Владимир Минин, художественный руководитель Московского государственного академического камерного хора: «Когда отсутствует пение – молчит душа»

Знатоки говорят, что Владимир Минин «умеет заставить петь не слова, а бессмертную мелодию человеческой души». Неслучайно в конце ХХ века камерный хор Владимира Минина был признан лучшим в мире. И сегодня этот коллектив остается российским брендом в мировом масштабе. Очень жаль, что в новом столетии этот уникальный коллектив редко выезжает на гастроли в регионы России и постепенно приобретает качество красивой легенды. Но челябинцам в который раз повезло – 17 декабря Московский камерный хор, созданный замечательным музыкантом, дирижером, артистом Владимиром Мининым, будет петь в концертном зале Челябинской филармонии. О предстоящих гастролях мы говорили с Владимиром Мининым по телефону.

– Владимир Николаевич, вы как-то сказали, что мечтаете чаще гастролировать по России. Эта мечта осуществляется сегодня?

– Сегодня гастроли – какое-то искривленное зеркало. Раньше мы действительно достаточно много ездили по России, а теперь каждая поездка стоит очень дорого. И потому так ценна для нас каждая встреча с российским слушателем и с нашими собратьями по культуре.

– Давно ли вы были с гастролями на Урале?

– Я думаю, это было в прошлом веке. В последнее время мы больше выступали на Волге. В Самаре, например, к Москве поближе.

– Вы сказали о встречах с собратьями по культуре – имеете в виду региональные хоровые коллективы?

– А как же! К сожалению, сегодня нет уже с нами руководителя Челябинского камерного хора Валерия Михальченко. Это большая утрата для российского хорового искусства, и для Челябинска в частности. Но я очень надеюсь на встречу с другими руководителями ваших хоров – это все мои коллеги.

– Вы были одним из инициаторов возрождения хорового общества в России. Насколько важно вернуться к традиции школьных и вузовских хоров, самодеятельных хоровых коллективов?

– Это невозможно переоценить, потому что культура человека, культура его эмоционального состояния начинается с колыбельной матери. Если мама поет колыбельные песни, то рецепторы ребенка с рождения начинают воспринимать звуки пения, впитывать их. К сожалению, получилось так, что музыка изгнана сегодня из школы. Ужас этого положения в том, что человек перестал петь. Нельзя же считать пением застольную «Шумел камыш...». Когда отсутствует пение – молчит душа. Еще великий русский педагог Ушинский сказал, что школа должна воспитывать человека цифрой, буквой и нотой. Сегодня, к сожалению, осталась только цифра, потому что буква тоже находится в состоянии падчерицы. Все гуманитарные дисциплины, такие как литература, русский язык, история, оказались на периферии знаний. Это чудовищное преступление – иначе не скажешь.

– Вы надеетесь, что управленцы от образования найдут возможность внести поправку в школьную программу – вернуть уроки пения?

– К сожалению, пока об этом речь не идет. У нашего Министерства образования до этого пока еще руки не дошли, хотя делать это надо в самую первую очередь. Любая генерация должна иметь свои песни. Если мы возьмем советскую эпоху, то худо-бедно, иногда даже отвратительно, но все-таки в какой-то мере часть школы пела. А сейчас школа замолчала!

– Лишена даже системы Кабалевского.

– Да, хотя я не сторонник этой системы, потому что это предполагает пассивное музицирование – дети слушают музыку. А я сторонник активного музицирования. На чем построена система Карла Орфа в Германии? На том, что дети с малолетнего возраста в процессе игры ритмически постигают музыку. А когда приходят в школу, то вот на почве этой начальной подготовки начинают петь. То есть уроки пения ложатся на удобренную почву. Сегодня в Германии 2500 самодеятельных хоров. Это целый пласт культуры. Кстати, до революции в России было очень много самодеятельных хоров. У ваших северных соседей – в Пермской губернии, например, – было 300 крестьянских хоров! Это 1913 год. Как вы думаете, что они пели?

– Народные песни?

– Они пели фрагменты, в переложении, конечно, из оперы Глинки «Жизнь за царя»! Вот и представьте себе уровень музыкального мышления нации того времени. А сегодня нет никакого уровня, нет ничего, кроме попсы, которая плодится как саранча.

– Хотя сегодня часто можно услышать, что народ любит петь – он любит караоке и смотрит телепрограмму «Голос»...

– Это все ерунда. Когда ребенок поет в хоре, у него силы умножаются на число поющих рядом с ним! Но главное, его эмоциональное состояние становится совершенно другим, потому что он активно музицирует. Я вспоминаю себя мальчишкой – учеником обыкновенной средней школы. У нас учительница музыки была выпускницей Смольного института благородных девиц, но приняла идеи революции и разучивала с нами такие песни, как «Партизан Железняк»... (Смеется.) А когда ты поешь, это рождает образы, ты увлекаешься, твое воображение становится живым, богатым, наполненным. Вот почему отсутствие пения в школе ведет к оскудению человеческой личности.

– Вы были эвакуированы из блокадного Ленинграда уже с хоровой школой, где в то время учились?

– Да, тогда я был уже в хоровой школе.

– Откуда дети брали силы петь, ведь есть было нечего?

– Да, есть было нечего, а мы по-прежнему выступали с концертами. Да потому и были силы, что мы стояли плечом к плечу и пели. Правда, я в то время играл на скрипке в оркестре, потому что мой мальчишеский голос ломался и нужно было его беречь.

– Искусство поднимало дух, который заменял хлеб?

– Можно и так сказать. Правда, дух у нас был всегда на высоте. Сначала к нам в Кировской области, куда нас вывезли, относились с некоторым предубеждением: понаехали тут... (Смеется.) А потом, конечно же, с большим удовольствием ходили на наши концерты. Нам всюду были очень рады.

– Как сегодня слушатели откликаются на ваши программы, на хоровое пение вообще?

– Нас очень хорошо принимают. Полные залы.

– Как формировалась программа концерта в Челябинске?

– Эта поездка для нас сегодня из разряда редких, поэтому в Челябинске хочется представить богатый круг нашего репертуара, отсюда и выбор. Рахманинов включен в нашу программу, потому что это вечная музыка, ее нельзя воспринимать как узко церковную, она принадлежит к мировой классике. У Канчели направление очень индивидуальное, потому так интересно представить этого композитора. Я бы назвал эту музыку изысканным блюдом. И мы будем петь разные песни. Есть среди них авторские сочинения – три песни того же Сергея Рахманинова, произведения Георгия Свиридова на народные темы...Так что это тоже довольно широкий круг песенного творчества России.

– Владимир Николаевич, всегда говорят о «мининской школе». Что для вашей школы характерно?

– Конечно, лестно слышать слово «школа», но не знаю, школа ли это? Я всегда считал своей главной задачей подготовить коллектив так, чтобы хор воспринимался не как массовое пение, а как искусство звука. В это понятие входит и разговор со слушателем. Причем разговор этот должен быть достаточно проникновенным, чтобы удавалось достигать глубин души каждого, кто нас слушает.

– Как-то вы сказали, что коллектив должен меняться каждые 10-15 лет. Речь шла о притоке новых исполнителей или о принципиально новом звучании?

– Это не мною придуманные законы. Каждые 10-15 лет меняются эстетические вкусы и слушателей, и самих исполнителей. И надо быть чутким к этому. Художник живет не в консервной банке, а в обществе.

– Чему, на ваш взгляд, отдают предпочтение современные слушатели?

– Слушатель откликается больше на откровенный, доверительный разговор. И даже интимный, если хотите, – когда каждый сидящий в зале чувствует, что это поют именно для него. Важно не громко петь или тихо, важно, чтобы пение в душу проникало. Это самое главное во все времена.

Напомним, концерт Московского государственного академического камерного хора под управлением Владимира Минина состоится 17 декабря в 18:30 в филармоническом зале имени Прокофьева.