Его музыка будет вечной. Перечитываем интервью с Адиком Абдурахмановым к его 60-летию

19 февраля 2024 года новость о скоропостижной смерти дирижера Адика Абдурахманова оглушила Челябинск и весь культурный мир России. Областные власти, разумеется, увековечат память заслуженного артиста. Впрочем, это уже сделано и в музыке, которую он создавал, и в словах. Почитайте (или перечитайте) интервью с маэстро, которое мы взяли у него два года назад — в канун 60-летнего юбилея. В финале — необычный блиц: мы задавали вопросы, а музыкант отвечал на них мелодиями.

— 60 лет — это расцвет для дирижера?

— Да, считается, что да. Самый расцвет в нашей профессии — с 60 до 80 лет: появляется опыт, появляется мастерство. Это как альпинист забирается в гору: сил не совсем много осталось, зато взгляд яснее, горизонты чище, ты дальше видишь. У меня в юности были огонь и пламя, а сейчас у меня свет. Голова сейчас лучше работает для того, чтобы всё быстро и хорошо получалось. Раньше было много движений, а иногда, может, они вредили.

— Жизненный опыт важен для управления оркестром?

— Вот представьте: 100 человек в оркестре. Тут нужен опыт, чтобы этим музыкантам было всё понятно не с десятого раза, не с тридцатого, а с первого раза. У нас много деятельных дилетантов. Это самое опасное, когда у человека много пыла и при этом полный непрофессионализм. Он мучает людей, и в итоге ничего не получается. Я же стараюсь перед каждой репетицией найти нужное настроение, подобрать ключик и к музыкантам, и к тому композитору, которого мы исполняем.

— Как в оркестре с дисциплиной? Есть штрафы за опоздания, за невыученные партии?

— Я не сторонник таких мер. Но как-то я применил штраф по 1000 рублей за опоздания к двум музыкантам, и мне самому было неудобно. Хотя с голоду эти люди не умирали. А как еще с ними бороться?! Один раз сказал, второй раз сказал, беседу провел — не помогло. Но оштрафовал один раз — и опоздания сразу прекратились. Есть города, где у дирижеров за разговоры во время репетиции 3000 рублей штраф, повторное нарушение — 5000 рублей и так далее.

— До увольнений доходило?

— Уволил я только одного тубиста. Он у нас был из Москвы, я как-то заметил, что он подвыпил, я его предупредил. Потом мы поехали в Москву на гастроли, смотрю, он снова нетрезвый, сразу с ним распрощался. Семьдесят человек тяжело работали, и тут это недоразумение. В итоге весь труд может пойти насмарку. В принципе, он нормально играл. Но если он один раз подвел, то подведет и во второй. Знаете, в одном из оркестров России был пьющий контрабасист, и он просто заснул на сцене во время гастролей в Голландии. Весь концерт сыграли без контрабаса. Потом продюсер, который их возил за рубеж, разорвал контракт и в течение 10 лет они никуда за границу не выезжали. Репутация для оркестра очень важна!

— Есть ощущение, что уровень музыкального образования в стране очень неоднородный?

— Да, конечно. Причин много: талантливые и сильные уезжают в Москву, Санкт-Петербург, а на периферии могут возникать проблемы. Преподавателей не хватает. Например, в Челябинске долгое время не было учителей по гобою — не было гобоистов. Сейчас появился — этих музыкантов постепенно воспитают. К тому же бывает, что как музыкант человек одаренный, а как преподаватель — никакой. Есть глобальные проблемы: сейчас мы ищем в оркестр валторну, ищем арфу по всей стране, не можем найти. Сейчас в Челябинске учат арфе, но девочкам там еще по 13 лет. Им рановато. А что касается медных духовых инструментов (валторна относится к медной духовой группе. — Прим. ред.), у нас в России вообще слабая школа. Она со временем появится, но пока слабая. На первую валторну мне не могут дать специалиста ни в Москве, ни в Питере, не говоря уже о Новосибирске и Казани. Я очень часто обзваниваю все консерватории по порядку — и ничего. Поэтому у нас до сих пор некоторых музыкантов не хватает.

— Порой у детей отбивают любое желание заниматься музыкой еще в школе. Вы замечали такое?

— Да, конечно. Главное, что должны сделать в музыкальной школе, — научить любить музыку. А я знаю много случаев, когда дети заканчивают музыкальную школу и говорят: «Я к фортепиано больше никогда в жизни не подойду». Многие относятся к Баху и Моцарту так, что это нафталин и пыль. То есть детей так там мучили, что у них появилось отвращение. Нужна какая-то другая система. С другой стороны, на Западе с образованием хуже: там нет сольфеджио, нет музыкальной литературы у школьников. Кто это учить будет? А ведь это необходимо.

— У вас в машине классическая музыка играет?

— В машине я не ставлю классическую музыку: звучание плохое, нужной химии, ауры нет. Я за рулем песни из мультфильмов с внуками слушаю — «Чебурашку», «Холодное сердце». Я могу дома что-то из «Ютьюба» посмотреть — выступления столичных и европейских оркестров. Мне как дирижеру необходимо всегда анализировать, что происходит в мире, какие тенденции есть в исполнении музыки. Нос должен быть по ветру. Это раньше было тяжело: я жил в Челябинске и не знал, что происходит в Питере, в Москве. Сейчас гораздо проще.

— Поговорим немного о связи политики и музыки. Наша первая леди Ирина Текслер часто приходит на концерты симфонического оркестра. Вы чувствуете, что у вас есть поддержка властей?

— У Ирины Текслер есть потребность посещать концерты: дело в том, что она интеллигентная женщина, она музыкально воспитана, ей это интересно. Раньше при других губернаторах такого не было. Первая леди старается нас поддерживать хотя бы своими визитами. К сожалению, в России так устроено, что всё зависит от власть имущих людей.

Музыка — это же определенное воспитание: люди должны думать не только о том, как деньги зарабатывать, квартиры, машины покупать, но еще и что-то для души делать. Раньше представители власти просто произносили приветственные речи на открытии фестивалей и уходили сразу — ни секунды не задерживались. Но музыка необходима всем, она очищает. Не то чтобы она может сократить уровень коррупции, но люди как минимум становятся благороднее.

— У вас в коллективе много молодых людей, вчерашних студентов. В музыкальной индустрии сейчас есть возможность для них хорошо зарабатывать и сделать карьеру?

— У нас более или менее достойные зарплаты. Сейчас можно не работать на трех-пяти работах, как раньше. В 90-е, конечно, зарплаты были очень слабые. У меня было пять работ, серьезно, я одновременно работал в оперном театре, в уральской консерватории, в нашем институте музыки, в специальной музыкальной школе, в академии культуры. В одном месте не платили, в другом платили. Потом вдруг в третьем заплатят, а где-то не заплатят. Мы как-то играли концерт, а у меня на туфлях была треснута подошва, и не на что было новые купить. Многие музыканты тогда уезжали: кто в другие города России, кто — за границу. Сейчас если кто-то преподает, то уже не из-за того, что денег не хватает, а потому что он хочет набраться нового опыта, научить кого-то. У нас есть очень молодая и очень красивая девочка. Когда ее просят сыграть на мероприятиях, она играет. Это ее заработок. Вообще, внутри оркестра есть отдельные коллективы: квартет, духовой квинтет, брасс-квинтет. Они выступают сами по себе, свои концерты дают, берут заказы, есть очень востребованные ребята.

— А если сравнивать челябинские зарплаты и те, что платят, например, в Вене?

— Здесь разница в деньгах большая, конечно. Средняя ежемесячная зарплата музыканта в Европе, я думаю, сейчас в районе 2500–3000 евро. Я знаю концертмейстера венского оркестра: у него квартира прямо в центре Вены, очень дорогая, у него бешеная зарплата, но он работает как Папа Карло — с 9 утра и до 11 вечера каждый день. Семьи у него нет.

— Музыкантов приглашают играть на свадьбах, на различных мероприятиях. Как вы к этому относитесь? Не зазорно для большого профессионала, например, «Мурку» играть по требованию пьяных гостей?

— Неважно какая, но это работа, это хлеб, ничего плохого в этом нет. Вот у нас сейчас новый дворник, он очень хорошо относится к своему делу: все дорожки всегда чистые. Он приносит добро, весь дом говорит ему «спасибо». Музыканты тоже приносят людям радость. Если просят на свадьбе сыграть «Мурку» — тоже не стыдно. Те, кто может, играют, если не могут, вежливо отказывают. Раньше, когда оркестр «Классика» играл на таких мероприятиях, приходили богатые люди и просили «Мурку». В этом нет ничего страшного, если даже всемирно известные музыканты выступали в ресторанах.

— Вы следите за современными исполнителями? Слышали о Моргенштерне (признан иноагентом), Скриптоните, Маниже?

— Я тот еще динозавр, многого из популярной музыки не знаю. Моргенштерн, Скриптонит — имен таких не слышал. Я знаю, что такое рэп в принципе, иногда слушаю его, исполнителей, правда, не запоминаю. Там бывают композиции прям прикольные, интересные. Порой что-то попадется, я думаю: «Вон как здорово придумано!» Я не делю музыку на плохую и хорошую. Могу Михаила Круга послушать — почему нет? Да и популярная сейчас песня «Ты — Венера, я Юпитер» — тоже не музыкальное дно. Если людям нравится, значит, это уже хорошо.

Мы задали маэстро несколько простых и где-то даже бытовых вопросов, но просили отвечать не словами, а музыкальными композициями. Смотрите и слушайте, что из этого получилось.

— Как для вас звучит 60-летний юбилей?

— Коронавирус — это какая музыка?

— На какую мелодию похож свежесваренный утренний кофе?

— Манная каша, которую вы в юности готовили по утрам для маленьких детей, с чем ассоциировалась?

— Что хотели бы рассказать своим внукам о жизни?

— Выберите лучший саундтрек к фильму.

— Как звучит Челябинск?

— Какая мелодия прозвучала первой из вашего первого магнитофона?

— Ваша реакция, когда у зрителя на концерте зазвонил телефон?