«Рак боится сильных». Активистка хотела стать мамой во второй раз, но столкнулась с онкологией — ее история

Наталья Бобет — из Иркутска. Всегда активная. В соцсетях рассказывает о правильном питании, экологических привычках, пишет заметки о культурных мероприятиях и делится историями из жизни. При этом Наталья неустанно заряжает подписчиков природным оптимизмом, рассказывает обо всем с долей юмора. Несколько лет назад наша героиня открыто рассказала о том, что борется с онкологией, и для многих это стало неожиданностью. О том, как она узнала о заболевании, через что проходила все эти годы ее семья, Наталья рассказала корреспонденту IRCITY.RU.

Мы встречаемся с Натальей в солнечный день у парка. Знакомы давно, пересекались по рабочим вопросам. Наталья всегда была улыбчивой, теплой и располагающей к себе. Мы начинаем разговор на нелегкую тему, и у нее выступают слезы.

— Вот так вроде живешь с этим, привыкаешь… А когда начинают расспрашивать… — эмоции захлестывают Наталью на мгновение. Но она берет себя в руки и начинает вспоминать.

Это был 2020 год. Пандемия уже подмяла под себя Россию. Именно тогда Наталья и узнала о диагнозе — рак молочной железы. О таких рисках Наталья даже и не думала: в ее родительской семье онкологии не было. По крайней мере, о таких случаях она ничего не слышала. Диагноз не просто выбил почву из-под ног, он поставил большую точку в их с мужем планах. Наталья с мужем воспитывали двоих детей: Аню, дочь супруга от первого брака, и общую Соню. Ане было 16 лет, Соне 11.

— Подумали, пора бы «пойти» и за сыном, ну или за еще одной дочкой. Долго пытались сделать это естественным путем, а потом решились на ЭКО. Прежде чем вступить в протокол, проводятся обследования, идет подготовка, включающая прием гормональных препаратов. Это занимает примерно полгода. Меня проверили с ног до головы, естественно, особое внимание уделили репродуктивной системе. Всё было нормально, — вспоминает Наталья.

ЭКО должны были делать в 2020 году, но как будто это был звоночек, — говорит Наталья. — Пришел ковид, все двери закрылись. Было безумно обидно, ведь столько уже пройдено.

Но она настояла на своем и продолжила путь к цели.

— И на одном из очередных осмотров доктор говорит: «У вас тут что-то в груди, надо сделать повторное УЗИ». А это был апрель, тогда уже все сидели на карантине, врачей не хватало. Я пришла в обычную поликлинику, мне говорят, что вроде бы всё нормально, но нужно сходить к маммологу, — вспоминает Наталья. — А где его искать? Нашли в одной из частных клиник. Прихожу, приношу снимки, врач делает большие круглые глаза: «Какое вам ЭКО? У вас по УЗИ видно — образование в груди».

Что доктор имел в виду, Наталья сначала не поняла. Ей сразу же сделали еще одно УЗИ, взяли пункцию из подмышечных узлов — именно их рак молочной железы поражает в первую очередь. Велели прийти на прием на следующий день. Подозрения маммолога подтвердились: злокачественная опухоль.

— Я вообще тогда не понимала, что со мной происходит. Такое ощущение, будто небо или плита на меня упала. Муж ждал в машине. Я к нему сажусь, плачу и произношу страшные слова: «У меня рак». И если у меня среди близких родственников не было онкологии, то у него несколько лет назад отец от этого умер, у мамы тоже был рак, — рассказывает Наталья. — Первая его фраза была, когда я ему сказала: «Да что это за болячка-то такая?» Виду он не подавал, но по манере вождения видно было, что сильно нервничает. Резко нажимал то тормоз, то газ.

Первые десять дней после постановки диагноза были адскими, вспоминает Наталья. Она практически не переставая рыдала. Пыталась не беспокоить 11-летнюю дочь, уходила плакать в ванную. Но ребенок, конечно, видел, что с мамой что-то не так.

— Я ей так и не смогла сама сказать, что заболела. Ей и нашей 16-летней Ане об этом рассказал муж. Мне казалось, что у меня мозги отключились. В голове были только вопросы: «Почему и за что?» Ведь я всегда на позитиве, спорт, правильное питание есть, за экологию выступаю. И тут — на тебе, выдали: «Держите, распишитесь», — описывает Наталья свои эмоции.

Она честно признаёт: отводила себе всего полгода жизни. Сказались и стереотипы, связанные с онкологией, и опыт пациентов с раком в близком окружении. Казалось, что других вариантов просто нет.

— Ну и, конечно, первое, что делаешь, — смотришь в поисковиках всё, что только можно. Так делать категорически нельзя. В интернете пишут что попало. Страшная статистика, рецидивы, женщины обязательно в платочках с обреченными лицами. Это, конечно, оптимизма не добавляет. А еще ковид, всё закрыто. И это тоже повлияло на эмоциональный фон, — рассказывает Наталья.

Пандемия в принципе добавляла тревоги, так еще и лишала возможности получить ту поддержку от близких, которую хотелось. Кажется, что в сложных ситуациях любой взрослый снова становится немного ребенком, который хочет, чтобы мама просто обняла, — как будто так мы получаем надежду, что всё наладится. Но тогда, весной 2020 года, Наталье этого отчаянно не хватило.

— У нас была запланирована поездка к маме за куличами на Пасху. После приема маммолога мы поехали к ней. Едем, я спрашиваю мужа: «Как маме-то сказать? Может, вообще не говорить?» Но, конечно, она бы всё равно заметила, что с ее единственной дочерью что-то не так. И я решила сказать ей и сделать это заранее, прямо из машины по телефону за пять минут до прибытия, — рассказывает Наталья. — Захожу к ней. Я в маске, она в маске. У нее глаза, полные слез и ужаса. У меня глаза, полные слез и ужаса. Она мне эти куличи на вытянутых руках передает, я беру… Даже обняться толком не смогли, чтобы друг друга поддержать. Тогда ведь все напуганные ковидом были.

А потом началась рутина, знакомая всем онкобольным: обследования, анализы, химиотерапия. Наталья столкнулась со всеми женскими страхами, которые неизбежно возникают во время лечения.

Когда Наталье уже точно и определенно в онкодиспансере сказали, что будет химиотерапия, она испытала очередной шок. Будто это стало окончательным подтверждением, что с ней действительно что-то не так и «авось пронесет» не случится.

— Приехала в пансионат онкодиспансера на первую химию, в лифт заходила на полусогнутых. И на каком-то из этажей зашла девушка. Она была в шапочке, вата к руке прижата. Те секунды, что мы провели вместе в лифте, я разглядывала ее. Вроде в обморок не падает, ну да, в шапочке, ресниц нет… Но вполне себе живой выглядит, не умирающей. Эта девушка мне как будто бы дала надежду, что может быть по-другому, — рассказывает Наталья.

Наталья отмечает: когда сталкиваешься с болезнью, важно, чтобы врачи оказывали не только медицинскую, но и некоторую психологическую, да даже просто человеческую поддержку. Хотя бы просто не отмахивались от вопросов. Наталье в этом смысле повезло. Выгоревших медиков на своем пути она не встретила.

— Я хочу сказать спасибо маммологу, которая у меня и обнаружила опухоль. Она сказала, что рак боится сильных. Важно иметь собственный хороший боевой настрой. Это 50% успеха, — вспоминает Наталья. — Эта врач и сориентировала меня в том, что меня ждет.

Этот боевой настрой Наталье помогла вернуть дача, куда семья традиционно уезжает на лето, а в тот год из-за ковида отправились уже в апреле. Наша героиня уже была на химиотерапии, испытывала связанные с ней последствия и из-за этого рано просыпалась. В одно такое утро Наталья вышла на крыльцо, посмотрела на мир вокруг.

— Поначалу страшно было, что никогда больше не увижу этой красоты. А в то утро во мне злость пробудилась, я про себя в адрес этой болячки сказала: «Да хрен тебе!» Потом мы сакуру купили. Я ее сажала, думала, увижу ли ее большую, в цвете. А дерево уже выше меня, — рассказывает Наталья.

Волосы после первой химиотерапии обычно выпадают на 15-й день после первого курса. У Натальи это случилось через несколько дней после второго. А их было восемь, через каждый 21 день. К тому моменту она уже купила качественный дорогой парик. Контакты, где его приобрести, Наталье подсказала «соседка по капельнице». Для того чтобы изменения во внешности не сильно бросались в глаза, Наталья сделала стрижку в стиле модели парика.

— Я утром проснулась и почувствовала, что у меня сильно болят корни волос. Как будто волосы были в тугом хвосте, а потом их отпустили. Я руку запустила в волосы, и они у меня посыпались. Ощущения непередаваемые. Ты на глазах лысеешь, причем сразу по всему телу. Но самый страшный момент был другой, — говорит Наталья.

Она любит носить браслет на ноге. Красивая безделушка, особенно летом. И через это украшение осознала, что с ней на самом деле происходит.

— Я пошла в душ, вода лилась по телу, опустила глаза вниз, а волосы повисли на этом браслете, — вспоминает Наталья. — Обриться налысо я не смогла. Долго ходила с тем, что осталось. Примерно до пятой химии. Вообще, на это надо иметь смелость. Выручал парик, тюрбаны себе купила, в бандане ходила дома. Надену тюрбан, серьги крупные, макияж сделаю и понимаю, что стильно! И еще я на химии сильно похудела.

Операцию при раке молочной железы делают в идеале через три недели после химиотерапии, если лечение назначено в таком порядке. Максимально допустимый срок — пять недель, иначе опухоль начинает снова жить своей жизнью. В эти пределы Наталья попала. На приеме у врача ее ждала неожиданно приятная, но снова шокирующая новость.

— Я морально настроилась на то, что мне отнимут грудь, собиралась даже ехать в Санкт-Петербург, отрезать вообще всё, что возможно, по женской части, потому что настолько была напугана. А доктор говорит, можно сделать органосохранную операцию. И у меня опять всё поломалось в голове. Я спрашиваю: «А рак может вернуться?» Врач отвечает, что он может возникнуть и в другом варианте, гарантии никто не даст. Но грудь можно сохранить, — вспоминает Наталья.

Пластику, кстати, при отнятии груди делают разными методами. Например, с помощью имплантов или берут кожу с живота и спины. Наталье этого не потребовалось. В стационаре она провела три недели. Опять же из-за ограничений, связанных с коронавирусом.

— Это был ноябрь 2020 года. По мнению онкологов, операция — это точка в лечении. Пациент здоров. Лучевая терапия — это уже профилактика. Но у меня чувства облегчения после операции не наступило, — объясняет Наталья.

На лучевую терапию нужно ездить каждый день, сама процедура при этом занимает минут десять. Еще каждые две недели надо сдавать кровь, смотрят уровень лейкоцитов. Происходят изменения с кожей.

— Я себя чувствовала картошкой в мундире, — так описывает то состояние Наталья. — Мне было назначено 25 лучей, и поначалу вроде было сносно. А где-то на 20-м луче я начала чувствовать, что и глотать не могу, и грудь пунцовая. И была слабость большая.

Выдохнула Наталья только тогда, когда врачи ее «отпустили» на год. Целый год никаких анализов и обследований. Это случилось в прошлом ноябре. Но психика, которая давно уже жила в парадигме, что организму надо выжить, эти слова врачей отразила совсем не так, как это можно ожидать.

— Я прямо надышаться не могла. Казалось, что весь мир обниму, переверну, и туда и сюда пойду, и танцевать, и петь буду, и вообще книгу напишу, и в космос полечу. И всего этого не случилось. Возникло ощущение, будто отобрали опору. У меня все четыре года была цель — вылечиться. Я ее достигла, а другой-то и не было. И где-то месяц я была сама не своя, ничего не хотела, хотелось лечь и лежать, — говорит Наталья.

С таким состоянием, кстати, она столкнулась не впервые. Впервые это было, когда закончилась лучевая терапия и выдали медзаключение со словами «Находится в состоянии ремиссии».

— Я спрашиваю: «Что это значит?» Радиолог говорит: «Вы здоровы». Я села в машину, реву. Муж спрашивает, что случилось, отвечаю, что я в ремиссии, здорова. И он такой: «А что ты плачешь-то, дурочка?!» И сам, по-моему, чуть не заплакал, — вспоминает Наталья.

Она честно признаёт: женские страхи в самом начале поднялись не только из-за возможной потери красоты и здоровья, но и из-за семейных отношений. Историй о том, как мужья не выдерживают и уходят от больных жен, множество. Но супруг Натальи оказался из другого лагеря мужчин: из тех, кто подставляет плечо и спину.

— Я тогда сильно задумалась о том, как я веду себя с мужем. Эта ситуация меня сильно заземлила тогда. Он сильно меня поддерживал. Едем с химии, май на дворе, а он говорит ни с того ни с сего: «Арбузы тебе надо купить». Какие арбузы в мае! А он просто думал, как мне облегчить интоксикацию. Постоянно заботился обо мне, я всё это время была в таком душевном тепле, — рассказывает Наталья. — Однажды муж, выпив крепкой, отчаянно сказал: «Отдай мне болезнь». Казалось бы, просто слова… Но через полтора года у него тоже диагностировали рак. Поймали, слава богу, на ранней стадии, прооперировали и сказали идти и жить счастливо.

Но даже с такой поддержкой справляться получалось не всегда. В какой-то момент Наталья поняла: сама она не вывозит — и обратилась к психотерапевту. Это был 2023 год. Тогда на одном из контрольных исследований нашли очаги в костях, было подозрение на метастазы. Чтобы получить ясность, нужно было сделать ПЭТ-КТ.

— Вот тогда меня накрыло почти так же тяжело, как в самом начале, когда диагноз только поставили. Это какой-то внутренний холод, он сковывает, и ты не можешь вообще ничего, даже думать. Тебя как будто затягивает в черную яму. И тогда я пришла к психотерапевту. За 10 сеансов остроту сняли, я стала поспокойнее, — говорит Наталья.

Позже она и сама пошла учиться на психолога. Правда, признаёт Наталья, больше для того, чтобы закрыть личный запрос. На обучении, конечно, дают базу, методы терапии, технологии, но, по большому счету, если сам не прошел через сложные события, вряд ли сможешь прочувствовать, что испытывает обратившийся к тебе за помощью человек.

В этом смысле равное консультирование — когда с онкобольным разговаривает такой же онкобольной, только уже дольше проходящий лечение — дает больше эффекта. Наталья, по сути, уже и есть такой консультант: почти с самого начала болезни она ведет блог.

— Я почти сразу стала писать, завела дзен-канал, без фото, без обозначения, кто я. Мне надо было выговариваться. Я не могла поговорить с мамой, потому что ей тоже тяжело. Не могла поговорить с мужем, потому что ему тоже тяжело. И просто писала про всё, что проживаю. Сначала там было 10 подписчиков, а потом блог, видимо, попал в рекомендации и, как говорится, проснулся знаменитым. Я получила большой отклик от людей, сама стала для кого-то поддержкой, потому что, как я уже говорила, стереотипов о раке много и вопросов у людей тоже, — говорит Наталья.

У нее также есть маленький блог во «ВКонтакте». На него подписаны чуть больше ста человек, но читают гораздо больше. Постоянно приходят истории от разных людей.

В 2022 году она рассказала о своем диагнозе открыто в соцсетях. Это был сложный для страны период, когда была объявлена СВО, а люди между собой ссорились и спорили. А у Натальи шел очередной тревожный виток болезни.

— Я просто опубликовала короткий пост про то, что мне приснилось, что у меня метастазы. И пожелала всем беречь себя. Тогда многие забыли, что надо обращать внимание на себя. Я получила огромную поддержку от френдов, за что им большое спасибо, — говорит она.

А еще, как бы это странно ни звучало, онкологии в какой-то мере Наталья даже благодарна.

— Конечно, качество жизни уже снижено, оперированную руку надо беречь, никаких тяжестей не поднимать, есть высокий риск развития лимфостаза. Но страшные болезни имеют странный, но положительный эффект: они разворачивают человека к себе. Ты перестаешь обращать внимание на то, кто что о тебе подумал, начинаешь жить не планами на будущее, а ловить жизнь здесь и сейчас, понимаешь, что, пока жил достигаторством, столько прекрасного прошло мимо, — говорит Наталья.

Это озарение, считает она, рано или поздно случается со всеми, кто сталкивается со страшным. Как и почему это происходит, конечно, иногда объяснить сложно.

— Не знаю, что это. Вселенная, Бог, какие-то высшие силы. Но я точно знаю, что мне таким образом показали: «Нечего, Наташа, спорить с природой. Не дано, а ты не понимала по-другому. Вот, держи», — говорит она.

В апреле исполнилось пять лет, как Наталье поставили диагноз, а в ноябре будет пять лет, как ей провели операцию. Этого порога она ждет как важную засечку.