«Победа на Олимпиаде не снится»: Елена Елесина — о челябинском прошлом, ее имени для стадиона и жизни в Австралии

Она первая в истории отечественной легкой атлетики женщина — олимпийская чемпионка в прыжках в высоту. Имя Елены Елесиной носит профильный стадион в Челябинске и было в лонг-листе для наименования аэропорта. Но подобное внимание, по ее признанию, как минимум странно, и, кажется, ей неловко даже от одного упоминания этого момента. Впрочем, это вполне объяснимо — спортсменка никогда не гналась за славой, не присутствует в соцсетях, а последнее интервью дала 20 лет назад и теперь, в канун своего дня рождения, сделала исключение для 74.RU. По завершении карьеры Елена с сыновьями и мужем живет в Мельбурне. Она откровенно рассказала, почему не сломалась, когда ее называли отработанным материалом, как после громких спортивных побед стала счастливой домохозяйкой в Австралии, что подмечает в жизни родного Челябинска и почему молодым легкоатлетам даже на фоне многолетних допинг-скандалов не стоит уезжать за рубеж.

Еще один важный момент: сразу после нашего разговора с Елесиной (он состоялся 3 апреля), стало известно о смерти заслуженного тренера России Евгения Загорулько, под чьим руководством челябинка стала олимпийский чемпионкой. Елена перезвонила и, едва сдерживая слезы, призналась — они до последнего оставались близкими друзьями, созванивались на праздники и дни рождения. В этот понедельник Евгений Петрович должен был, как обычно, поздравить воспитанницу, но этого, увы, уже не случится.

— Мой первый серьезный успех — мировое юниорское первенство, тогда мне было 18 лет. Даже особо не обратила внимания, никакого «опьянения» не пришло. Это еще с детства так повелось, что не зациклена я на победах, хоть и [по знаку зодиака] Овен.

Меня тренер часто называл молчуньей. Кто-то из спортсменов поговорит и энергией заряжается, а я, наоборот, чем больше помолчу, тем больше энергии сохраню, да и вообще долго разговаривать не могу. Я больше слушатель, чем рассказчик, могу выслушать и дать совет.

На соревнованиях у меня особо каких-то своих ритуалов не было: сидишь и не отвлекаешься по сторонам, следишь, когда будет твоя попытка, и всё. Я даже не смотрела, как мои соперницы прыгают, кто какую высоту взял, кто не взял. Я на это не распылялась, мне этого не нужно было. Если советовать молодым спортсменам, то у меня такой рецепт был: когда просто на технической тренировке я выполняла прыжки, подходила к ним как к соревнованиям, не просто попрыгать и уйти, а чтобы обдумать всё. А на соревнования выходила, как на контрольную тренировку, — хоть чемпионат мира, хоть Олимпиада. Для меня это была тренировка, где надо выложиться на все 100.

Мне даже сейчас не снится победа на Олимпиаде. Понимаете, это всё было и прошло. Медаль сейчас просто в коробочке в шкафу лежит, даже не на видном месте. У нас есть небольшой уголок с наградами, но руки не доходят его дооформить.

Когда начинала спортивную карьеру, жила с родителями, братом и сестрой, мы делили комнату с ней, телефона даже не было, но нас было ничем не испугать: у меня мама была уборщицей на двух работах, папа — грузчиком, вот такие условия у нас были. Потом мама на завод устроилась и подрабатывала еще, а у папы когда радикулит развился, он газосварщиком пошел работать.

Я старалась помогать как могла, с 16 лет уже была в сборной Союза, мне платили зарплату, нам давали талоны на питание.

Кроссовки мои первые мне выдали на стадионе «Локомотив», где я тогда тренировалась, замшевые Adidas, светлые, как сейчас помню. Костюмы тоже выдавали, но не Adidas, конечно. Видимо, посчитали, что я перспективная, а может, из-за того, что малообеспеченными были. Кроссовки тогда это было «Вау!» Все тренировались в кедах, были такие вьетнамские кеды, но и их было не достать, так что это уже было круто, а кроссовки — вообще космос! Они были только у тех, у кого какой-то блат был в магазинах, или у тех, кто за границу ездил.

В кедах неудобно было, но тогда это не имело значения, когда я начала тренироваться у Майи Станиславовны Мураловой, у меня еще не было такого, что стану чемпионкой, что буду прыгать хорошо, высоко. Я и не ушла только из-за того, что коллектив у нас был хороший — девчонки, мне нравилось общение. Не думала прям про какие-то серьезные результаты.

Из заграничных поездок, когда была на соревнованиях, всей семье подарки везла — маме, брату, сестре, немного откладывала на черный день. Тогда особо ничего не достать было в России. В основном вещи покупала — те же кроссовки, из Японии магнитофон привезла, из Европы — одежду: маме, у нее 54-й размер, трудно здесь было найти что-то, я ей блузки, юбки привозила.

Первый выезд за границу был в Англию, в Лондон. Я приехала в капиталистическую страну, как говорили тогда. Это как попасть в другой мир — не понимаешь, где ты: всё так чисто, аккуратно, асфальт везде. Тогда мы юниоры были, телевизор за границей смотрели, и нам так нравилась реклама. Мы думали: «Ой, как красиво — реклама! Почему у нас такого нет?» Сейчас, конечно, не скажешь так — кому нужна эта реклама?! Там еще йогурты были, а у нас не было, хлопья самые разные были. Всё таким вкусным казалось!

Первый цветной телевизор я выиграла в Караганде, это было: «О! Телевизор!».

Старшие тренеры сказали мне в 25 лет, что я отработанный материал, что от меня ждать уже нечего, в сборной мне делать нечего, только Загорулько (тренер, под руководством которого Елена стала олимпийской чемпионкой. — Прим. ред.) протянул мне руку помощи.

До родов столько было мучений! Вес скакал, результаты не показывала, а тут мы еще с мужем познакомились, мне тренер сказал: «Ты рожай, а потом начнем по новой всё». Так и получилось: встретилась с мужем, через год родила, видимо, так и должно было всё произойти. После родов организм омолаживается, но там тренер тоже был не прав: надо было потихоньку начинать, а мы много тренировались, из-за этого много травм было. А они были из-за чего? Я ведь такая: тренер сказал — надо сделать. Так получилось, что после 1996 года, после рождения сына, на пик вышла только к 1998–1999 году. Два-три года просто вылетели впустую.

Мой тренер хотел сказать в 1997-м: «Всё, заканчивай, ничего не получится», но, видимо, ему неудобно было. Но мне тут муж помог. Тренер уезжал на сборы с другими учениками, а мне некуда было деваться, меня другие тренеры уже не брали, потому что показатели плохие. И мы сорвались вдвоем на сборы, поехали в Цахкадзор (город в Армении, где расположен спортивный центр. — Прим. ред.), и вот после этих сборов мы уже вернулись в другой форме. Тогда тренер поверил, что я еще могу что-то сделать. Мне всегда приходилось доказывать, что могу выступать.

По сути, мне было неважно — верили в меня или не верили. Я и на Олимпиаде в Сиднее золото брать не собиралась. Просто всегда приезжала на соревнования за медалью: если ты готов, ты должен побороться за медаль. Была уверена, спокойна, чувствовала, что всё будет нормально, но Загорулько сомневался, нервничал. Потом он сказал: «Я смотрю, ты спокойная, а я почему нервничаю?»

Немного обидно было уже потом, после Олимпиады, когда был чемпионат мира в 2003 году. Тренер мне сказал, берут только двоих, там уже Анна Чичерова (олимпийская чемпионка 2012 года) и Марина Купцова (чемпионка Европы 2002 года в помещении), у них результаты за 2 метра, но я готовилась. У тренера были другие ученики, он был занят, он даже не думал, что я смогу выступать на чемпионате мира. И, когда на чемпионате России я выиграла с результатом 2,01 метра, поехали я и Чичерова.

Это были заключительные соревнования, самые нервы были в тот год, и после этого уже… Это не то чтобы обида… Поддержки не хватало, которой хотелось бы. Но там и возраст уже был 33 года. Кто будет за тебя стоять?

В 2004-м завершила карьеру, после чемпионата мира в 2003 году поняла, что это были мои последние силы — всё отдала, чтобы попасть на него и чтобы выиграть там медаль.

Стадион назвать моим именем, мне кажется, это не нужно было, это лишнее, это просто смешно. Я понимаю, что для моих родственников, одноклассников или приятелей это может быть приятно, но я не люблю всего этого. Сейчас мы живем в Австралии, и здесь никто не знает, что я олимпийская чемпионка, кроме школы, где дети учились.

На самом стадионе я один раз была, он еще недостроенный стоял. Если бы я еще сама по себе такая была — вот приехала, давайте фотографироваться, встречаться. Изначально была против того, чтобы и стадион в честь меня называли. Не люблю это всё, это внимание лишнее: я свою работу делала — просто тренировалась, что я особенного сделала? Ничего не сделала. Работала — получала за это деньги. Я что, одна олимпийская чемпионка в Челябинске?! А то, что первое золото в прыжках в высоту, — это просто статистика и всё.

Я тогда говорила Вячеславу Тарасову (мэр Челябинска в 1991–2005 годах), что не надо. А у него свои планы были. Мне казалось, что строить новый стадион не стоит, надо было отремонтировать «Центральный», там же потенциал большой, но, видимо, дешевле было строить новый.

Потом услышала об аэропорте, что ему тоже могут присвоить мое имя. Мне мама рассказала, позвонила: «Ну зачем это? Еще что? Хватит стадиона!»

С мужем познакомились на сборах в Подольске. Он штангист, приезжали, встречались, в принципе, мы уже давно были знакомы, но потом почему-то он решил меня добиться. Знала, что армяне на русских не женятся, поэтому к кавказцам по-другому относилась. Он меня взял тем, что я всегда была самостоятельная: не думала, что мужчина должен что-то делать, а он всё на себя взял, и сколько лет мы уже вместе — всё до сих пор на нём. Я иногда ему говорю: «Ну дай я хоть сделаю что-то», он не дает, очень ответственный.

Когда решили перебраться в Австралию, у нас всё хорошо было, никуда не собирались. Мужа в 1996 году на Олимпиаду пригласили выступать за Австралию. Он уже бывал там, знал, что это такое. А я нет, если бы я тогда знала, какое это расстояние из России, никогда сюда не приехала бы. Молодые были, не соображали, собрались да поехали. Хотя нам и квартиру уже в Москве дали, но в девяностые к кавказцам не очень хорошо в России относились. Милиция постоянно останавливала, спрашивала документы — паспорт, смотрели прописку.

Олимпийское золото когда выиграла, это по тем временам было 1,2–1,3 миллиона рублей. Около 100 тысяч долларов. В 1999 году мы переехали в Австралию, а в 2000-м я выиграла Олимпиаду, купили в Австралии дом в кредит, и мы эти деньги внесли за дом. Курс был очень выгодный, мы полностью оплатили коттедж, купили машину.

Я, когда приехала, была шокирована — что это за деревня? Мельбурн — одноэтажные дома везде, конца и края им нет, конечно, это было похоже на деревню. Высотки стали строить только в последние лет 10. Здесь и жизнь была, как на другой планете, — тихо, спокойно. Как только приехали, здесь был парк большой, застали время, когда можно было подойти к диким кенгуру, покормить их хлебом. Они были не агрессивные, из леса приходили, мы тогда еще не знали, что они пинаться умеют, поэтому не боялись, подходили, гладили. Теперь только в зоопарке кенгуру можно увидеть.

Встаю утром, даже на пробежки не хожу, пробежка — это если в школу идет ребенок, я его провожаю на автобус, обратно бегом. Сейчас чаще пешком хожу, может, еще какие-то упражнения дома сделаю, и всё.

У нас собственный дом здесь, надо убрать, надо приготовить: готовлю в основном блюда армянской кухни — долму, хашламу, но как свекровь готовит, не получается. Муж придет на обед, потом дети придут, надо накормить. Агван работает здесь менеджером в магазине в отделе овощей и фруктов. А я в спорте настолько устала, что знала, что больше не буду работать, мечтала быть дома на хозяйстве. Мне говорят иногда: «И что ты, целый день дома?» А раньше что? Тренировки целыми днями, 20 лет мотались по странам, семейная жизнь какая-то должна быть! Если моему мужу приятно, что он приходит с работы, а жена дома, то почему нет?

За легкой атлетикой не слежу уже давно. Сейчас мне вообще неинтересно, когда политика в спорт приходит, с этими допинг-скандалами: спортсменов на соревнования не пускают, гимн не включают, флаг нельзя, ну это нелепо просто!

Ничего такого особенного нет в Австралии, я бы хоть завтра собралась и вернулась в Россию. Мне кажется, там сейчас стабильно.

За границей можно быть только туристом. Здесь всё платное: медицина — дорого, так еще не можешь найти хорошего специалиста, особенно если нет знакомых, учеба платная. Вот все ругают Россию, но у нас детский спорт бесплатный, а в Австралии родители платят за дорогу, за сами соревнования, чтобы дети участвовали, деньги нужны.

В последний раз была в России, в Челябинске, в 2017-м. Раньше получалось чаще летать, сейчас это накладно. Раньше со всей семьей могли летать, сейчас — по очереди: муж летает в Армению, потом я сюда. Мы всей семьей в последний раз летали в 2015-м. В среднем получается раз в два-три года. Я должна была в прошлом году отправиться в Россию и билет купила, но из-за пандемии не вышло. Теперь не знаю, когда удастся, в этом году уже не полечу, только если в следующем.

Маму годами не вижу. Когда приезжаю, стараюсь как можно больше времени с ней проводить, ей уже 81 год, порой даже родственников всех не успеваю увидеть. Провожу в Челябинске чаще всего неделю-две, они проходят вообще незаметно. Может, мы и забрали бы маму в Австралию, но старики — они же молодые, когда они сами могут за собой присмотреть, сами себе хозяева.

Не зря есть пословица «Где родился, там и пригодился». Так и есть. Просто, когда молодой, кажется, что где-то что-то лучше, но на самом деле это не так. Если есть возможность жить с семьей, все вместе в одном городе, где ты всё знаешь, это самое лучшее.

То, что Челябинск меняется, я замечаю: новые развязки появляются. Двоюродный брат в Новый год видео сбрасывал, как в Челябинске на площади городок ледовый сделали, как подсветку на Кирова установили. Всё горит, так красиво! Так что я в курсе всех ваших новостей, недавно песню про Челябинск мне выслали, я послушала — такая ностальгия!

74.RU рассказывал о том, как в Челябинске в сентябре прошлого года на стадионе имени Елесиной проходил чемпионат России по легкой атлетике.