1988-89 в Баку: Конец света

Этой истории два десятка лет. События в Грузии заставили ее вспомнить. Почему в организме народов, история которых насчитывает сотни веков, вновь и вновь вспыхивает «детская болезнь»? Корью человечества назвал национализм Альберт Эйнштейн. Видимо, большинство из нас все еще не получило нужной прививки. Уральцам в этом плане, должно быть, повезло больше. Само место такую прививку предполагает. Потому, наверное, и силен Урал. Как говорил Дмитрий Сергеевич Лихачев, национализм – это проявление слабости нации, а не ее силы.

...«Подошли ко мне ребята с зелеными повязками, говорят: «Мы тебя уважаем, но пиши заявление и уезжай отсюда, мы за себя не ручаемся». Я к директору: что делать? – «Ничем не могу помочь, – отвечает. – Это толпа... бери детей и уезжай»...

Генрих Петросович и Людмила Георгиевна рассказывают о событиях 20-летней давности так, будто было все вчера. Нет ничего страшнее этнических чисток. Еще утром это был твой сослуживец или сосед, вместе недавно на одной свадьбе гуляли, с днем рождения друг друга всегда поздравляли, а этой ночью он пришел к твоей двери с ножом...

Невеста, грустная от счастья

Они поженились в Баку. Он – армянин, в ней есть грузинская кровь. И сегодня чета Петросянов – очень красивая пара.

Людмила Георгиевна: Мама моя родом из Кирова, русская. А у папы отец был грузином, но воспитывался он с отчимом и его фамилию носил – Чернышов. Детство мое прошло в Петропавловске-Камчатском. Отец был военным моряком, капитаном третьего ранга, завербовался на Камчатку на три года. А прожили там все семь, не было смены – не отпускали отца. Пока в 1957 году мама не написала Климу Ворошилову, что детей надо к солнцу, к фруктам везти. Так мы оказались в Баку.

Генрих Петросович: А я в Баку родился. Мой отец был турецким армянином. Во время страшных погромов в Турции, в 1915 году, вся семья его погибла. Мать, отец, 11 братьев и сестер были зарезаны. А он, мальчишка, спрятался в подвале, прибился к семье соседки, вот она его и вывезла в Баку. Голод свирепствовал везде, а в Баку – нефть, сытно было. Соседка отца воспитала вместе со своими детьми. Мама родом из Карабаха, из села Хэнацах. Армянка. Нас четыре брата: старший уже умер, еще один живет в Ереване, периодически выезжает на заработки в Израиль (жена у него еврейка), Сергей с женой и двумя дочерьми – в Лос-Анджелесе. Я вот на Урале оказался.

Баку всегда считался интернациональным городом: азербайджанцы, армяне, евреи, русские жили там вперемешку. Когда жен выбирали, национальность не спрашивали. Все хорошо говорили на русском, в школе и институтах учили азербайджанский.

ГП: Поэтому в Ереване нас перевернутыми армянами называют. Мы с Сергеем до сих пор армянского языка не знаем. Зато я чисто говорил по-азербайджански. По азербайджанской литературе у меня всегда пятерка в пединституте была. Семен выучил армянский, когда в Ереван уехал. В семье только мама и отец говорили между собой на родном языке.

Людмила Георгиевна и Генрих Петросович познакомились в типографии, в огромном бакинском издательстве. Он был верстальщиком. Она – корректором.

ГП: 10 лет вместе работали, но только через 10 лет поженились. Пройдет Люся мимо, посмотрю – хорошая девочка. Мне все: так женись! Не время, отвечал я, не время. Мы женились уже зрелыми людьми, Люсе было 28 лет, мне – 30. Видно, это судьба. Я ведь после армии в типографию не вернулся, пошел в снабжение большой строительной компании, там у моего друга отец работал. Года три я там выдержал только, понял – не мое. Надо воровать, продавать... не могу. Вернулся в типографию и снова встретил ее. Поставили меня на газету, которую читала она. Помнишь, Люся, как фотограф тебе сказал в загсе: «Улыбнись! Почему невеста такая грустная?!» «От счастья», – ответил я тогда.

Первый исход

О страшных погромах в Сумгаите (1988 год), от подробностей которых и сегодня мороз продирает, Петросяны узнали в гостях.

ГП: Мы были у Люсиной подруги, пришел к ним родственник – в прокуратуре работал – и стал шептаться с мужем подруги Валерой. Потом Валера мне говорит: «Гена, дела плохи. В Сумгаите, Кировабаде что творится, ужас! Гонят армян, убивают!» Страху такого нагнал... но я не придал этому значения. Не может быть такого в Баку!!! Интернациональный же город! А потом действительно началось... Ко мне начальник цеха как-то подошел и говорит: бери отпуск без содержания и уезжай.

У Петросянов к тому времени было уже двое малышей: сын и дочь. Поэтому раздумывать не стали, собрали все самое необходимое, взяли детей и улетели в Калининград, к брату Людмилы Георгиевны. До аэропорта уже было невозможно добраться общественным транспортом, открыто. Армян вылавливали, избивали и убивали. К самолету их доставили знакомые на машине прокуратуры, с зашторенными окнами.

ЛГ: Мне по-настоящему стало страшно. Думала, не вернусь в Баку, уезжаем навсегда. В Калининграде начали искать работу. Нас пригласили в небольшой городок – Гвардейск – работа была в типографии, давали нам полдома. Но из Баку прислали телеграмму: возвращайтесь, все нормально. Как мы обрадовались!

Вернулись в родной дом в январе 1989 года. У Генриха Петросовича тяжело заболел отец, обнаружили опухоль.

ГП: И вот тут я понял, что ничего не кончилось. Отца в больницу не приняли – нет армянам места. Люсина подруга рожала в сентябре и потом рассказывала, что русских еще нормально принимали. А армянки прибывали в роддом и прямо на полу рожали в приемном покое. Им говорили брезгливо: мы к вам не прикоснемся даже. Во время похорон налетали, избивали людей, могли гроб сбросить на землю. Не только у армян. У нашего секретаря Васи Зайцева мать в это время умерла, так хоронить невозможно было. Он вызвал милицию, в первом ряду шли милиционеры, потом похоронная процессия. А нам, когда мы совсем уезжали из Баку, контейнер грузили матросики. У сестры муж был замкомандующего Каспийской флотилии. Он, кстати, к этому времени уже уехал в Москву, понял, что делать в Баку нечего. Я ему в Москву позвонил, вот он нам и помог. Если бы не матросики, лишились бы своих вещей. Были случаи: грузится армянская семья, вдруг, откуда ни возьмись, целая орава – бойцы народного фронта, поджигают все – и нет вещей, люди с пустыми руками остаются.

ЛГ: Хорошо, если целы сами. Накануне нашего отъезда женщину-армянку прямо на перроне сожгли...

«Сидишь в своей квартире и каждую минут готов умереть»

Как только вернулись из Калининграда, сразу вышли на работу. Но каждый день начинался с вопроса: почему все еще не уехали? В метро висел лозунг: «Русские – в Рязань, татары – в Казань!». Сергей Петросович, брат Генриха, вскоре уехал из Баку, бросив квартиру, потому что каждое утро находил на своей двери крест и надпись: «Убьем детей». Погромы приобретали все более зверский характер. Мужа знакомой Петросянов на глазах семьи выбросили с четвертого этажа. Ночью и им звонили по телефону, угрожали расправиться с детьми. Ложась спать, Петросяны подпирали дверь бревном...

ЛГ: Сидишь в своей квартире и каждую минуту готов умереть. На работу стало ходить опасно. Всюду поджидали патрули народного фронта Азербайджана.

ГП: У меня до сих пор хранится удостоверение газеты «Молодежь Азербайджана» на азербайджанскую фамилию Зейналов. Мне ребята дали на всякий случай, потому что по-азербайджански я чисто говорил. Два раза останавливали меня, показывал и верили. Но однажды подошли ко мне наши же типографские ребята с зелеными повязками – 25 лет с ними рядом проработал, кушали вместе, на праздниках гуляли – и говорят: «Мы тебя уважаем, Гена, но пиши заявление, уезжай отсюда, мы за себя не ручаемся». Пошел к директору: Муса Набиевич, что делать мне? – «Ничем не могу помочь, это толпа... бери детей и уезжай»...

Петросяны так сразу уехать не могли, их никто нигде не ждал, а потому они начали искать обмен, чтобы не остаться без крыши над головой.

ГП: Я перестал ходить на работу, вообще не выходил на улицу, месяца три сидел дома. В это время уже был введен комендантский час. Вошли советские войска, танки на улицах стояли. Но ничего не помогало, в каждом дворе же танк не поставишь. Армян продолжали убивать, калечить... громить квартиры.

ЛГ: В издательстве все знали, что я русская, но косились: Гены нет, а я-то почему здесь сижу? Но самое страшное было – дойти до работы. Удостоверение я в сапог прятала, потому что тоже Петросян. Подходишь к издательству, где дуло танка прямо в двери упирается – облегченно вздыхаешь, что ты дошел живым. Однажды захожу в издательство, а там бегает народный фронт и орет: «Где тут армяне, сейчас всех поубиваем». Азербайджанцы-милиционеры не реагируют, они знают, что я Петросян, и сидят посмеиваются издевательски. Думаю, ну, все – пропала я, быстрее в лифт. А «зеленые повязки», оказывается, по всем этажам бегают, вылавливают журналистов. Забежали к нам, а у нас всех спрятали в один кабинет и закрыли. Вскоре почти все армяне – журналисты, печатники – выехали из Баку.

«Луся, не боись. Я здесь вас охраняю»

ГП: Когда мы уезжали, я пришел в издательство за документами, начальник отдела кадров сказала мне: «Ты только там не говори, что мы тут звери, что гоним всех». У меня вырвалось: а что, разве не так? Но, конечно, не все это делали. Редактор молодежки моей нам очень помог – я полгода почти не работал, но получал зарплату. Деньги прямо домой привозили. Вечером, чтобы никто не видел. И ребята-азербайджанцы приехали помочь вещи грузить, разве их можно забыть? Даже телефон привезли нам, чтобы здесь сразу установить. Когда папу увезли в Ереван, надо было его квартиру на себя мне перевести, чтобы обменять. Мы с Любой Гомарник поехали в райисполком и в течение получаса перевели квартиру на меня. Вот, председатель райисполкома тоже оказался человеком. Он понял, что надо армянину убегать, иначе убьют, а у него семья.

ЛГ: Сосед у нас был азербайджанец, алкоголик. Так он сидел по ночам на ступеньках, чтобы к нам не нагрянули, сторожил нас с ножом, говорил: «Луся, не боись, я здесь вас охраняю». Разве можно забыть сына Эли Абдулаевой? Поехал на контейнерную площадку – все для нас сделал. Как его найти, отблагодарить? Это человек! И не имеет значения, какой он национальности.

Две двухкомнатные квартиры в Баку Петросяны обменяли на маленькую хрущовку в Челябинске.

ЛГ: Многие все бросали и уезжали, а тут крыша над головой... Счастье. Со мной Шаумян работала, так ее на пароме отправили, в чем была и только с дамской сумочкой. Потому что мы в декабре уехали, а в январе все еще хуже стало, на пароме людей стали отправлять, чтобы резни большой не случилось. Да... кто уехал, а кто умер. Но у многих, кто выехал из Баку, инфаркты были, инсульты, болячки все получили. Многие сейчас на инвалидности. Сын наш, когда сюда приехали, еще долго боялся всех, шапку до глаз натягивал, чтобы не видели цвет волос...

С новой строки

Не только бакинские армяне, но русские, евреи, украинцы оставляли Баку. Бежали в Россию, Штаты, во Францию, в Израиль, в Самарканд, Тверь, Ейск, Пятигорск... – лишь бы уехать из ада, в котором вдруг очутились.

ГП: У нас в издательстве много ребят талантливых было. Журналисты какие! Наташа Айрапетова, Рустам Арифджанов, Галя Бадалова, мой редактор Иванов, Джанибеков... почти все уехали. Работают в Москве, других городах. А Иосиф Щеголев – в парламенте Израиля сейчас. Собкором «Молодежи Азербайджана» был. Толковые все ребята, сильный коллектив был у нас.

ЛГ: Моя подруга Таня сейчас на Белгородчине. На границе с Украиной. Их тогда председатель колхоза – Герой Соцтруда – обнадежил, что квартиру даст. Они приехали, а он обманул, поселил в Доме механизатора. Вместе с курами они там жили, с хламом... Потом мы помогали им дом построить – большой дом сейчас у них, сад, хозяйство. До сих пор друг к другу ездим. Долго все переписывались, по 20 писем в день приходило. Теперь уже только звоним, но тоже редко. Забывается все, другая жизнь у людей.

Петросяны приехали на Урал в лютые морозы. На эмоции не было времени. Надо было искать работу.

ГП: Я кинулся в Дом печати, а мне говорят: мы переходим на компьютерную верстку. Куда еще? Обратился в «Вечерний Челябинск», и замредактора газеты Александр Чумовицкий целый день нам с Люсей искал работу. Мы ему очень благодарны. Обзвонил всех и нашел место в межрайонной типографии. Приехал к Владимиру Васильевичу Анисимову, он предложил стать учеником печатника. К тому времени ручной набор, высокая печать – все, что я мастерски умел, ушли в историю. В 43 года снова стал учеником. А что делать? С шести утра до восьми-девяти вечера был на работе, научился всему за три месяца. Потому что хотел научиться, мне это надо было: детей надо было поднимать. Ездил в Дом печати, там учился офсетному процессу. Литературу читал, машину изучал... Самоучка я. До сих пор мне молодые печатники-спецы говорят: молодец, Гена, что смог все это одолеть.

Такой он по характеру, Генрих Петросян. Надо знать историю, как очутился армянский юноша в типографии вообще. И почему, окончив с хорошими оценками педагогический институт, в типографии остался?

ГП: Еще в девятом классе мне надоело у мамы и папы рубли просить. Как-то шли по городу с друзьями, смотрю, окно открыто, подошел – машина стучит. Я спросил у мужика: «Что такое?» – «Типография», – говорит. Я даже не знал, что это такое. «Как не знаешь? – удивился мужик. – Видишь, печатаем». На следующий день я зашел к директору: возьмите на работу. «А кто ты: наборщик, печатник?» – «Никто. Человек. Рабочим хотя бы возьмите!» – «Завтра заходи». Зашел, был принят рабочим, а через три месяца перешел в ученики наборщика. Еще через два получил разряд. И пошло-поехало. Учился на заочном в институте и неплохо зарабатывал. Был афишером – афиши набирали и печатали. Нас таких в Баку два человека было всего. Это ручной набор. И формулы набирал: химию, математику. А потом линотипистом стал. На спор с начальником цеха сам освоил линотип. Он все время плакался: не хватает линотипистов. «Вот я!», – говорю. – «Да, хватит трепаться!» – «Через два месяца увидишь, – говорю. – Поставишь меня на машину». Вот Люся видела, я оставался вечером и сидел, учил клавиатуру на выключенной машине. Потом включил, стал небольшие тексты набирать. Потом начал потихоньку работать, если нет верстки на ручном наборе. Наконец, пришел к начальнику цеха: «Аслан, я готов». – «Как?!» – «Сам выучился». И поставили меня на газету.

Сегодня у Генриха Петросяна в Челябинске полно учеников, среди которых и сын. Все они благодарны этому мудрому, талантливому в своей профессии человеку. И все удивляются, что в свои 60 с хвостиком он все еще работает печатником. Обычно «у машины» стоят до 45, от силы до 50 лет. Тяжелая работа.

«А судьи кто?»

ЛГ: А меня Чумовицкий устроил в издательство «Газета», было такое. Там требовались выпускающие на районные газеты: Сосновский район, Кунашак... Меня взяли на Кунашак, а они только через пару месяцев должны были включиться в процесс. И на время я стала курьером, передавала им через водителей автобусов диски и оригиналы. Морозы были страшенные, я ехала на Северный автовокзал, водители меня материли, брать ничего не хотели. Помню, слезы у меня текут и замерзают прямо на щеках, ни валенки, ни шуба от тех морозов не спасали. Приду домой, реву: сейчас в Баку тепло... Все пережили. Началась газета и стало легче, а потом я перешла в «Народную Думу», затем был «Деловой Урал», и вот уже седьмой год в «Комсомолке». Денег в те первые месяцы семье катастрофически не хватало, пока Гена был учеником. Поэтому я подрабатывала постоянно: в межрайонке бланки читала, брошюрки, потом польские книжки стали перепечатывать (Смеется.) Все про секс. Вот я их читала. Ночами сижу, все спят, а я про секс читаю. И такое время было. А потом уж Гена в августе получил хорошую зарплату, мы так обрадовались.

И Петросяны вновь с благодарностью вспоминают теперь уже челябинцев, которые помогли им пережить ту суровую зиму.

ЛГ: Мне Комитет по печати дал помощь, сыну в школе дали помощь и Гене дали помощь, а еще два раза деньги с сыном на улице, на снегу, находили. Это уже Божья помощь, наверное.

ГП: Да, на работе хорошо меня приняли, даже не ожидал. Директор мне помощь дал 500 рублей – большие тогда деньги были. Линолеум в квартиру дали бесплатно. Директор пошутил: «Для младшего армянского брата ничего не жалко великому русскому народу».

Только один раз за все эти годы обозвали Генриха Петросовича на Урале «чуркой». «Я оглянулся и понял, что тот человек не достоин моего внимания, – говорит Генрих Петросян. – В этом случае всегда хочется сказать: «А судьи кто?»

ЛГ: Это бытовой национализм, в Баку я часто слышала еще во времена Советского Союза: «русская свинья, езжай в своя Россия». Это коронный номер. 33 года мы там прожили, я часто это слышала. На рынке, в транспорте. В редакции, конечно, не было такого. А сюда приехала – все армянкой называют.

ГП: Национализм – самое низменное чувство. Недостойное человека. Вот всегда спрашивают: «А какой вы национальности?» Какая разница?! Главное – человек. Профессионал. В 55 лет пошел я на пенсию по второму списку, у меня же горячий стаж в Баку заработан. Но пришлось это в суде доказывать. А ветерана так и не получил. Хотя у меня есть грамота президиума Верховного Совета Азербайджана, которая приравнивается к медали. Но сказали, что союзные награды не действительны. Странно ведь? Как будто это мы все разрушили? Никогда мы так не избавимся от национальных конфликтов.

Вот теперь русско-армянское кладбище в Баку, где похоронены все мои родственники, сравняли с землей. Дома будут строить. Почему люди не понимают, что на чужих костях счастья построить нельзя? Испокон веков жили в Баку армяне, русские и евреи, никто никому не мешал...

Больше всего, приехав в Челябинск, Петросяны боялись за детей. Но дети всегда мудрее и чище взрослых. Так получилось, что сына Генриха Петросовича и Людмилы Георгиевны посадили за одну парту с азербайджанским мальчиком. Учительница не придала значения событиям в Азербайджане.

ЛГ: И они, наши мальчики, подружились. До сих пор отец того мальчика с нами здоровается, Гена у них даже как-то в саду был. Вот так. Другие люди здесь. И пусть такими будут всегда.

Наша справка:

До сих установить точное число погибших в Баку, Сумгаите и других населенных пунктах не представляется возможным. Следствие по делу о погромах армянского населения не проводилось.