Александр Мордасов, режиссер массовых праздников: «Моя странность привлекает»

Александр Мордасов отрастил бороду для спектакля в «Манекене» тридцать лет назад. С тех пор так и не сбривает. Сегодня для челябинских школьников режиссер с бородой – старый знакомый из увлекательной «Одиссеи разума», для студентов ЧГАКИ – преподаватель, чьей эрудиции можно только позавидовать, а для равнодушных людей из массовки – странный человек, который бегает, орет, машет руками, но в конечном итоге заставляет массу сделать то, что нужно ему.

– Александр Алексеевич, в вашей семье были люди творческие?

– В прямом варианте нет. Хотя бабушка – педагог, преподавала географию. Мама тоже любит культуру и искусство, училась в Ленинграде, хорошо знает классическую музыку. Папа работал в секретной отрасли. В пятидесятых годах его по работе отправили в Саров, тогда этот закрытый город назывался Арзамас, где я и родился. Сам город я помню по рассказам мамы. Например, по ее словам, там было два монастыря – мужской и женский – и легенда гласит, что они были соединены подземным ходом, и так далее. Когда мне было два года, в Арзамасе началась серьезная детская эпидемия полиомелита, и мама вывезла меня в Челябинск, который я и считаю своей родиной.

– С профессией вы быстро определились?

– Вот с ней было сложно. Я учился в школе №18 им. Маяковского, которая находится на улице Горького. В старших классах стало понятно, что я гуманитарий – меня притягивала литература, я участвовал в театральных кружках, читал стихи… Но тогда для всех было очевидно, что любая гуманитарная наука – это не профессия, особенно для мужчины. И поэтому в семье разговор шел о том, что надо хотя бы инженером стать. Мой старший брат уже учился в Челябинском политехническом институте, и я поступил туда же, но выбрал более гуманитарный факультет – строительный. С детства мне безумно нравилась архитектура, я любил читать литературу по этой теме...

– Какую-то ностальгию по годам учебы испытываете сегодня?

– По учебе в ЮУрГУ – не сильно. Я там столкнулся с огромной проблемой – математикой. Из-за нее я не смог осилить учебу. Со второго курса пришлось взять академ.

– А куда вы ушли?

– У меня экзотический вариант дальнейшего образования. Я пошел учиться в ПТУ №65 и закончил его с дипломом «Секретарь. Машинистка. Стенографистка». По-моему, я был первым парнем, который получил диплом по этой профессии. Это мне очень пригодилось: самоорганизация, знание оформления документов и главное для меня достижение – освоение «слепого» метода печати на пишущей машинке. Поэтому компьютер для меня – родное. Правда, вначале я разбил одну клавиатуру – удар-то мужской.

– Не верится, что ваше образование на этом прекратилось.

– Потом я поступил в ЧГПИ на факультет филологии. Рад, что пополнил себе мозги в гуманитарном плане. В педагогическом институте мы изучали, например, старославянский язык у профессора Турбина. В самом предмете мы мало понимали, хотя Турбин – удивительный педагог. У него потрясающее умение научить мыслить. Я не знаю старославянского языка, к сожалению, так и не смог его освоить, но знакомство с этим человеком научило меня мыслить... Потом я понял, что мне надо заниматься режиссурой или актерским мастерством. И по стечению обстоятельств я попал на кафедру массовых праздников в Челябинскую государственную академию культуры и искусств. После академии я заочно заканчивал Высшие режиссерские курсы при ГИТИСе. Вот где светлых моментов было много, хотя времени свободного не оставалось совершенно. Я был целиком направлен на поглощение знаний и параллельно занимался в театре «Манекен».

– Александр Алексеевич, сегодня вы известны как режиссер массовых праздников. Что самое сложное в вашей профессии?

– Умение мыслить и, безусловно, организационная сторона. Мы имеем дело с массами людей, массами номеров, с морем технических вопросов. И все это нужно держать в голове, всем руководить, все контролировать.

– Режиссер – жесткий человек?

– Да, характер должен быть. У меня бывают моменты, когда я властно говорю и заставляю людей что-то делать. Но, с другой стороны, мне кажется, на меня никто не обижается. В принципе, я добрый, мягкий, гуманитарный человек. Но когда надо – могу быть жестким.

– Вы – бессменный режиссер и ведущий популярной интеллектуальной игры для школьников «Одиссея разума» на протяжении десяти лет. Не устали еще?

– Уже не десять лет, а больше. Наверное, к двадцати годам приближается. Я очень рад, что меня пригласили на эту игру. Сегодня я являюсь таким своеобразным «живым» брендом «Одиссеи разума», меня все дети знают. Бывает, на улице подходят незнакомые взрослые люди и здороваются. Я думаю: кто такие? А они смеются: Александр Алексеевич, мы же в «Одиссею разума» играли! Замечательно.

Сначала в «Одиссее разума» было больше режиссуры: мы делали серьезные открытия на воздухе, у Дворца пионеров на Алом поле. Я приглашал стрелков из лучной секции, делал театрализованные куски с героями античных времен. Но смысл игры не во внешних атрибутах, а в том, чтобы «раскрутить» ребят на какие-то интеллектуальные вещи. И поэтому сегодня у меня осталась роль ведущего, комментатора. Мне это очень нравится, всегда есть о чем поговорить с детьми.

– В 2000 году вы режиссировали открытие архитектурного комплекса «Сфера любви»...

– Когда проект Бориса Митрошина был завершен, встал вопрос об открытии комплекса. Свадьбу на «Сфере любви» в день ее открытия хотелось сделать многим. Самым сложным оказалось уговорить ЗАГС расписать там молодоженов. Сотрудники загсов в голос твердили, что мы сошли с ума и они не поедут на открытый воздух проводить регистрацию. Мы даже брали разрешение у областного загса вывезти на сферу регистрационную книгу. В итоге сдался советский ЗАГС. Первыми расписали под «Сферой любви» пару близнецов. Еще в тот день там же чествовали «золотую» пару.

– А как возникла идея поставить спектакль в каменоломне?

– Мне очень нравятся постановки, которые происходят на природе. Там обстановка реальная, не нужны никакие декорации. Со студентами заочного отделения ЧГАКИ мы один раз рискнули и поставили «Бурю» Шекспира на каменоломне около ДК «Полет».

Эту каменоломню я присматривал долгое время. Это, как мне кажется, благодатная возможность: внизу вода, по бокам скалы, есть растительность... Мы привезли туда даже аппаратуру, а с соседней стройки принесли строительные леса. Любопытная была проба. Причем она была создана на полном энтузиазме.

– То есть на театральной сцене вам тесновато?

– Театр, конечно, я люблю, но режиссура массовых действ – это совсем другое.

Мы первыми в Челябинске, насколько я знаю, организовали концерт на понтонах на реке Миасс перед цирком. Был день города, и ансамбль «Октоих» под руководством Вячеслава Усольцева, расположившись на понтонах на середине реки Миасс, дал концерт.

Обидно, что мы не используем такие возможности сегодня.

– Где вы как режиссер черпаете задумки?

– Везде. Повседневная жизнь дает много возможностей. Я люблю объемы, я понимаю пространство в глубоком смысле этого слова. И учеба в ЮУрГУ дала возможность реализовать все это в техническом плане.

– Не хотите получить образование архитектора?

– Поздно уже! Хотя есть колоссальные архитектурные проекты. Например, есть идея построить концертный зал в форме рояля. Представляете, три огромных ножки, по которым лифты поднимают людей наверх. Крышка рояля – это зал и кафе с видом на природу... Могу подарить эту идею кому угодно, ее еще никто не реализовал.

– Скажите, как вдохновить толпу? Организовать массовку?

– А здесь мне помогает подростковое впечатление. Как-то в школе по истории мы изучали английскую эпоху времен полководца и политического деятеля Оливера Кромвеля. Представьте, он выходил на тысячную толпу и без всяких микрофонов вдохновлял народ. Люди, взяв оружие, шли и побеждали. И вот это ощущение, что полководец способен вдохновить тысячи людей и фактически послать их на смерть, видимо, крепко у меня засело. А громкий мощный голос мне дан в качестве природного дара.

– Тем более вы-то людей не на смерть посылаете…

– Не на смерть. А на радость. Поэтому перед началом репетиции я обязательно говорю народу несколько реплик. Заранее не придумываю, слова сами приходят.

Так как профессия режиссера основана на энтузиазме, я должен заразить людей, вдохновить, особенно тех, кто настроен равнодушно. Наверное, многие думают: вот сумасшедший какой-то мужик, бегает, глаза горят, орет на весь стадион и так далее. Но странность привлекает. В конце концов, они проникаются ко мне определенным отношением и готовы попробовать что-то сделать вместе.

– Вам успешно удается сочетать творческую деятельность с преподавательской. Какие студенты сегодня приходят на кафедру?

– Студенты сложнее пошли. Наша профессия предполагает серьезные интеллектуальные способности, громадный объем знаний, развитую эрудицию. Ведь творчество требует ассоциативных вещей, совмещение пластов знаний, предметов и личностей. А когда мы со студентами начинаем говорить о каких-то героях, называем имя Штирлица, Остапа Бендера, то вдруг понимаем, что отклика-то нету. Оказывается, «Семнадцать мгновений весны» не смотрели, Ильфа и Петрова не читали. Зато они знают американскую культуру, вернее, тот верхний слой, который к нам приходит. Но мы ведь живем в России и должны делать российский праздник! А творческий процесс, креатив, он рождается не на пустом месте, а должен базироваться на серьезном материале.

С другой стороны, открытость, динамизм современной молодежи подкупает. И это прекрасно. Они намного музыкальнее, ритмичнее, чем предыдущие поколения.

– То есть режиссер должен быть самым эрудированным человеком на площадке?

– Да. Для меня эта профессия очень сложная. Во всех смыслах профессия режиссера – это гигантская профессия! В процессе подготовки праздника режиссер подсказывает все. Начиная от того, как кроить штаны или блузку, и заканчивая тем, из какого произведения взять цитату, чтобы соединить два-три номера. Вот такой размах. И это правильно, так было всегда. Знаете, в театре есть фраза «заштамповался актер». А ведь гениальный актер просто имеет на сотню штампов больше, чем обычный.

– Ваш творческий багаж режиссера-постановщика солидный. А какой из своих работ вы особенно гордитесь?

– Не знаю. Французский режиссер Жан-Луи Барро вывел для себя три правила жизни и творчества. Одно из них: не надо дорожить тем, что ты сделал. Для меня это высказывание говорит о том, что не надо останавливаться на достигнутом. Поэтому, когда меня просят вспомнить какой-то праздник, я отвечаю, что не помню. И не потому, что постановки были плохие, а потому, что я сразу же шел дальше. Но есть два спектакля из репертуара Нового художественного театра, например, которые мне особенно дороги. Это «Розенкранц и Гильденстерн здесь больше не живут», в котором играли Александр Борок и Сергей Плотов. А второй – «Идиот» Достоевского.

– Вам приходилось режиссировать новогодние праздники?

– Вообще-то я люблю встречать Новый год с семьей, но на площади Революции мы несколько раз организовывали открытие снежного городка и проводили сам Новый год. Самое сложное – это ночной вариант. Год на год не приходится, иногда новогодняя подвыпившая толпа становится просто неуправляемой. Как-то в начале 80-х годов в новогоднюю ночь мы просто свернули аппаратуру и еле-еле успели унести ноги, пока нас не раздавили.

– Александр Алексеевич, вам все время приходится иметь дело с массами людей. Не хочется отдохнуть от толпы?

– Это я делаю дома, когда сижу за компьютером и тихо работаю. Слава богу, в семье меня понимают и дают такую возможность. И отдых я предпочитаю проводить в нелюдных местах. Мне ведь и так стоит прийти к кому-то из друзей на день рождения, как все начинают ждать от меня праздника. И просить, чтобы мне дали посидеть спокойно, просто побыть рядом с близкими людьми, бесполезно. Издержки профессии это называется.