Топ-менеджер, пастух и водитель автобуса рассказали, как пытаются победить рак

По статистике ВОЗ, онкология у мужчин встречается примерно на 15 процентов чаще, чем у женщин. Каково заболеть раком, если ты мужчина в расцвете сил? Пастух, топ-менеджер и водитель автобуса рассказывают про то, чего они боялись — и как это преодолели. (А еще почитайте материалы нашего проекта «Онкологический ликбез»).

Пастух. «Кладешь ее, берешь ножницы железные»

Григорий Чекалин, 29 лет. Диагноз: рак яичка, рак органов брюшной полости. На лечении

Живу в деревне Новый Свет Омской области: пять лет назад переехали с родителями из города на малую родину отца. Косить траву, давать курам зерно, убирать в хлеву, ухаживать за животными — вот мои обязанности. У нас в хозяйстве — овечки, козы, утки и телка Доня. В мае у нее впервые появятся телята.

Правое яичко — с него всё и началось два года назад. В паховой зоне всё опухло. Врачи меня не обрадовали. Сразу сообщили, что у меня там опухоль и ее нужно будет удалять.

Хирург — мой ровесник, совсем молодой — сказал: «Надо спасать». — «От чего спасать?» — спросил я. Он ничего не говорил. В районной больнице мне назначали капельницы, параллельно взяли все анализы. Сделали операцию, удалили правое яичко. Ждали врача из Омска. А тот нащупал еще одно уплотнение. Оказалось, есть и вторая опухоль — в брюшной полости. Врач велел везти меня из района в город.

Так я очутился в городской больнице. Тамошний профессор осмотрел меня и сказал: «Всё понятно с вами». А что понятно? «Потом узнаете». Мне сделали биопсию, и «всё понятно» подтвердилось. Только вот сам я до последнего ничего не мог понять. Один молодой врач подозвал меня к себе: «Спастись можно. Лечение есть». Вот тогда первый раз и прозвучало слово «рак».

Когда отец узнал о моем диагнозе, у него случился микроинсульт. Долгое время он восстанавливался, заикался, с трудом ходил. Мама плакала каждый день. Сестра просила не опускать руки. А я… Я не осознавал тогда болезнь полностью.

После операции мне назначили четыре курса химии. Но после первого же мне стало очень плохо. И врачи пересмотрели лечение, приостановили химию. Целый год у меня были панические атаки, самочувствие оставляло желать лучшего. Мне выписали сильное обезболивающее, а потом и таблетки от депрессии по рецепту невролога.

Отец говорил: «Ерундой не занимайся, надо шевелиться!» А я лягу и лежу.

С нервной системой случилось что-то жуткое. Страхи, неуверенность: боялся умереть так, что руки опустил во всех смыслах. Ослаб, еле ходил, головокружения, трясет постоянно. Непонимание. И страх, что это уже всё, конец.

Когда начались панические атаки, я искал помощь. Позвонил в службу психологической поддержки. Общался с психологом. Страх стал меньше, когда познакомился с ребятами из клуба «Победители онкозаболеваний». Там появилась возможность поговорить о болезни. И моральная поддержка хорошая, и советы нужные. Прикладные вещи: как наладить распорядок дня, как выходить на прогулки, как делать дыхательные упражнения. Учили простейшим техникам: как пережить все эти эмоции, что делать, чтобы не было приступов удушья. Долго не получалось, а потом получилось. И в один день проснулся и понял, что не чувствую страха.

С самого начала спрашивал, смогу ли полноценно быть мужчиной — не повлияет ли операция на мою будущую интимную жизнь? Меня успокоили: операция не ставит крест на личной жизни. Всегда задумывался о семье. Но решил пока не заводить ни с кем отношений. Не до того. Цель для начала — подтянуть здоровье. А потом уже всё остальное. Не хочу создавать проблем другому человеку и быть для него обузой.

Друзья раньше звонили часто. А после болезни редко когда позвонят. Но это ведь тоже плюс: только когда болел, тогда и понял, кто друг, кто не друг.

До болезни работал у фермера. В поле ездил, зерно веял, за овцами ухаживал — отара у него большая. А по весне стриг овец.

Непростая это работа. Надо поймать овечку. Кладешь ее, берешь ножницы железные. И начинаешь аккуратно стричь, чтобы шкуру не повредить. Со спины постепенно идешь к шее. А шерсть густая, запутывается, особенно у старых овечек… Продираешься через колтуны — пальцы болят. Пятнадцать минут — и она, смешная, лысая, убегает. И смотрит так исподлобья, перед тем как в отару вернуться: «Ну и что ты сделал со мной?» А потом скрывается среди своих. Шерстяные смотрят на бритых, нюхают: «Это что за зверь?» Какая-нибудь, бывало, фыркнет, отвернется. А я смеюсь: «Погоди, сейчас и ты будешь лысенькая!»

И резать овец помогал. Это самое отвратительное, что я видел и делал в жизни. Меня хотели научить забою полностью, говорили, что хорошая наука, в жизни пригодится. Но я никогда этого не делал и делать не буду. Подкалывали по-свойски на ферме: слабак, мол. А я не слабак. Пусть самый молодой там был, но не слабак. Просто не такой. Не могу я их… Не по моей это части.

Мои овечки меня спасли. Когда плохо было летом после химии, всё равно выходил из дома, усаживался в тень и пас своих овец и телку. Воду им носил. Так они меня выходили. Вернули к жизни. Они у меня общительные. Особенно одна. Придет, ткнет головой в бок: гладь давай! Хотя она девочка с характером. Когда добавки ей не даю, психанет, бывает, ногой топнет. А когда других кормлю, ревнует.

Фермер хотел выкинуть одного барашка. Тот задние ноги отморозил и не смог больше ходить. Взросленький барашек, но с инвалидностью, получается. Забрал его себе. Зову Рыжиком. Вырастим и его, травы не жалко.

Болей нет, а страх я научился подстригать, как овечью шерсть, до приемлемого уровня. Сейчас понимаю: сам пытался уничтожить себя изнутри, лишь бы этого страха не было. А потом научился разделять страх и себя. И начал давать себе знать: есть на свете я, Гриша. Человек Гриша — отдельно, а страх — отдельно. Тогда страх и съежился.

Зимой прошлого года съездил в Новосибирск на обследование: оказалось, что опухоль не растет. После этого состоялся консилиум. Из обсуждения врачей понял, что опухоль требует тяжелой операции, которую мой организм может не перенести. «Не знаем, как поступить, — сказали мне врачи. — Выйдите, мы посовещаемся». Посовещались и решили отправить мои документы своим московским коллегам: что они думают? Так что жду окончательного вердикта врачей: что они там решат со мной делать.

Не знаю пока, что будет дальше. Просто живу. На рыбалку хожу. Телят от Дони жду.

Пасу своих овечек.

***

Инесса Шереметова, онкопсихолог:

— В последнее время мужчин среди моих клиентов стало больше: если в конце прошлого года — один-два в месяц, то в этом году — каждый месяц пять-шесть человек. Как правило, мужчины приходят услышать, что с ними всё нормально, и редко остаются в длительной терапии. Им в меньшей степени, чем женщинам, свойственно проявлять эмоции, а сейчас они злятся, плачут, переживают — и просят: «Скажите, что со мной всё в порядке, что я не сошел с ума».

С мужчинами работать сложнее, чем с женщинами. Они сталкиваются с растерянностью такой степени, с какой до этого не сталкивались, возможно, никогда. У мужчины, как правило, всегда есть некий план на будущее, а тут этот план нарушен болезнью.

Есть техники, которые помогают сформировать навык принятия болезни. Именно принятие дает ясность, спокойствие и чистую голову: «Я заболел, лечусь и строю реалистичные планы с учетом того, что прохожу лечение». Мы переходим из стагнации («за что?») к действию («для чего» и «как именно»).

Топ-менеджер. «Есть слова страшнее, чем рак»

Александр Кругликов, 39 лет. Диагноз: рак головного мозга. На лечении

Спорт всегда был важной частью моей жизни. Волейбол во дворе с соседями — святое дело. На Сибирском международном марафоне бегал три километра, но уже тренировался преодолевать дистанцию в 10 км. Бег люблю с детства. И футбол тоже. Иногда в охотку играем в хоккей. Гоняю на велосипеде.

Отсчет своей болезни веду с прошлого декабря. Помню, мы с женой и дочерью готовимся ставить елку. Впереди длинные выходные: предвкушаем, как будем лепить пельмени, ходить в гости и кататься на коньках. И тут у меня начинает слезиться глаз. То накатит, то пройдет.

О плохом тогда, конечно, не подумал. Работаю в большой производственной пищевой компании. Много времени провожу за компьютером, часто смотрю в телефон, вот глаза и напрягаются. Но вдруг у меня на работе поднялось давление и самочувствие как-то резко ухудшилось. Плохо стало.

Почти сорок лет безответственно относился к своему здоровью. Синдром вечноздорового человека, знаете. Грипп — раз в пять лет, простуда — редко, покашляю два-три дня — и снова в строю. И болел всегда по-мужски, эталонно: страдаю, лежу в кровати, все вокруг бегают и утешают. Такая игра. В общем, болеть не любил: не привык и не умел.

Глаз плачет, давление шалит… На всякий случай записался на прием к офтальмологу. Тот посмотрел: «С глазами всё хорошо, если что-то и есть, то не по нашей части». И посоветовал сделать МРТ.

На снимке обнаружили 3,5-сантиметровую опухоль мозга. Нейрохирург, который первым увидел этот снимок, сразу сказал: «Скорее всего, без операции не обойтись. Ищите врача».

Стал плохо спать, нервничал. Тревога зашкаливала. Жена, спасибо ей, тут же ринулась в бой. Она сказала: «Не бойся, еще нет диагноза». Мы поехали на консультацию в Москву, там же, в НМХЦ имени Пирогова, мне с вердиктом «срочно» довольно быстро сделали операцию. Череп вскрывали на затылочной и височной части. А спустя время выяснилось, что опухоль злокачественная. Впереди радиотерапия, химиотерапия, курс гормонов. И неизвестность.

Жена снова сказала мне: «Не бойся, это не приговор».

Всё сбылось. Я в порядке. Нормально вижу и соображаю. И по-прежнему начинаю утро с капучино. От чего пришлось отказаться? Да ни от чего не пришлось. От хоккея разве что: носиться по льду с клюшкой в компании азартных мужиков — занятие травмоопасное. И от алкоголя. Он под запретом. Не могу сказать, что злоупотреблял, но бокал вина в компании и фужер шампанского на Новый год — почему нет. А сейчас — нет, без «почему».

Не хотел афишировать свою болезнь. Но и не скрывал. Если сейчас кто-то спрашивает, говорю как есть. Но вокруг меня тактичные люди, никому пока не пришло в голову восклицать: «А что это у тебя за шрам такой?» Да и скоро его не станет видно. Волосы вырастут. Шрам уйдет. Никакого стеснения.

Страхи? Конечно, они были. Сначала пугала неизвестность: что будет сразу после операции? У меня не было опыта серьезного хирургического вмешательства под общим наркозом. Боялся того момента, когда очнусь: мало ли, что там... Но когда пришел в себя и своими глазами увидел, что руки-ноги на месте и двигаются, успокоился.

В процессе лечения был смешной страх набрать вес. Уж очень хотелось есть из-за препаратов. Аппетит волчий! Никогда не завтракал, а тут к моему капучино добавился полноценный плотный завтрак. И побольше, побольше!.. Утро, день, вечер, постоянно, помногу — и всё с хлебом!

Боялся стать обузой своим родным. Этого никто не хочет, мужчина особенно. Конечно, я отдал нужные распоряжения, написал завещание, но решение не в этом. Оно в том, что нужно формировать вокруг себя круг близких людей, кому ты не будешь обузой при любом раскладе.

Боялся потерять мужскую силу. Первое время в постели даже при хорошем самочувствии ты не можешь расслабиться. Обида застит глаза: почему мне такое, за что?.. Не до интима. Но постепенно всё возвращается. Особенно когда понимаешь, что обида — путь в никуда.

Непросто в 40 лет внезапно стать человеком с инвалидностью. Даже на бумаге. Внутренне я протестовал: да я физически более развит, чем некоторые двадцатилетние! Зачем мне этот статус?!.. Мне объясняли: юридически он нужен, чтобы получать необходимые лекарства и препараты, поскольку твоя болезнь неизлечима. Не более того. И я принял новый статус.

Наверное, я тот редкий человек, который скажет, что в его жизни по большому счету ничего не поменялось. Потому что именно к этому и стремился: не дать болезни ничего изменить. Не дать ей диктовать свои правила. Да, какое-то время думал, что умру. Но этот страх тоже удалось побороть. Сегодня не волнуюсь. Все мы рано или поздно умрем, не так ли?

Понимать, что ты можешь не побывать на свадьбе собственного ребенка, стремно. Но постоянные мысли об этом дестабилизируют. А так… Это ведь только мои домыслы — сколько еще проживу. Никто не знает. Я не знаю. И даже самые умные врачи не знают. А тем, кто с таким же диагнозом читает про Задорнова, Хворостовского, Фриске и примеряет их судьбу на себя, скажу так: а сколько тех, про кого не написано? Обычных людей, таких как мы? Живых, активных, со множеством планов?

Кстати, я завел планировщик. Раньше у меня его не было. Встаю рано, как и раньше, плотно завтракаю. Купил беговую дорожку. И к своему отдыху отношусь более щепетильно. Раньше мог пропускать выходные из-за работы, а сейчас выходные — это выходные, а отпуск — значит, отпуск. Алтай, Боровое — люблю природу, воздух, солнце, горы. Верю в то, что как минимум на 80 процентов мое самочувствие зависит от меня самого.

Стал чаще говорить жене хорошие слова. Я из тех мужчин, что в любви признаются три раза в жизни, по большим праздникам, включая собственную свадьбу. А тут обнаружил, что особый повод для этих слов не нужен. Люблю. Люблю! Говорю об этом — и жене, и дочери. Стал еще сильнее ценить свою семью. После работы — только домой, туда, где мне хорошо.

Есть слова страшнее, чем рак. «У вашего ребенка ДЦП». «Соболезную, мы не смогли ее спасти». «Мне очень жаль, в этой аварии никто не выжил». «Мы потеряли ребенка». И таких слов очень много.

Так что я вполне везучий.

***

Екатерина Сидорова, онкопсихолог, куратор омской школы равного консультирования «Я рядом»:

— Женщины более открыты, чувственны, четче дифференцируют эмоции. У мужчины часто есть либо черное, либо белое. И когда он заболевает, его мир переворачивается. Был «глава семьи» — теперь «обуза». Был «самый сильный» — теперь «непонятно что». Всё это, помимо самого лечения, зачастую непростого, очень давит. Мужчина закрывается, пытается подавлять эмоции, мы регулярно слышим: «Не хочу, чтобы меня жалели».

При этом особой специфики работы с пациентами-мужчинами у онкопсихолога нет. Только понимание, что они, как правило, более рациональны, логичны и конкретны. К тому же возникают специфические вопросы: наладится ли сексуальная жизнь после рака простаты и химии? Показана ли реконструкция мошонки после удаления опухоли яичка? Не всегда мужчина готов задать такие вопросы своим врачам.

Видеограф. «За бумажками бегать — нет у меня на это времени»

Алексей Соснин, 34 года. Диагноз: рак поджелудочной железы. На лечении

Врач мне сказал: «Сынок, у тебя рак, тебе остался год». А я после этих слов уже три года прожил.

Как я придумал свои видеопрогулки? Мечта о них родилась еще в детстве. По одному из местных телеканалов в перерывах между передачами крутили видеоролики: знакомые омские улочки, дорогие сердцу места. Еще тогда подумал: вырасту — тоже буду снимать такие!

Шесть лет проработал водителем автобуса. Песни пел на конечной, когда кондуктор уходил на обед. Чем подкупила профессия? А где еще так почувствуешь, что нужен людям? Едешь ранним утром, когда еще фонари горят, видишь продрогших горожан, которые в лютый холод, в осеннюю хмурь или под проливным дождем ждут автобуса. А значит, они и тебя ждут, правильно ведь? Понимаешь, что не зря встал в три часа ночи, а в пять уже выехал на маршрут. Кому еще так, как мне, уже к восходу солнца повезет сказать, что он согрел сорок человек?

Так, на автобусе, и заработал на свою первую видеокамеру. Всего в цикле уже 50 видеопрогулок. Музыку подбираю под настроение.

Сам называю себя музыкантом пяти аккордов. Взять их могу на гитаре, на пианино или на аккордеоне.

Для друзей я весельчак, балагур, оптимист. Жена, двое детей, всегда всё в порядке, никогда ничего не болело. Поэтому когда в конце рабочего дня у меня случился сердечный приступ, никто ничего не понял. Коллеги по автопарку сказали: «Леш, вставай! Хорош, завязывай дурачиться. Домой охота».

Из депо меня увезли в больницу, но в стационар не положили. Сказали не переживать: защемило позвонок. Но не переживать было трудно: подкашивались ноги, резко ухудшилось зрение. Два месяца после этого я ходил в больницу и добивался диагноза. Врачи даже хотели отправить меня в психушку: по анализам — абсолютно здоровый человек, а ходить сам не может, говорит, что ничего не видит, мама его в больницу и обратно под руки таскает…

Посидели мы с родственниками, подумали и на семейном совете решили: собираем деньги на обследования в частной клинике.

Там на МРТ мы и увидели опухоль.

Диагноз мне поставили в 2019 году. Сначала была первая операция — в Омске удалили опухоль. К сожалению, начались очень серьезные осложнения, и вторая операция прошла уже в Москве, в Институте хирургии Вишневского. Вспоминать — могу, но надо ли? Был при смерти. Выкарабкался. Живу дальше. Давайте лучше о другом… О видео. О музыке.

На плаву меня держит мой оптимизм. Без него, наверное, сам бы себя давно закопал. 30 лет, планов громадье, а тут на тебе: плохое самочувствие, давление, постоянные боли, головокружение и слабость. С работы пришлось уйти.

Когда после первой операции было тяжелое состояние, взял свою родную видеокамеру и пошел снимать наш природный заповедник — Птичью гавань. Весной там спокойно, тихо, птицы щебечут, велосипедисты открывают сезон. Администраторы парка вышли навстречу, пытались меня остановить: мол, ты чего это тут забыл? Для кого снимаешь? Зачем? А разрешение есть? Распахнул рубашку молча: под ней весь располосован и скроен-сшит заново. Для людей снимаю, таких же, как я, которые просто любят город. А за бумажками-разрешениями бегать — нет у меня на это времени. Жить бы успеть, милые мои.

Они замолчали и ушли.

***

Инесса Шереметова, онкопсихолог:

— Как стоит вести себя женщине рядом с мужчиной, у которого рак? Продолжать любить и уважать его. Женщинам, которые приходят на консультацию — женам, мамам, сестрам, дочерям, — объясняю, что их забота не должна внушать мужчине, что теперь они лишены силы и опоры. Женщина порой так готова «запрягать» и «спасать», что мужчина еще больше теряется. Мне кажется, нужно не забывать, что человек продолжает оставаться человеком и даже в сложных случаях ему нужно давать выбор хоть небольшой, но личной ответственности. Даже когда силы и ресурсы на минимуме, всегда можно найти то, что человек может делать сам. Выбрать себе футболку с утра. Выбрать температуру чая. Иначе мы формируем беспомощность.

***

По статистике, которую приводит The Guardian в статье «Почему мужчины неохотно говорят о раке?» со ссылкой на исследование благотворительной организации Beat Bowel Cancer, почти четверть мужчин с онкологией (23%) никогда не говорили с родственниками или друзьями о раке.