«Наша арта долбит их, они — нас: в пинг-понг играем»: раненый военный — о службе, быте СВО и отряде «Ахмат»

Житель Челябинска 40-летний Евгений Подгорбунских вернулся со специальной военной операции. На службу он отправился через отряд «Ахмат» и заключил контракт на три месяца. В конце августа вместе с другими военнослужащими был ранен в результате атаки боевых дронов — осколок гранаты попал в том числе в лицо. Затем — эвакуация, госпиталь в Буденновске и дорога домой. Мы обстоятельно поговорили с ветераном боевых действий об изнанке СВО.

— 24 февраля, когда спецоперация началась, меня стали спрашивать: «Едешь, не едешь?» Сначала не планировал. Я, как и большинство россиян, надеялся, что СВО завершится быстро. По факту оказалось иначе. В июне принял решение ехать помогать. Имея боевой опыт и знания, я посчитал своим долгом принять участие в спецоперации. Контракт заключал с «Ахматом» на три месяца.

В «Ахмат» может попасть любой доброволец, соответствующий требованиям, которые прописаны на официальном сайте мэрии Грозного. Приезжаешь в Грозный — идешь в мэрию. Там собирают добровольцев. Сколько в течение дня их приехало, столько вечером везут в Российский университет спецназа в город Гудермес. Там проходит подготовка, набирают группу примерно 200 человек, которую после прохождения обучения направляют в зону СВО.

— С Рамзаном Кадыровым довелось встретиться?

— Да (смеется). Нашей группе в каком-то смысле повезло, потому что, когда проходили подготовку, Рамзан Кадыров приезжал. Это было во время ужина, когда срочно по команде «Тревога» всех построили. Он выступил с речью. Интересно было на него посмотреть, что за человек. Один боец вышел из строя, руку ему пожал. Само внимание к нам со стороны властей Чеченской Республики было приятно.

«Сбрасывали на нас гранаты»

— Первый месяц мы были в городе на западе Луганской области. Выполняли задачи поддержания правопорядка на освобожденных территориях, поиск диверсионных групп, шпионов и т. д. Условно мы были в тылу и несли службу таким образом: создавались группы по 3–4 человека и расходились по городу, работали с местным населением на предмет выявления диверсионных групп и мест нахождения боеприсов, которые остались после отхода ВСУ. В первый месяц жизнь в городе потихонечку начала налаживаться: мы помогли рынок местный сформировать, оказывали помощь в раздаче гуманитарной помощи. Стали возвращаться гражданские, открываться магазины, начали ходить маршрутки, налаживалась работа коммунальных служб. В это же время были сформированы боевые группы, которые помогали ЛНРовцам выполнять боевые задачи.

Во второй месяц пребывания в зоне СВО нашу группу отправили в другой город, в Донецкую область, ближе к линии фронта, где мы выполняли боевые задачи. Там-то я и получил ранение.

Это было 27 августа. Нас отправили на позиции, с которых ранее выбили противника. Наша группа должна была закрепиться на сложной открытой местности и по возможности продвинуться дальше. Отсутствие маскировки на местности, известное противнику местоположение делало поставленную задачу сложно выполнимой. По сути, открытая местность — и до противника примерно 200–300 метров. Со стороны ВСУ прилетали квадрокоптеры и сбрасывали на нас гранаты. Много таких видео в интернете, украинцы их сами выкладывают. В том числе есть видео со мной, снятое противником. На наши позиции примерно 5–6 раз прилетал квадрокоптер и сбрасывал гранаты. Это как в тире: дрон прилетает, сбрасывает гранаты, улетает на перезарядку. По идее с позиции нужно было отходить, так как группа обнаружена противником. В любой момент ВСУ могли навести артиллерию, минометы и другое тяжелое вооружение.

В один из таких прилетов дрона я и был ранен. Осколки попали в лицо, левый бок и плечо. Осколок из щеки так и не удалили. Остальной группе тоже досталось. Меня и бойца из подразделения ЛНР увезли в госпиталь. Через некоторое время оставшиеся на этих позициях бойцы еще понесли потери.

«Лечения особо не было»

— Как меня достали с переднего края? Эвакуировали на уазике и вывезли на «ноль». Объясняю, «ноль» — это место откуда начинается работа, оттуда выдвигаются группы. На «ноле» боеприпасы, провизия, вода. С водой, кстати, большие проблемы были. Машина с водой, провизией и боеприпасами не может близко подъехать к линии фронта, так как может быть уничтожена. Поэтому она подъезжает, насколько это возможно, близко, примерно 2–3 километра до передка. Штаб наш находился в соседнем поселке, там же дежурит машина эвакуации. Потери постоянные, поэтому уазик стоит там. Если нужно, то по рации его вызывают, он по «зеленке» (трава, зелень) как может проезжает, бойцов забирает. Остатки группы вывозили на БТР.

Работают все, что мы, что противник, по лесополосам под покровом зелени, потому что выйти в чистое поле нельзя — можно попасть под вражеский огонь.

Меня привезли в близлежащую больницу, выдали справку по форме 100, где описаны повреждения, на основании этой справки проходят выплаты.

Потом меня переправили в больницу города Алчевска. Оттуда в основном в Ростов отправляют раненых, там полевой госпиталь. Я не хотел улетать в Россию, хотел, чтобы меня заштопали, а потом вернуться в свое подразделение. Но в итоге врачи приняли решение отправить меня в Россию. Там формируют санитарный поезд и всех раненых развозят по военным госпиталям Южного военного округа. Я попал в Буденновск, где пробыл около месяца. Лечения особо не было, само заживает. Мне делали перевязки, зашили только на 13-й день. Потом я еще много времени провел в госпитале. Недели две лишних продержали из-за сложных бюрократических процедур. У них не хватает канцелярии. Условно, тысяча человек едет, на каждого нужно пакет документов составить. Нужно целый call-центр организовывать в Министерстве обороны, где будет сидеть тысяча операторов и бумажками заниматься. А у них сидит «полторы калеки», а раненых много, и они, естественно, не успевают. Ну и в госпитале один врач, и он должен заполнить все эти бумажки.

Кстати, выплаты за ранение я до сих пор не получил. Обещают в ближайшем времени всё перечислить. Участникам СВО положен ряд выплат (в том числе три миллиона за ранение. — Прим. ред.). Некоторые из наших бойцов уже получили эти деньги. В Челябинской области предусмотрена еще региональная выплата в размере 300 тысяч рублей. Полную информацию по срокам получения выплат получить сложно, так как есть бюрократические проволочки. Некоторые считают, что на спецоперации можно заработать, и поэтому идут туда.

Хотя были такие, кто из-за денег пришел. Кто-то говорил: «Мне чисто "ветеранка" нужна — и всё». Плюс не все морально вывозят — есть «пятисотые» (на жаргоне), так называемые, то есть трусы. В первую командировку у нас еще говорили «семисотые» — это пьяницы, «тысячные» — сильно пьяные, но это всё юмор.

Мужики говорили, что в Сирии так же: если ты поехал денег заработать, то не факт, что вернешься. Говорили, что если нет идейной составляющей, а только корысть, то долго не живут. Но это всё из области фантастики и мистификации, наверно.

— Я заходил через «Ахмат» опять же почему, потому что там выдают экипировку: рюкзаки, верхнюю одежду, разгрузку (жилет, в который вставляются магазины). Броники и шлемы не давали, это стоит серьезных денег. Рации дают, но они слабенькие. Чего не хватало: раций, шлемов, броников, ночных прицелов, тепловизионных прицелов и квадрокоптеров.

Амуниция у ВСУ лучше, жратва лучше. Когда мы выбивали противника с его позиций и заходили в их окопы, находили различное снаряжение, амуницию. Допустим, тот же сухпай, просто он качественнее. Экипировка у них лучше.

Квадрокоптеры их к нам прилетали. А где наши квадрокоптеры? Меня лично как рядового бойца такие моменты, как нехватка амуниции, коптеров вообще не интересует. Плевать, где вы это будете брать.

Ну ладно броники, я их не ношу, потому что тяжело всё это таскать. Ты заходишь на передок, на тебе разгрузка — она весит килограммов 15, не меньше, ты оружие несешь, дополнительный боекомплект, плюс воду надо затянуть, жратву. Ты же не будешь за кружкой воды по три километра бегать. Поэтому всё это на себе тащишь, и ты идешь не в легких кроссовочках по ровной дорожке.

Скажу так: что-то подобное надвигающееся мне было ясно еще за год. Я не знал, что и как будет, но знал, что к чему-то мы готовимся примерно год назад, потому что Министерство обороны стало делать набор в резервисты. Мне и моим товарищам звонили из военкомата. Это резко настойчиво активизировалось. Я как опытный человек понимал, что что-то надвигается. Только неясно было, к чему готовимся.

Эту спецоперацию называют битвой беспилотников и артиллерии. Можно сказать, что так и есть. За эту командировку лично у меня был только один ближний стрелковый бой, но в других группах бывало по-разному. Каждый выполняет свои боевые задачи. Остальное время ты сидишь на позициях: наша арта долбит их, они нас — в пинг-понг играем.

— В тылу все встают сами в 6–7 утра, никакой особой команды нет, построения — тоже. Умылись, позавтракали, дальше в основном день просто проходит. Воды нет, бани нет, стирки нет, связи с внешним миром нет. Вот и думаешь, как бы где помыться, постираться. Мы ходили купаться в пруд — на Украине это называется ставок. Ты выходишь из положения как можешь. Что такое по факту война, если разобраться, — это из ста процентов времени только 10–15 процентов, условно, участие в боевых действиях. Всё остальное время — это чистый быт, только в других условиях: либо в окопе, либо в тылу.

Кто-то может съездить с разрешения командиров по делам в тыл, где есть интернет. Чтобы позвонить домой, мы поднимались на крыши девятиэтажек, там хоть как-то ловит. Симки покупали местные. В Гудермесе, в Российском университете спецназа, забирают российские сим-карты, потому что якобы по ним может наводиться артиллерия противника, я не знаю, насколько это реально.

На передке ночью караулы несут. Встают в 6–8 утра, кто как проснулся, противник, как правило, ночью не работает. Наша арта ведет беспокоящий огонь. С утра все люди, что мы, что они, один хрен, — это русские люди, это очевидно, только разделенные искусственно. Встали, позавтракали, привели себя в порядок. И часов с 8–9 начинается: наши — к ним, они — к нам.

Командир тебя может вызвать, поставить какие-то новые боевые задачи. Периодически работает наша авиация, целый день сидишь под артиллерией. Если есть боевое задание, тогда куда-то выдвигаешься на его выполнение.

Там ведь не детский сад. В уставе прописано: солдат должен стойко и мужественно выносить все тяготы службы. Приезжать туда и плакаться, что зубной щетки не хватило, — это несерьезно. Естественно, условия жизни аскетичные. Лично мне всегда не хватает отсутствия элементарной гигиены. Ходишь грязный, потный, спишь в одежде и в дождь, и в жару. Вот это больше всего лично меня раздражает.

Чего еще не хватает, так это воды. Во-первых, ее таскать тяжело, до переднего края водовозка не приедет, потому что ее могут уничтожить. Воду привозят на условный «ноль», и бойцы сами забирают ее к себе. По уму, когда везут воду и боеприпасы, наш штаб должен дать команду артиллерии на подавление противника. Чтобы, пока к нам всё это подвозят, они головы поднять не могли, сидели, вздрагивали и кричали: «Сука, ну когда же они напьются?!» На деле же нет этого, противник открывает артиллерийский огонь по нашим тыловикам, водители — герои, каждый день под огнем ездят. Воду выгрузили, бойцы идут ее забирать, и там хрен подойдешь, потому что всё накрывается артой.

— В 2015 году у нас был такой термин, как «фототуристы». Это те, кто ездили пофоткаться с оружием. Не все вывозят психологически. Есть так называемые полезные «пятисотые» — трусы, а есть бесполезные. Были такие ребята, которые честно говорили: «Я не готов идти на передок». И он, например, нес караульную службу. Он, находясь в тылу, приносил реальную пользу. К таким бойцам вопросов никаких. Это честно, к таким людям претензий нет. Или, например, кто-то съездил на боевые дни, понял, что это не его, что не вывозит, и честно говорит: «Мужики, я "пятисотый"». Не важно, стыдно — не стыдно, зато это честно. Это можно понять. Хуже, когда в тылу сидят выпендриваются, Рэмбо из себя строят, а приезжают туда и потом башки поднять из окопа не могут.

— На СВО едут абсолютно со всей страны, основная часть, конечно, христиане, но и мусульман много. У нас общая вера в правду, мы сражаемся за справедливое дело, это помогает. Правда на нашей стороне — это очевидно. Думаю, все это понимают.

Не уверен, что сейчас я там нужен. После проведения частичной мобилизации думаю, что наша армия справится. Безусловно, есть вопросы к организации проведения СВО на территории Украины. Нужно понимать, что всё вышесказанное — исключительно моя личная субъективная оценка происходящего. Но я верю, что правда на нашей стороне и победа будет за нами.

Все материалы о спецоперации на Украине — в нашем сюжете.