр. У меня она училась в училище по классу флейты, но карьеру сделала как бардовская певица. Она и тогда великолепно пела, сочиняла свои песни. Ее знают в России как бардовскую певицу.

– Счет выпускников идет на десятки или уже на сотни?

– Прямых – на десятки. В екатеринбургских, пермских, московских театрах, петербургских, в Челябинске, Белгороде, Кисловодске, Барнауле, Омске – везде работают мои прямые ученики. Состоялись в профессии, работают в хороших коллективах.

Европейский знак качества

– Что сегодня на первом месте – преподавание или оркестр?

– Мне всем интересно заниматься. И это самое главное. Везде свои задачи и везде радуют результаты. Радует, когда когда ребята научились чистить себя, «химчистку» делать по-настоящему, начинают слышать, сами заводятся на занятиях и хотят заниматься еще и еще... Это главное. В прошлом году был очень хороший выпуск струнников, они играли программу, которую играют выпускники Московской консерватории. Достойные виолончелисты, экзаменатор из Москвы всем пятерки поставил.

– Что такое для вас гастрольные туры с оркестром?

– Для известных столичных оркестров – это возможность заработать хорошие деньги. Для нас – это, прежде всего, уровень, имидж, статус. Европа остается эталоном, когда проверяется твой профессионализм. И если оркестр приглашают в Вену на фестиваль или в Германию на гастроли – это говорит о том, что нас знают и нам доверяют. Мы участвовали в фестивалях, в которых участвуют Венский филармонический оркестр, Лондонский королевский оркестр, оркестр Мариинского театра... Это не просто так: они прослушали записи и только потом пригласили. Мы были участниками фестиваля, который проходит во всех странах, расположенных вокруг Боденского озера: Австрия, Швейцария, Германия, Лихтенштейн, во всех городах. Да, мы выступаем не в Вене, мы играем в маленьких городах. Но то, что это Бодензеенский фестиваль, о многом говорит.

– Количество энергии в вас всегда удивляло, эта энергия не иссякла?

– Иногда стал уставать. (Смеется.) Много времени порой отнимает бумажная работа, этого времени жалко. Хотя мне повезло, у меня хорошие администраторы, которые очень помогают в этом плане.

– Не огорчают сегодняшние перемены в музыкальном образовании?

– Расстраиваюсь. Ломать то, что сложилось веками, чему завидуют зарубежные коллеги, – разве это правильно?! В Петербург приехал, зашел в консерваторию: что у вас, спрашиваю. Мне в ответ: «Адик, мы этого ничего даже в голову не берем; от того, что лишних бумаг напридумывали, мы Баха и Моцарта по-другому преподавать не будем»! Классическая музыкальная культура в России культивировалась веками, и все с нас берут пример, как учить и как учиться. Глупо что-то менять.

Свой путь

– Очень много работаете, удалось ли для семьи создать желаемый комфорт, обещанную квартиру получили?

– Никакого комфорта, квартиру все еще ждем. Думаю, пора брать ипотеку. Понимаю, что получить квартиру теперь уже невозможно.

– Дети пошли по стопам отца?

– Нет. Может быть, я что-то неправильно делал? Старший сын окончил музыкальную школу, положил свидетельство об окончании передо мной: «Папа, на этом мое образование музыкальное закончилось, я не смогу жить так, как ты». Но приятно, что он сейчас хорошо в музыке разбирается: слушает Дворжака, Малера, Шуберта, то есть музыку не для общего употребления.

– Какой из последних концертов был для вас высоким полетом?

– Из того, что слышал, концерт оркестра под управлением Михаила Плетнева. Я ощутил настоящую гордость за страну. Причем они приехали в Челябинск с программой, которую никто не возит на гастроли, она в принципе невыигрышная. Они привезли «Времена года» Глазунова, которую никто никогда здесь не исполнял. И сыграли это великолепно. Еще я увидел, что музыканты счастливы вместе музицировать, каждый знает, что делать, и музицируют они с такой душой! А из своих концертов – выступления с Борисом Березовским и Хиблой Герзмава.

– Бенефис в феврале в зале филармонии – это в честь вашего 50-летия?

– Да, хотя ученики ко мне приехали как раз в мой день рождения, 16 января, всех детей своих собрал. (Улыбается.) А бенефис будет позднее, участвуют только оркестр «Классика» и солисты филармонии.

– Гостей не ждете?

– Это большие расходы. Считаю, нужно хорошо представить свой оркестр. Мне повезло, что один из моих учеников – Костя Рубинский – всегда рядом. Надеюсь, мы вновь сделаем мини-спектакль, мне очень понравился прошлый бенефис оркестра. И все челябинские музыканты рады принять участие в этом бенефисе, сейчас работаем над программой. Мы достигли такого возраста, имею в виду «Классику», что сегодня к нам просятся – сделать программу, спеть с нами, сыграть. Это хорошо, что пришел такой период.

– Насколько важна для дирижера энергетика, харизма?

– Это то, что позволяет вести за собой оркестр. Если дирижер – не личность, он не сможет руководить оркестром.

– Дирижер должен быть диктатором?

– Герберт фон Караян был авторитарным дирижером, Евгений Мравинский – сначала демократом, но к 50-ти и он стал авторитарным, а Михаил Плетнев и сегодня считает, что «душить» инициативу музыканта нельзя. Себя я причислил бы к демократам. У каждого дирижера свой путь.