Александр Кретов, президент винного холдинга «Ариант»: «Я не из тех родственников, которых содержат»

В свое время, представляя Александра Кретова в списке 100 самых богатых челябинцев, мы написали о нем – «зять Александра Аристова». Такая характеристика казалась вполне исчерпывающей для того, чтобы читатель понял, кто, что и откуда. После нынешнего полуторачасового разговора могу сказать, да, он человек клана. Но гораздо более независимый, чем можно было это ожидать.

Без вина виноватые

– Александр Владимирович, обычно ваш приход в бизнес связывают с приходом в семью Аристова, рассказывают, что вы были его телохранителем и т.п. Так это было на самом деле?

– Про телохранителя – это неправда. Вообще, не я пришел в семью Аристова, а в мою семью пришла моя жена Елена. Мы оба учились в ЧПИ, и я женился на девушке, которая мне очень нравилась. Это было в конце 80-х годов, тогда еще не было Аристова – известного бизнесмена. Все понемногу занимались каким-то бизнесом. Был он и у меня. Сидеть на шее родителей не хотелось, поэтому какое-то время торговал, возил пуховики и тому подобное.

А с виноделием, действительно, оказался связан благодаря Аристову и Антипову. Они предложили мне строить завод «Ариант». Завод мы построили, но когда дело дошло до поставки оборудования, выяснилось, что наш партнер – польский бизнесмен, который этим занимался, нас обманул. Поэтому закупать оборудование для профильного завода пришлось самому, а для этого нужно было учиться виноделию. Так я и остался в этом бизнесе, возглавив винодельческое направление «Арианта». Потом стал его совладельцем.

– В свое время вы прославились тем, что стали совладельцем знаменитого завода «Абрау-Дюрсо». Как удалось получить госпакет?

– Дело в том, что мы достаточно быстро поняли: развивать завод без собственной сырьевой базы невозможно. Решив заняться виноградарством, начали покупать хозяйства в Краснодарском крае. Горбачев в свое время там все успешно вырубил, поэтому пришлось инвестировать в восстановление хозяйств, в посадку винограда, в строительство новых заводов по переработке. В итоге, владея 50% всех виноградников и построив один из самых крупных и современных, по меркам Европы, заводов, превратились в очень видного на рынке Краснодара игрока. И краевая администрация предложила нам поучаствовать в полностью разорившемся на тот момент заводе «Абрау-Дюрсо». Мы купили у государства управляющий пакет акций и начали работать.

– Но затем свою долю в этом предприятии продали. Почему?

– Туда нужно было вкладывать очень большие деньги. Мы были готовы это делать, но инвестировать в госпредприятие глупо, а юридически легитимной возможности полностью купить завод не было и нет. Многое, что связано на «Абрау-Дюрсо» с наследием князя Голицына, что является памятниками архитектуры, не может быть продано частному лицу. Наверное, это правильно. Но предприятие, иначе как имея в собственности, не поднять. Поэтому, проработав там полтора года, поняв, как нужно построить бизнес, мы все же продали свой пакет бизнесмену Борису Титову.

– А что нужно было сделать на «Абрау-Дюрсо», чтобы его поднять?

– То же, что сделал Голицын. В России не умеют делать шампанское классическим способом вторичного сбраживания в бутылках. Поэтому он в свое время пригласил французов, которые занимаются виноделием сотни лет. В итоге его шампанское получило гран-при на международном конкурсе. Потом, за годы советской власти, этот уровень был утрачен. На фоне российского акратофорного шампанского, насыщаемого углекислотой в резервуарах, классическое «Абрау-Дюрсо» остается одним из лучших. Но используемые технологии, виноматериалы, дрожжи – все совсем не того качества, которое заслуживает этот бренд.

Поэтому, придя на «Абрау-Дюрсо», мы тоже пригласили команду французских виноделов – они выполнили проект реконструкции предприятия. Предполагалось высаживать новые виноградники, строить самый современный завод по переработке и полностью менять технологию. Наш инвестиционный план был расписан на три года и составлял порядка 60 миллионов евро. Повторюсь, мы были готовы вкладывать, но не сложилось.

Тем не менее классическое выдержанное шампанское, я думаю, мы уже получим через полтора года на своем кубанском заводе шампанского и марочных вин, которым тоже занимались французы. Там, например, три года делаем божоле и вошли во французский перечень производителей по технологии божоле. Конечно, во Франции и на международных конкурсах занимаем далеко не первые места, но и не последние. То есть, в принципе, в России можно делать вина мирового уровня.

– То, о чем вы говорите, как-то не очень вяжется с традиционным представлением о качестве «ариантовских» вин...

– Проблема в том, что «Ариант» неудачно вышел на рынок. Пока не было своей сырьевой базы, мы были вынуждены везти вина из Краснодара и часто совсем не того качества, что было нужно. Сейчас при собственном производстве то, что привозим, совершенно отличается от того, что было раньше. Это другой уровень, другой порядок... не знаю, как точно обозначить эту разницу.

– Тем не менее многие и сейчас предпочитают ваши вина не покупать. Сложно преодолеть возникший негатив?

– Сложно, потому что здесь сыграло многое... Помните, Валерий Карлович Гартунг перед выборами в Госдуму написал, что «Ариант» качает воду из-под кладбища? У меня парикмахер и сейчас еще спрашивает, правда это или нет. Я говорю, правда, потому что в этой воде... больше кальция. (Смеется.)

– А сами что пьете? Что вам нравится?

– Как профессионалу мне нравятся вина, которые вряд ли понравятся потребителю. Они очень специфичны, допустим, «Петрюс». Это вино не «питкое», его сложно пить, но за то, что правильно составлен купаж, за то, что ему двадцать лет, а оно сохранилось живым, возникает уважение к виноделу, создавшему его. Если это обычное потребление, допустим, за ужином, на шашлыках, то без всякой рекламы, и я, и Аристов с удовольствием пьем свое вино. Потому что понятно, какой виноград, какие технологии использованы.

На самом деле, если провести независимую экспертизу алкоголя, продающегося в челябинских магазинах, то 80% его не будет соответствовать сколько-нибудь нормальным представлениям о вине. Тем не менее челябинцы покупают и говорят, что это лучше «ариантовского»... В то же время Краснодарском крае, где очень жестко регламентирован алкогольный рынок, люди с удовольствием пьют наше вино, понимают его и отличают от других... Поэтому смысла идти и кому-то доказывать, что ты не дурак, я не вижу.

– Вы как-то назвали челябинский алкогольный рынок помойкой. Почему?

– В Челябинской области этот рынок пущен на самотек. У нас масса госорганизаций, которые обязаны контролировать его, но львиная доля полки в магазинах занята не понятно чем. Какая-то водка за 50 рублей, которая не может столько стоить, потому что производитель только на 39 рублей должен заплатить акцизов, какие-то адыгейские портвейны и тому подобное. В область как шли, так и идут вагоны с «левым» алкоголем. Подобная ситуация есть от силы еще в пяти областях, в остальных – поступающий алкоголь проходит жесточайший контроль. Мне интереснее работать как раз в регионах, где алкогольный рынок контролируется, потому что он прозрачен и понятен.

– Совместный проект с екатеринбургским дистрибутором «Омега групп» объясняется этим желанием?

– В целом, да. «Омега» – один из крупнейших в России дистрибуторов. В то же время тенденции рынка таковы, что посредник отмирает как класс. Остаются сети и производители. Это понимаем мы, это понимает и «Омега». У нас – производство, у них – большой опыт в продажах, поэтому и решили объединить усилия. Мы показываем им, что и как надо производить, разливаем для них часть своей продукции, они дают нам некий потенциал в освоении федерального рынка.

– Тем не менее в Челябинске вы начали выстраивать собственную розничную сеть. Если будущее за крупными сетями, то какой для вас в этом смысл?

– Это стабильность. В области через свою розницу можно продавать около 20% от объема продукции. И потом, мы не будем конкурировать с крупными сетями – у нас другой формат. На западе он называется «лавка» и, кстати, очень популярен. В «лавках» обычно продается вино и мясо, то есть мы можем через эту сеть продвигать всю продукцию ЦПИ «Ариант».

Семейное воспитание

– Вернусь к вопросу о семье. Родственные отношения в бизнесе вам мешают или помогают?

– А в бизнесе у нас не семейные отношения, а партнерские. Если я принимаю какое-то решение, касающееся винного холдинга, я отвечаю за это перед соучредителями своими деньгами. У Аристова и Антипова есть принцип «бей своих, чтобы чужие боялись», поэтому у них требования ко мне как партнеру жестче, чем к остальным.

– Когда о вас говорят как о бизнесмене, часто в качестве первой характеристики звучит «он – зять Аристова». Как к этому относитесь?

– Поначалу, когда был моложе, нервничал. А сейчас говорю, мне повезло, что я встретил на своем пути Аристова. Во-первых, он хороший учитель в бизнесе, во-вторых, он хороший человек и хороший отец. Вообще, считаю, что мне повезло с семьей.

– Наверно, и потому что вас называют преемником «ариантовской» империи?

– А это, по-вашему, нелогично? Во-первых, у своих родителей мы – единственные дети. Во-вторых, воспитывались практически в одних условиях, когда при нехватке денег родители работали на трех работах. В-третьих, я не из тех родственников, которых просто содержат, пока они ездят на машинах, развлекаются и пользуются внешней атрибутикой богатства. Я являюсь совладельцем, отвечаю за бизнес, который веду, поэтому, наверное, было бы глупо оставлять его кому-то еще.

– А своих детей видите в качестве преемников?

– Конечно, хотелось бы видеть. Но не факт, что они действительно продолжат мое дело, а не спустят его где-нибудь в казино. Сложно ребенка, выросшего при деньгах, заставить заниматься бизнесом. На Западе достаточно таких примеров, хотя достаточно и других.

– У вас самого не возникало желания стать рантье?

– У меня много друзей, которые положили свои состояния в банки, и живут на проценты. Их это устраивает, а для меня бизнес, без всякого пафоса, это образ жизни. Например, почему Аристов живет в Челябинске, если может уехать куда угодно и жить, как захочется? Думаете, бизнес защищает? Бред. Это с успехом можно делать, не живя здесь. Просто есть образ жизни, когда ты должен каждый день приходить на работу и что-то делать. И даже, выезжая на отдых, живешь с электронной почтой, с мобильным телефоном, чтобы быть в курсе того, что происходит на твоем предприятии. Как только этого лишаешься, понимаешь, что без этого не можешь.

Я счастливый человек, потому что занимаюсь тем, что мне нравится, и получаю с этого дивиденды. Строю заводы, делаю вино, которое действительно интересно производить: высаживать виноград, выполнять технологию, уменьшать себестоимость, увеличивать прибыль. Это похоже на спорт: либо идешь вперед, либо деградируешь. Я и свою жену заставляю постоянно двигаться, работать, чтобы она развивалась, а не превращалась в домохозяйку.

– Но ведь у многих состоятельных мужчин жены как раз домохозяйки, чем вас не устраивает этот вариант?

– Если мужчина ведет активный образ жизни, а жена только занимается домашним хозяйством и воспитывает детей, то развиваются они по-разному. И в какой-то момент он ей говорит: почему не можешь со мной обсудить ту или иную тему, почему ты в обществе выглядишь не так, как нужно, что ты за жена, и т.п. Возникает конфликт, в котором у мужчины есть хорошее оправдание: невозможно жить с женщиной, если она в развитии остановилась где-то там, а он уже ушел далеко вперед.

– В случае такого давления ваша жена не использует своего отца как весомый аргумент?

– Никогда. В семье, как и в бизнесе, должны быть четкие правила игры, которые никто не имеет права нарушать. В нашей семье я лидер, Лена отдала первенство мне, потому что так воспитана в семье своих родителей. У каждого из нас есть масса своих ограничений. Я, например, не могу завести ребенка на стороне, хотя бы потому, что он должен воспитываться с отцом.

И вообще, я не понимаю людей, которые «сошлись-разошлись». Конечно, все приходят со своими пирогами, со своими сложившимися характерами, поэтому надо либо подбирать себе человека со сходными взглядами, либо выстраивать отношения так, чтобы воспитать человека, с которым живешь.

Все по клану

– Вы являетесь членом не только своей, но и «Калининской» семьи. Как человек чем платите за принадлежность к клану?

– Главное условие – это соответствовать тем принципам, которые в нем заложены. Допустим, если ты дружишь с кем-то, и это идет в противоречие с принципами семьи, то поддержать друга можешь только до определенного уровня. Клан накладывает обязательства, что ты имеешь право делать, а что не имеешь. Это можно обсуждать, спорить, доказывать, можно оставаться со своим мнением, но действовать ты обязан в соответствии с требованиями.

– А вам не хотелось послать всех к черту и делать так, как считаете для себя правильным и нужным?

– Вы знаете, что такое бизнес? С одной стороны, это деньги, которые дают человеку некоторую свободу. С другой стороны, свободы в принятии решений становится все меньше. Мне может не нравиться человек, но если я понимаю, что без него не смогу решить вопросы, связанные с бизнесом, я обязан к нему идти. Делать, все что мне вздумается, я не могу – бизнес накладывает ограничения. Отказаться от бизнеса я тоже не могу – это мой образ жизни.

– Вы в силу клановых, деловых или каких-либо других отношений сталкиваетесь с очень разными людьми, в том числе представителями криминала. Были такие ситуации, когда просто, по-человечески не хотелось подать руки?

– По-человечески могу сказать, что у многих людей с криминальным прошлым и в жизни, и в бизнесе порядочности оказывается больше, чем у чиновников из бывших комсомольцев, которые воровали, сотрясали воздух и только успевали менять свои взгляды в зависимости от новой власти.

– А вы сами в «Единую Россию» вступали из каких соображений?

– Это партия власти.

– То есть все честно – вы ее спонсируете, она помогает в продвижении бизнес-интересов?

– Наверно, это возможно было раньше, на сегодняшний день ситуация изменилась. Во-первых, экономика уже сформирована, даже если я приму закон в интересах собственного бизнеса, потребителя-то все равно не смогу заставить покупать мой продукт. Во-вторых, у нас нет неприкосновенных. Если кому-то не угодишь, то неважно, в какой партии находишься, ты из нее вылетишь. Просто нужно соблюдать установленные сейчас правила игры – они становятся все жестче.

– И насколько вам как бизнесмену в них комфортно?

– Я не буду говорить, правильно или нет досталась Гуцериеву компания, которую у него отобрали. За что сидят Ходорковский с Лебедевым, как они пришли к своим состояниям. У нас много в стране и Абрамовичей, которые тоже непонятно откуда взяли капитал. Мы не это обсуждаем. Просто бизнес становится вести все сложнее и сложнее. В этой ситуации выход только один – платить налоги, платить зарплату, вести какие-то социальные проекты.

– Можно пойти и в исполнительную власть...

–Я не хочу идти в политику на постоянную работу. У меня есть своя работа, которую люблю и в которой стараюсь развиваться. В бизнесе я более раскован, более свободен в своих поступках, больше в нем понимаю. Будучи чиновником, можно лоббировать те или иные свои интересы, но ты попадаешь в четкие рамки политической ситуации, в рамки самой системы и, в итоге становишься просто марионеткой. Меня это не устраивает.