Александр Филиппенко, народный артист России: «Когда сходятся вместе два-три генератора идей, то электростанция получается»

Народный артист России Александр Филиппенко – человек, тонко чувствующий слово и пробуждающий любовь к слову в своих слушателях, – вновь приедет в Челябинск. Уверена, все, кто хотя бы раз бывали на его моноспектаклях, уже на пороге, чтобы бежать в кассу за билетом. 18 и 19 февраля в двух концертных залах Челябинской филармонии состоятся две как всегда незабываемые встречи с особенным чтецом, артистом и человеком, который часто называет себя «переводчиком с авторского на зрительский».

18 февраля на сцене концертного зала имени Прокофьева Александр Филиппенко покажет свой знаменитый моноспектакль «Смех отцов», в его прочтении мы услышим произведения Платонова, Довлатова, Зощенко. А 19 февраля в новом органном зале в исполнении Александра Филиппенко и Камерного хора имени Валерия Михальченко будет звучать музыкально-поэтический спектакль «Поэма памяти Сергея Есенина» на музыку Георгия Свиридова. Это произведение уже исполнялось на челябинской сцене, но слушать его можно бесконечно. Накануне новых встреч с южноуральцами мы говорили с Александром Филиппенко о роли музыки в его театральных опытах, о том, как рождаются программы и о некоем облаке, которое либо есть, либо ничего не вышло.

– Александр Георгиевич, сегодня многие ваши моноспектакли в прямом смысле слова наполнены музыкой, вы выступаете с оркестрами, ансамблями, солистами. В Челябинске вновь выйдете на сцену с Камерным хором филармонии, чтобы читать стихи Есенина. Есть разница в работе с хором, оркестром или солистом?

– Это разный опыт. В такой работе все строится на доверии: дирижера или музыкантов ко мне и моем доверии к ним. Музыканты, дирижеры становятся еще и музыкальными руководителями таких программ. Когда мы с Алексеем Уткиным (известный джазовый музыкант. – Прим. авт.) делали «Крохотки» Солженицына, то Алексей был музыкальным руководителем этого проекта. А профессор Московской консерватории и дирижер молодежного оркестра Анатолий Левин предложил соединить сюиту Шнитке «Гоголь» с моим моноспектаклем «Мертвые души». И это уже совсем другое дело. Мы исполнили программу и в Московской консерватории, и в Тольятти – прямо на берегу Волги, под открытым небом. С известным джазовым музыкантом и композитором Андреем Кондаковым мы сделали замечательную, по-моему, программу «Довлатов и джаз». Для таких композиций всегда нужен автор идеи и музыкальный руководитель.

– Как на челябинской сцене рождался музыкально-поэтический спектакль «Памяти Сергея Есенина»?

– Впервые мы эту программу исполнили с Московским камерным хором Владимира Минина, который сам потрясающий генератор идей, и есть у меня подозрение, что Владимир Минин когда-то тоже занимался чтением стихов. Он очень точно давал советы. А потом мне Челябинская филармония предложила сделать этот спектакль, где звучит поэма Георгия Свиридова, с Камерным хором Валерия Михальченко.

– Андрей Кондаков рассказывал, что первая ваша совместная идея родилась на гастролях, где вы случайно встретились.

– Его величество случай! Да, были вместе на гастролях с Андреем Кондаковым, Алексеем Уткиным, Давидом Голощекиным. Слово за слово... а потом они приехали ко мне в Театр Александра Калягина, мы сели в гримерке и проговорили, какими могут быть программы.

«Демарш энтузиастов» мы с Давидом Голощекиным, к примеру, исполняли в знаменитом концертном зале имени Шостаковича в Петербурге, где Мравинский дирижировал, Рихтер и Ростропович выступали.

– Но ведь ваше сотрудничество с музыкантами началось давно?

– Так давно, что не хочется называть цифры. (Смеется.) Все началось с поэмы Твардовского «Василий Теркин» – я читал главу «Гармонь», и со мной на сцене был участник кружка баянистов. Это было еще в Алма-Ате, когда я учился в школе и занимался в драмкружке. Сегодня я удивляюсь, что пришел к тому, с чего начинал триста лет тому назад. (Смеется.) И сейчас – открою секрет – готовлю композицию к юбилею Победы, где вновь гармонь и «Василий Теркин». Опять его величество случай: однажды в разговоре я обмолвился, что начинал с Твардовского, и тут же услышал: «Нам как раз к 9 Мая это очень нужно»!

– А в пору студенчества была театральная студия и вновь литературно-музыкальные программы?

– Я никогда с этим не расставался. На физтехе, а это было начало 60-х, мы делали концертные программы со знаменитым квартетом МФТИ, который исполнял Визбора, Окуджаву, Кима, многих популярных самодеятельных композиторов, как тогда их называли, а я читал в это время стихи. Литературно-музыкальные композиции тогда были в большой моде.

– А любовь челябинцев к моноспектаклям Александра Филиппенко началась с «Мертвых душ».

– Да, конец 80-х, сцена Челябинского камерного театра... Важно быть подвижным к разного рода предложениям. И важно, чтобы были такие руководители-фанаты, как Алексей Пелымский. Когда сходятся вместе два-три генератора идей, то электростанция получается.

– Безденежье в культуре конца 80-х способствовало возвращению на сцену жанра литературно-музыкальной композиции?

– Он присутствовал всегда. Но сегодня я называю это опытами литературного театра. А живая музыка – серьезный элемент этих опытов. Просто в 70-е годы по чисто теоретическим соображениям некоторые литературные композиции «Москонцерт» не принимал ни у меня, ни у Калягина. Нам говорили: «Вы со своим Станиславским идите в театр! А нам в «Москонцерте» нужен Закушняк». Был такой теоретик художественного слова. В 70-е годы худсоветы очень строго к этому относились. Потом прошли годы, и нам сказали: «Давайте вашего Станиславского!» А сегодня слышу, в том числе и в Челябинске: «Ухо отвыкло от стихов, почитайте нам Самойлова, Пастернака, Мандельштама, Есенина…» Большой спрос на поэтические программы! Недавно в Москве, в одном из клубов, я минут сорок читал Левитанского. И даже финансовые корпорации, которым надоело отмечать свои юбилеи в ресторанах, умоляют почитать Гоголя...

– Люди стали лениться читать книги?

– Не совсем так. Думаю, скорости в нашей сегодняшней жизни слишком велики, и если есть возможность совмещать отдых и литературу, люди это делают. Вспоминаю сейчас историю. Мы выступали в Томске, моим звукорежиссером всегда была моя дочь Александра, а у нее подруга в Томске, родители которой бизнесмены. И молодежь настояла, чтобы родители сходили на концерт. После выступления ко мне за кулисы пришел отец подруги моей дочери и сказал: «Весь день бухгалтерией занимался и думал: ну, что я пойду?! Зачем мне Пастернак, Левитанский и Есенин?! Но после пяти минут вашего спектакля как будто улетел на другую планету, и было мне так спокойно и приятно».

– В Челябинске помимо есенинской программы вы исполните свой замечательный моноспектакль «Смех отцов»?

– Да, Зощенко, Платонов, Довлатов. Только что я сыграл эту программу на сцене Петербургской хоровой капеллы – это одна из главных филармонических площадок России. Но в Челябинске будет абсолютная калька с моего выступления в концертном зале имени Чайковского. Два года назад раздался звонок: «Не хотите ли вы в следующем сезоне поучаствовать в таком формате – три вечера с Александром Филиппенко?»

– И вы сразу согласились?

– Спросил: «До вечера можно подумать?» (Смеется.) При нашей зависимой профессии всегда так: утром поступает предложение, и до вечера ты все должен обдумать, обсудить с женой и моим директором Маришей, с друзьями... И уж если даешь согласие, то выполняешь их правила – в кино ли, в театре, в филармонии. Да, я согласился. И каждую из трех программ посвятил людям, которым обязан в жизни. Мне было очень важно их отблагодарить. Шестидесятнику, поэту Станиславу Рассадину, с которым я мог всегда посоветоваться по поэтическим программам, посвятил «Демарш энтузиастов». Вечер «В поисках живой души», где много Гоголя, где Пастернак, Есенин, Левитанский, посвятил Михаилу Ульянову, который сам занимался чтецкими программами, и мы с ним всегда обменивались советами. Он здорово читал Шукшина в том же зале Чайковского. А программу «Смех отцов» я посвятил Ролану Быкову, который где-то на гастролях пришел ко мне на «Мертвые души» и тут же предложил: «Давай мы тебя от моего фонда выдвинем на Госпремию России!» И я получил за эту программу Госпремию. Это было еще при Ельцине.

– Скажите, как воспринимает «Смех отцов» современная публика, ведь жизнь становится историей, уходят живые звуки, ароматы, эмоции?

– Поэтому я и называю себя переводчиком с авторского на зрительский. (Смеется.) Задача зрителей, как сказано у Левитанского: «Не пролистнуть нетерпеливою рукою, а задержаться, прочитать и перечесть». И поэтому я всегда настаиваю: имена авторов должны быть в афише указаны метровыми буквами! Зритель должен знать, на что идет, чтобы это было не только развлечением, но и работой ума. А моя задача – добавить к словам авторов свое понимание. И приятно, когда после концертов приходят люди и говорят: «Я читал Довлатова, но вновь для себя что-то открыл». А все это есть в тексте! Так нас учили в Щукинском: «Идите от автора!» Вот послушайте, у Платонова есть такая фраза, в которой всего пять слов, но какая глубина: «Ведь не каждый гражданин может быть человеком, товарищ». А? Как хорошо!

– То есть слушатель ничуть не изменился?

– Конечно, сегодняшнее засилье сериалов, технология классических мыльных опер не только с актерами сыграли дурную шутку, но и со зрителями. Не только актеру сложно сопротивляться той манере игры, в которой надо работать в сериалах; но и ухо того, кто это смотрит и слушает, становится другим. Еще и поэтому так важны сегодня наши театральные опыты.

– Александр Георгиевич, сейчас модно создавать списки из 100 самых важных книг для школьников. Как вы к этому относитесь?

– У меня есть один ответ – из «Голубой книги» Зощенко: «В золотом фонде мировой литературы не бывает плохих вещей. Стало быть, при всем арапстве, которое иной раз бывает то там (при слове «там» я смотрю наверх), то тут, – есть абсолютная справедливость. И эта идея в свое время торжествует. И значит, ничего не страшно и ничего не безнадежно». Ну, что можно к этому добавить?! А еще важны родительские уроки, важно, какой была детская у того или иного зрителя, какой был учитель литературы. Недаром я вспоминаю и свою учительницу литературы, и драмкружок... И опять цитата: «Каждый выбирает для себя женщину, религию, дорогу...». Дорогу!

– Не так давно увидели свет аудиокниги – произведения Бориса Акунина в вашем исполнении. Чья это была идея?

– Его. Он услышал в моем исполнении «Пиковый валет» и сказал организаторам проекта: «Хочу, чтобы читал Филиппенко».

– Понятно, когда перед вами живой, дышащий зал. Но каково читать текст в студии?

– Это вы попали в больную точку, потому что организаторы производства в 90-е годы считали, что достаточно посадить актера перед микрофоном и дело сделано. Что задача организатора – включить и выключить микрофон, а потом можно продавать записи и получать деньги. Оказалось, все не так. Огромное значение имеет режиссер таких радиоспектаклей. Это отдельная профессия! Мне посчастливилось в 70-е годы немного поработать на радио, поэтому я знаю: актеры радиотеатра и режиссеры – это особый клан людей, масонская ложа! Сегодня эта история утеряна, поэтому я внимательно выбираю, с кем работать.

– Мы очень рады, что вы вновь к нам приедете, ждем с нетерпением.

– Создать настроение – задача прессы. (Смеется.) Вспоминаю, как мы с Вахтанговским театром играли в Нью-Йорке «Брестский мир», как мы ждали, что наутро напишет «Нью-Йорк Таймс»?! Либо промолчит, что тоже знаковая история, либо напишет: «Берегите ваши деньги, не ходите». Либо: «Что вы сидите? Бегите в кассу!» (Смеется.) Это самая важная история. А наши с вами теоретические разговоры – это для академического издания.

– Александр Георгиевич, вы же по первой профессии физик, как относитесь к выводу ученых, что человек – сгусток физических-химических процессов? Вы работаете с «физикой» или некой духовной субстанцией, когда обращаетесь к залу?

– (Смеется.) Все эти разговоры про «физику», «химию», «энергетику» – это все имеет место быть. Нет только качественной аппаратуры, вот снимки в высокочастотном разряде, говорят, позволяют увидеть нашу ауру. А как с этим работать? Этому должны бы обучать в театральных вузах. Но то, что у человека есть эмоциональная энергетическая оболочка, – безусловно, это так. Эмоциональная аура великого актера Вахтанговского театра Николая Гриценко, к примеру, обладала силой ударной волны! Это мое личное мнение как инженера-физика, который закончил физико-химический факультет МФТИ по специальности «теория взрывов».

– Наверное, здорово было бы увидеть, как меняется аура зрителей во время спектакля?

– Это есть у Михаила Чехова, который говорил, что, если повиснет некое облако между сценой и залом, то через него, как через трубу, актеры смогут обмениваться энергией с залом. И это значит, что спектакль состоялся! А если не повисло это облако, значит, ничего не получилось.