Главное не высота, главное – пропорции: известный чешский архитектор рассказал о строительстве высоток в центре города

Близится к финалу международный архитектурный конкурс Archchel-2020. В Челябинск начали съезжаться члены жюри, состав которого несколько изменился с момента объявления конкурса. Первыми прибыли президент Союза московских архитекторов Николай Шумаков и известный чешский архитектор Oлег Гаман. Можно ли строить небоскребы в центре, какой должна быть современная архитектура, почему жюри ценит отступление от рамок задания – в интервью пражского зодчего 74.ru.

В первоначальном списке членов жюри руководителя архитектурной студии CASUA Oлега Гамана не было, он в него вошел на завершающем этапе конкурса, когда потребовались срочные замены. По словам организаторов конкурса, у именитых архитекторов очень плотный график, и если конкурс длительный, ближе к его финалу может выясниться, что у кого-то из членов жюри за эти месяцы изменились планы, или у кого-то возникают проблемы с визой. Чешского архитектора порекомендовал Николай Шумаков, знающий работы Oлега Гамана в Чехии и Швеции.

– Господин Гаман, как получилось, что вы вошли в состав жюри Archchel-2020?

– Я случайно позвонил в Москву, сказал, что собираюсь приехать, и меня попросили войти в состав жюри. Тем более, что у меня виза есть и знание русского языка, а при работе в жюри это всегда важно.

– И вы уже бывали в Челябинске?

– Нет, это мой первый визит. Посмотреть успел только аэропорт, где это здание должно стоять, обсуждали немножко вперед. При проектировании аэропорта нужно знать его функции не только как пассажир-путешественник. Мы проектировали аэропорт Братиславы, и при работе понимаешь всю технологию – как всё есть, как всё должно быть. И бывает, что посмотришь проект, и понимаешь, что человек не видел аэропорт никогда в жизни. Поэтому рассмотрел все варианты, разделил на те, которые могут идти дальше, и остальные. Но хотел бы с жюри обсудить еще раз, чтобы выделить, что нам подходит, а что нет, и потом определить, что для нас самое главное, с политиками поговорить, что им нужно. Затем посмотреть и выбрать такой вариант, который можно было бы использовать при дальнейшем развитии.

– То есть вы уже ознакомились с проектами?

– Когда позвонил в Москву случайно и согласился участвовать в жюри, мне прислали письмо со ссылкой на эти проекты, и там было указано, что до завтрашнего дня надо всё отсмотреть и написать суждение. А ведь еще работа, клиенты и разница во времени четыре часа! Но успели. Я что-то посмотрел, потом позвал коллег – заведующего группой, близких людей, попросил тоже глянуть, сказать свое мнение. Но хочу еще раз изучить – ведь люди столько дней это делали, а мы обсуждаем это секунды! И еще смотрели на экране, не на чертеже или макете.

Николай Шумаков: Жюри – это всегда страшно, люди так долго работают, а мы рассматриваем проекты очень быстро. Для участников конкурса это экстремальная ситуация, ведь они работают-работают-работают, а приходит дядька чужой и говорит «не годится». И это всегда так, с любым жюри.

Oлег Гаман: А еще бывает, что человек придумал хорошо, а начертил плохо, или не всё успел. И жюри не всегда представляет себе место, где будет размещен проект. Главное – чтобы не просто поговорили, выбрали лучший вариант, а чтобы всё было не зря, чтобы он был построен.

– Чего-то конкретного ожидаете от конкурсантов?

– Может быть, город больше ожидает. Но первая премия может быть не очень в рамках задания, из восьми участников бывает, что шесть-семь немножко не соблюдают условия конкурса и предлагают лучшие решения, чем в этом задании, предлагают новое качество. Это и оценивает жюри – может быть, участник придумал лучше, чем было задано, никто до него не мог представить, что так можно сделать.

– То есть оцениваете оригинальность?

– Я бы не сказал. Архитектура – это функция, конструкция, внешний вид. Нельзя сказать, что мы оцениваем оригинальность, это слишком упрощенное понятие. Главное – баланс всего, хорошие функции, конструкции… Тот же аэропорт – там столько технологий, столько данных, столько технических решений! Зал ожидания, освещение – это может быть оригинально. Если посмотреть деловой центр, то в нем можно сэкономить часть пространства, если сделать рабочие места непостоянными. Уходишь на два часа и более – свой ноутбук и что-то еще кладешь в свой шкафчик, на столе ничего не оставляешь. Возвращаешься – находишь другое место, садишься и работаешь дальше. Для работы в коллективе очень хорошо, сэкономленное пространство можно использовать как ресторан или место для отдыха, а для бухгалтеров сложно, конечно.

Танцующий дом в Праге

– Многие люди считают, что современные здания, особенно высотные, портят облик городов. Что можете им ответить?

– Прага – один из красивейших городов, заповедник ЮНЕСКO. И была у нас в 2007 году дискуссия, можно ли строить высотные здания. Я как президент Союза чешских архитекторов получил заказ, мы разработали эту концепцию высотных зданий на основе 3D-макета Праги – разделили город на части со структурой, типичной для этого района, и высчитали среднюю высоту. В Праге всегда были высотки – церковные колокольни и башни, Пражский град. Мы смотрели с разных точек, где люди гуляют, где можно строить новое, а где не нужно. Причем высота – не главная проблема, главная – пропорции. И современная архитектура должна соблюдать пропорции и формы. Например, Танцующий дом не соблюдает красные линии на восемь метров. В обычной ситуации бы этот проект выкинули – «не соблюдает? Какой плохой архитектор», – но он вписывается в эту форму, ни с какой стороны не мешает набережной, и стал таким знаменитым, что во многих альбомах о Праге на первой странице собор св. Вита, а на второй – Танцующий дом. Современная архитектура – а не мешает ничему, и люди после Карлова моста идут к нему и все фотографируют.

– В районе исторической застройки можно строить в современном стиле?

– Можно. Но здания должны быть качественными. Если историческая среда – заповедник, ты не можешь строить копии домов. Получается что-то, но не то. Нужно всегда стремиться строить новое, а не копировать чужую работу. Это интересный вопрос, на самом деле. Филармония в Щецине получила главный приз европейских архитекторов – она выстроена в форме зданий, разрушенных во время войны, а внутри совершенно современная. Хорошее здание может быть старой архитектуры, а может молодой. Кто-то делает до 30 лет хорошие здания, кто-то лишь в 50 лет – не знаешь, когда это придет, когда муза тебя поцелует. А не только муза, тут в совокупности – получить шанс, получить заказчика, иметь силы это сделать.

– Вашей студии в этом году 25 лет, каким проектом гордитесь более всего?

– Всегда гордимся последним проектом. Например, вот жилой комплекс в районе Винограды – там было три фабрики, сделали дом, и он тоже не в красных линиях. Мы сделали так – спроектировали его параллельно улице и договорились с клиентом, чтобы он оставшуюся неиспользованной землю подарил городу, а город передал району Прага-10, и так возникло общественное пространство. Или вот такие сумасшедшие вещи, как проект в Дубае…

– Вы так хорошо говорите по-русски, как выучили язык?

– Моя мама была русская. Родители познакомились на учебе в финансовом институте в Ленинграде. И я знал детский русский язык – картошка, покушать, мама, тётя, а всё остальное должен был выучить потом. Мы иногда с мамой разговаривали по-русски, но как я родился в Чехии, думал, что я чех, и иногда ссорился с мамой из-за хоккея, когда играли наши и ваши. А однажды был в командировке в Брно, шел мимо магазина, где продавали телевизоры, и стоял смотрел несколько периодов матча Россия–Канада – говорят же, что гены невозможно вычеркнуть. Потом стал ездить в Россию, учил язык. Мой папа очень хорошо знал русский язык, мог переводить научные статьи без ошибок, просто с листа.

– Вашим первым начальником был Карел Прагер, автор спорных проектов Федерального Собрания ЧССР и Новой сцены. Его эстетическое видение передалось вам?

– Прагер был в чем-то очень великий человек и архитектор. Oн был единственный, кто обещал и выполнял свои обещания. Говорят, что если бы он был министром индустрии, мы были бы впереди Японии. Здание парламента Чехословакии проектировал не он один, их было трое, и это здание иногда называют лучшим зданием в Европе за последние 100 лет. А Новую сцену строили к юбилею Национального театра, и уже был залит фундамент, поставлены металлические конструкции, он на этом этапе пришел, и это здание в чем-то просто реконструкция первоначального проекта. Потом его ругали как архитектора, близкого к руководству социалистического строя (а это не было правдой), студенты принесли ему на открытие выставки черный похоронный венок… Прагер был великим шефом, и мы всегда хотели делать не так, как он считает, мы могли с ним спорить. То, что у каждого может быть свой подход, свое видение – это я от него перенял.