Витя Кругляк: нас с мамой везли в концлагерь

Сегодня Виктор Кругляк – человек в Челябинске известный. Выпускник знаменитого ГИТИСа, заслуженный артист России Виктор Кругляк более 50 лет работает на сцене Челябинского драматического театра имени Наума Орлова. Он сыграл множество ролей, в том числе в спектаклях о войне. Но правду о войне постигал не на сцене, войну он встретил подростком в Ростове-на-Дону. Они с мамой оказались на оккупированной территории, и ребенок видел, как уводили на расстрел евреев; слышал, как хозяйка, у которой они снимали квартиру, грозила донести в комендатуру, что его отец командир Красной Армии. Виктору и его маме чудом удалось избежать концлагерей. И совсем не удивительно, что отчаянный мальчишка помнит те события еще и как череду опасных приключений.

Ведро картошки

Наш удивительный рассказчик родился 6 февраля 1929 года в семье офицера Красной Армии и медсестры. Война застала всех троих в Ростове-на-Дону.

«Я только что окончил три класса. Отец мой был капитаном Красной Армии, помощником начальника мобилизационного отдела, служил в Северо-Кавказском военном округе. Когда началась война, папа сразу уехал на Кавказ формировать кавалерийскую дивизию. А потом, через Ростов-на-Дону, уходил на фронт. Мы с ним простились в Батайске и остались с мамой в Ростове-на-Дону, в своей квартире. Но однажды утром в дом, где жили семьи офицеров, приехал посыльный: «Соберите самые ценные вещи. Эвакуация. В шесть утра пришлем грузовики, чтобы ехать на вокзал».

Было только сказано, что эвакуировать всех будут на Кавказ. По словам Виктора Степановича, никакой паники не было. Люди спокойно погрузились ранним утром в машины и отправились на вокзал.

«Там на путях уже стоял длинный эшелон, состоявший из теплушек, вагонов 60, наверное. Но никто не знал, когда же он отправится и сколько мы будем в пути? Поэтому я спросил у мамы: «Что же мы есть будем»? Ведь еды-то никакой не взяли. И предложил ей: «Давай я вернусь домой, возьму керосинку и картошки». Мама согласилась. Я сел на трамвай, приехал домой, в одну сумку поставил керосинку и трехлитровую бутыль керосина, в другую руку взял ведро картошки и с этим грузом вернулся на вокзал. Потом, когда поезд уже шел на Кавказ, мы варили на керосинке картошку, тем и питались.

Поезд привез беженцев из Ростова-на-Дону в Кисловодск.

Здесь когда-то часто лечился папа, у него было больное сердце. Но теперь все санатории превратились в госпитали, и там уже было полно раненых. Кроме того, как выяснилось позднее, в числе беженцев с Украины и из Белоруссии было множество евреев.

Нас с мамой разместили в доме, который хозяева когда-то сдавали отдыхающим. И мы жили там до прихода немцев. Однажды прошел слух, что в Кисловодске опустели все административные здания, никакой власти не стало, сбежали все. Оказывается, немцы подошли уже к Минеральным водам, часть пошла в наступление на Баку, а часть – в Кисловодск.

Рано утром меня разбудил странный звук: вжих, вжих, вжих... Мальчишкой я был очень любопытным – встал и побежал во двор. Через щели в заборе увидел, что мимо дома идут открытые грузовики (трехтонки), там в пять рядов по пять человек сидят немецкие солдаты в касках с автоматами и дремлют. Рядом с водителем – офицер. Машин было много, но все они прошли мимо, в сторону гор. Остановилась последняя. Из нее вышли офицер и женщина, которая встала на подножку машины и стала кричать: «Граждане, подходите! Немцы несут порядок, вы будете жить хорошей счастливой жизнью. Всех большевиков-коммунистов уничтожат. Все ваши несчастья закончатся!» И так далее. А наш дом стоял на площади. Народ стал подтягиваться, человек 100 собралось, слушали... Потом и эта машина ушла.

А через некоторое время в городе появился комендант. Мы узнали об этом по узким белым лентам объявлений на домах, где было в три ряда напечатано: «Всем лицам еврейской национальности нашить на левую сторону груди шестиконечную звезду Давида. За невыполнение приказа – расстрел. Немецкий комендант – майор Шнайдер».

После этого в городе появились люди со звездами, их было много. По городу также прошел слух, что муж и жена – учителя – повесились в знак протеста. Они были евреями.

Не прошло и недели, как все дома и заборы в городе были увешаны другими лентами объявлений: «Всем лицам еврейской национальности явиться в 6 часов утра на вокзал для отправки в малонаселенные районы Украины. За невыполнение приказа – расстрел! Немецкий комендант – майор Шнайдер».

И снова я проснулся раним утром, но теперь от топота тысяч ног. Мимо нашего дома бесконечным потоком шли люди со звездами на груди – шли и вели за руки детей, несли на руках младенцев. Шестиконечные звезды были нашиты даже на одежду младенцев. Тысячи людей! Лет через 20 я прочел в какой-то газете, что около Железноводска были вырыты траншеи в несколько сот метров, где захоронены 25 тысяч евреев, расстрелянных немцами здесь же из пулеметов.

А после этого в наш домик пришла хозяйка и сказала: «Клавдия Николаевна (так звали мою маму), если вы не освободите мой дом к завтрашнему числу, я пойду в комендатуру и скажу, что ваш муж – красный командир». Мы с мамой, конечно же, перебрались в другое место, к какой-то старушке на квартиру. А вскоре появились новые ленты объявлений коменданта Шнайдера: «Всем лицам с медицинским образованием обратиться к немецкому коменданту – майору Шнайдеру – для отправки вместе с ранеными в малонаселенные районы Украины».

Мама моя была медсестрой. Она пошла в комендатуру, и ей выдали лист бумаги с орлом, держащим в когтях свастику, где было написано: «Кругляк Клавдия Николаевна является медицинской сестрой, служащей там-то (не помню точной формулировки)». Ранним утром мы пришли на вокзал и увидели там огромное количество раненых, которых немцы сгоняли и свозили из госпиталей Кисловодска. В нашем вагоне был тяжело раненный в живот красноармеец, я его запомнил. А еще был двухметровый дядя – сумасшедший, который высунулся из вагона и закричал: «Мы с Климом Ефремовичем Ворошиловым вас из пулемета та-та-та-та-та...» И вдруг бывший офицер Красной Армии (потому что он был в белоснежном тулупе и шапке, какие носили наши офицеры) ударил этого сумасшедшего прикладом. На рукаве у этого офицера была белая нашивка – значит, служил немцам.

Потом нас повезли в сторону Украины. Но как только поезд отошел от Кисловодска, один из раненых, по всей видимости, тоже офицер сказал: «Товарищи, нас везут в концлагерь. Если у вас есть знакомые-родные, у кого можете остановиться, – бегите по дороге! Пока эшелон охраняется малым количеством людей, убегайте!» И мы с мамой решили доехать до Ростова-на-Дону и там сбежать. К Ростову в вагоне остались только мы, тяжело раненный солдат и сумасшедший, все остальные по дороге разбежались. В Ростов мы приехали ночью, открыли двери вагона, спустились, залезли под вагон, вылезли с другой стороны и пробрались на вокзал».

«Здание вокзала было разрушено почти полностью, в оставшейся части горел свет, там мы увидели немецких часовых с автоматами, сидел какой-то румынский офицер, думаю, высокий чин, на нем была огромная шапка, щеки и губы почему-то накрашены. И вокруг него бегал адъютант. Я эту картинку отчетливо запомнил.

Мама решила отправить меня в разведку – уцелел ли наш дом? А сама осталась с вещами на вокзале. Я вышел на огромный Буденновский проспект, который вел к центру города, и увидел, что от домов остались лишь стены, все было разрушено при бомбежках. Поэтому решил идти по маленькой улочке, которая уцелела. Там стояли старые двухэтажные и одноэтажные дома, улица еще в давние времена была вымощена брусчаткой. И вот я бегу по этой брусчатке, людей нет, улочка пустынна. Вдруг вижу – посреди мостовой белое пятно. Подхожу: лежит женщина в белой сорочке, уткнувшись лицом в подушку. Вся спина ее исколота штыками, она мертва. Вероятно, выбросилась прямо из окна дома.

Побежал дальше. На ходу отметил, что дом моего друга и одноклассника Сережи Лысенко цел. Наш дом – чуть дальше. Добежал и увидел, что он разрушен полностью. Тогда я решил вернуться к Сережиному дому и постучать в дверь их квартиры. Но открыл мне фриц в подштанниках: «Вас из дас?» Я как сиганул во двор, а там уже мальчишки, у них я спросил про Сережу. Оказалось, они с мамой ютятся на чердаке своего дома. Там мы и встретились. Я спросил у его мамы Розалии Ивановны: «Можем ли мы с мамой к вам прийти?» – «Пожалуйста», – сказала она. И я помчался на вокзал.

Какое-то время мы жили на чердаке. А потом я бегал по городу и обнаружил разрушенный дом с уцелевшим нижним этажом, который был полуподвальным. Там даже стекла в окнах уцелели. В двух комнатах был хороший деревянный пол. Я предложил маме перейти туда, там никого не было. И мы перебрались. Ничего у нас не было, спали прямо на полу».

Подростка мало волновали проблемы питания. Виктор Кругляк только помнит, что в основном ели кукурузу, иногда – картошку. «Не знаю, где мама ее добывала, вероятно, обменяла на кукурузу все сохранившиеся у нас вещи, в том числе, свою любимую голубую кофту, которую папа привез ей из Монголии. Помню, она ходила на рынок, чтобы обменять вещи на продукты. А на рынке почти каждый день были облавы. Мама потом рассказывала, что не раз ее выручала та бумажка с орлом и свастикой, которую ей выдали в комендатуре Кисловодска, что она медицинский работник. Мама ее показывала во время облав, и ее пропускали.

Виктор Кругляк и его роли в военных спектаклях и фильмах

Так мы прожили целый год, потом под Ростовом начались бои, и немцы бежали из города. Не стало и полицаев. Мы с Сережей решили пойти к Дону, где шли бои. Была зима, река замерзла, и мы свободно перешли на ту сторону, где до войны были пляжи. Там обнаружили укрытия в снегу, в одном из них стоял мотоцикл с пулеметом, все было усеяно гильзами, патронами. Прошли чуть дальше, и вдруг мне в глаза бросилась страшная картина: на снегу стоит половина сапога, а из нее торчит розовая кость. Метрах в десяти лежит убитый лейтенант Красной Армии, у которого нет половины ноги. Он в белом полушубке, но без шапки, и ветер шевелит на его голове русые волосы. В его руке зажат наган. Я хотел взять этот наган, но лейтенант держал его мертвой хваткой».

Страшная картина и изумительное бесстрашие мальчишек. Сегодня этому бесстрашию удивляется сам Виктор Кругляк. И тут же вспоминает еще один удивительный эпизод: «Однажды я шел по улице и услышал звук самолета. Поднял глаза к небу – действительно, совсем низко летит самолет с крестами на крыльях. Вдруг он стал снижаться, наконец, снизился так, что я отчетливо видел лицо летчика в очках. Немец погрозил мне кулаком, набрал высоту, развернул самолет и вновь стал приближаться к земле. Я почуял, что это не к добру, и бросился бежать. Бегу, оглядываюсь и вижу: летит к земле какая-то коробка, а из нее маленькие бомбочки веером... И только я заскочил за девятиэтажный дом, как они начали взрываться именно там, где я бежал».

Может быть, потому и хранила судьба двух мальчишек – Витю и Сережу, – что были они бесшабашными. Виктор Степанович признается, что мама натерпелась с ним: «Я был непослушным, ускользал из дома ранним утром, и мы с Сережей весь день бегали по городу. Однажды, когда немцы уже ушли из города, а наши еще не пришли, я бежал мимо госпиталя, в котором до войны лечился мой отец. Смотрю, открыто окно. Думаю, дай залезу, посмотрю, что там. Залез. Кровати разобраны, одеяла лежат. Вдруг увидел немецкий штык, похожий на кинжал. Я его к поясу прицепил. Дальше пошел. Увидел коробку металлическую, пытался ее открыть, не получается, пошел с этой коробкой дальше. Дошел до закрытой двери, дергаю ее, а с той стороны дверь держат. И так мы эту дверь с двух сторон дергаем. Вдруг она открылась, и прямо на меня выкатил немец! Увидел штык у меня на поясе: «Партизан?» Схватил меня за шиворот и поволок по коридорам, в подвал, бросил в комнату, а там несколько немцев. Этот фриц кричит: «Партизан!» Тут подошел ко мне какой-то пожилой солдат, отогнул полу куртки и понял, что это не штык вовсе на моем ремне болтается, а всего лишь пустые ножны от штыка. Он что-то сказал по-немецки и взявший меня в плен немец вдруг вытолкнул меня из комнаты. Я убежал. На следующий день в город вошли наши, и этих немцев в подвале уже не было».

В оккупации Клавдия Николаевна и Витя прожили год. «Я хорошо помню тот день, когда в город вошли наши, – вспоминает Виктор Степанович. – Все, конечно же, высыпали из щелей и подвалов на улицу, люди радовались. Но не было ни музыки, ни торжеств. Помню генерала на «Виллисе», солдат, которые вели пленных немцев. Лейтенант спросил у генерала: «Куда их?» И генерал ответил: «Видишь пустой дом, заведи их туда и все». Я понял, что их расстреляют. Но смотреть не пошел, а стал спрашивать у всех: «Не скажете, где гвардии подполковник Степан Денисович Кругляк?» Генерал мне сказал, куда надо обратиться.

Но отец воевал в это время под Москвой. Мы с ним позднее еще раз увиделись. Он приехал на несколько дней в освобожденный Ростов. Помню, мы ходили с отцом в баню. И мама, конечно же, отцу пожаловалась, что я совершенно не слушаюсь. Вдруг отец как закричит: «Ты что же делаешь? Я за тебя кровь проливаю, а ты мать не слушаешь, учиться не хочешь!» Вот тут я испугался.

Похоронка на отца пришла в 1945 году, он погиб в Германии и похоронен в городе Грайфовальде, на северном кладбище. Но мы с мамой там не были.

Жизнь и после освобождения города оставалась трудной, хотя мама вновь начала работать медсестрой. После гибели отца я стал получать пенсию, это помогало выжить. После школы поступил учиться в кинотехникум, был такой в Ростове. И однажды на уроке литературы учительница попросила меня почитать Маяковского, я вышел и стал читать: «Если бы выставить в музее плачущего большевика...». Вдруг в аудитории раздался хохот, а потом наступила мертвая тишина – все слушали, открыв рты. А учительница мне потом сказала: «Мальчик, ты напрасно здесь учишься, тебе надо в театральный институт».

И это запало в сердце. Но у меня было всего семь классов школы. Мама решила отправить меня к тетке в Баку, чтобы я окончил десятый класс. И затем, после окончания средней школы, я поехал в Москву, решил поступать в ГИТИС. А так как мне сказали, что на актерский поступить очень трудно, то я подал документы не только в ГИТИС, но в Вахтанговский, Малый театр, МХАТ (в студии) и в МГТУ. Каждый день по три-четыре экзамена сдавал! Бегал как сумасшедший.

И вот прихожу я в Малый театр, мне говорят: «Нужен подлинник аттестата об окончании школы. Мы вас, скорее всего, возьмем». Я помчался в ГИТИС, объявил, что меня берут в студию Малого театра. Но в ответ услышал: «А вы уже приняты в ГИТИС». (Смеется.) Это я еще третий тур конкурса не прошел. Конечно же, я остался в ГИТИСе. Учился на одном курсе с Олегом Стриженовым.

Поступив в известный театральный институт, Виктор Кругляк поехал к маме, в Ростов на Дону. «Она была очень счастлива, что я поступил учиться, да еще в московский институт, – вспоминает Виктор Степанович. – Надо сказать, мама никогда не вспоминала тех горестей, которые выпали на ее долю, и меня никогда не корила за непослушание. А я, конечно же, радовался возвращению в родной город, бегал на Дон купаться. Как-то на пляже ко мне подошел здоровый такой армянин и спросил: «Не хочешь борьбой заниматься?» Я и не знал, что такое борьба. Он представился: «Я чемпион СССР по самбо Хорен Лусегенович Чибичян, в Москве работаю». И я представился: «Студент ГИТИСа» – «Приходи, – сказал он. – Будешь заниматься самбо». И я занимался у него, получил второй разряд. Так что здоровый парень был, сильный».

После окончания ГИТИСа Виктор Кругляк уехал в драматический театр Хабаровска. Затем по приглашению народного артиста РСФСР Петра Ивановича Кулешова приехал в челябинский театр драмы. Его мама умерла в Ростове-на-Дону. «Рано она умерла, – с горечью говорит Виктор Кругляк. – Я прилетел к ней на похороны и увидел, что Ростов все еще в руинах. Город наш восстанавливали очень долго».

В труппе челябинского драматического театра Виктор Кугляк работает с октября 1962 года.

Сыграл на челябинской сцене множество разноплановых ролей. В его репертуаре были: Виктор в «Иркутской истории» А. Арбузова, Электрон – «104 страницы про любовь» Э. Радзинского, поручик Лукаш в музыкальной комедии «Иосиф Швейк против Франца Иосифа» по Я. Гашеку, мистер Пейдж в «Виндзорских насмешницах» В. Шекспира, Китаец в «Зойкиной квартире» М. Булгакова, Джонни Проповедник в «Анне Кристи» Ю. О Нила, Селздон – «Театр или Шум за сценой» М. Фрейна и многие другие роли.

Актер «старой гвардии» и сегодня полон творческих сил и энергии. Почетное звание «Заслуженный артист России» Виктору Кругляку присвоено Указом президента РФ 20 декабря 2004 года.

Присылайте воспоминания ваших близких и родных, кто в годы войны был ребенком. Подсказку, как написать историю, и адрес электронной почты можно посмотреть здесь.

Уточнить информацию можно по телефону горячей линии отдела социальных проектов сайта 74.ru: 8-982-313-68-25.

Мы также предлагаем всем вместе создать виртуальный музей артефактов, который будет доступен каждому желающему и поможет сохранить память о людях и событиях тех непростых времен. Размещайте фотографии ваших семейных реликвий и истории, рассказывающие о них.